– Блестящий вывод, – согласился Гендибаль. – Просто мастерский анализ.

– Кого вы обвиняете? – вскрикнула Деларми.

– Никого. Просто призываю Первого Оратора это учесть. Совершенно очевидно – кто-то в наших рядах работает против нас. Поэтому я предлагаю подвергнуть тщательной ментальной проверке всех сотрудников Второй Академии. Всех, не исключая и Ораторов, не исключая меня самого к Первого Оратора.

О, как сильна была вспышка возмущения, гнева, обиды – такого никто не ожидал!

Когда наконец Первому Оратору удалось восстановить порядок и взять слово, Гендибаль молча встал и вышел из комнаты. Кому как не ему было знать, что друзей среди Ораторов у него нет, и сейчас они в лучшем случае будут искренни наполовину, что бы ни говорили.

Гендибаль сам не знал, за кого боится больше – за себя самого или за всю Вторую Академию. Жгучая, всепоглощающая тоска охватила его.

Спал Гендибаль плохо, то и дело просыпался. Мысли его и во сне и наяву вертелись вокруг ссоры с Деларми. Образы ее и думлянина внезапно соединились – ему приснилось, будто он стоит перед громадной Деларми, которая размахивает у него перед лицом тяжелыми кулачищами, вот она все ближе и ближе, сладенько улыбается, и улыбка обнажает острые, как иглы, зубы…

Окончательно проснулся он гораздо позднее обычного. Сон не принес ни отдыха, ни облегчения, и он тут же услышал, что на столике рядом с кроватью тихо звенит сигнал вызова. Гендибаль повернулся на бок и нажал кнопку контакта.

– Да? В чем дело?

Голос принадлежал дежурному по этажу, но звучал несколько менее уважительно, чем обычно.

– К вам посетитель.

– Посетитель? – удивленно переспросил Гендибаль, нажал клавишу на пульте, вызвал программу дня и обнаружил, что до полудня у него никаких встреч назначено не было. Нажал кнопку точного времени – восемь тридцать две утра. Раздраженно спросил:

– Кто это там ко мне, черт подери?

– Он себя не называет, Оратор, – ответил дежурный и добавил с ноткой явного пренебрежения в голосе: – Из этих, из думлян. Утверждает, что по вашему приглашению.

– Пусть подождет в приемной. Я сейчас приду.

Гендибаль не спешил. Нужно было собраться с мыслями. Он вполне допускал, что кому-то взбрело в голову испортить ему репутацию и использовать для этого кого-то из думлян, но ему хотелось понять, кто был этот шантажист. И что означало вторжение думлянина сюда, в общежитие Ораторов? Хитрая ловушка? Что?

И каким образом думлянину удалось проникнуть на территорию Университета? Чем он мог объяснить свое желание попасть сюда? И какова истинная причина этого странного визита?

Гендибаль на миг задумался, не захватить ли оружие, но тут же отказался от этой мысли, решив, что на территории Университета ему совершенно нечего бояться какого-то крестьянина – здесь уж он с ним справится, и вдобавок у того не останется никаких воспоминаний о встрече.

Вероятно, решил Гендибаль, на меня слишком сильно повлияла вчерашняя стычка с Руфирантом. Кстати, может быть, это он самый и пожаловал? Вдруг он уже избавился от постороннего воздействия и явился, чтобы извиниться за вчерашнее, опасаясь наказания? Но откуда Руфиранту знать, куда идти? К кому обратиться?

Гендибаль решительно покинул свою комнату и прошел по коридору в приемную… и застыл на месте, пораженный до глубины души. Он резко обернулся и взглянул на дежурного, Тот восседал внутри стеклянной будки и притворялся, будто по уши занят своими делами.

– Дежурный, почему вы не сказали мне, что посетитель – женщина?

Дежурный невозмутимо ответил:

– Оратор, я сказал, что посетитель из думлян, а вы меня больше ни о чем не спрашивали.

– Минимум информации, дежурный? Ну как же, я забыл – это ваш принцип. (Надо проверить, не работает ли дежурный на Деларми. И потом – нельзя игнорировать «низших» сотрудников с высоты положения Оратора.)

– Есть свободная комната для переговоров?

– Только номер четыре, Оратор. Будет свободен три часа, – добавил он, с деланной невинностью поглядев сначала на думлянку, потом на Гендибаля.

– Благодарю, дежурный. Мы воспользуемся номером четыре. А вам впредь советую держать при себе свои мысли.

Гендибаль нанес удар по сознанию дежурного – не очень сильный, но чувствительный. Неблагородно с его стороны, конечно, было воспользоваться правом сильного, но человека, который неспособен скрыть неуважение к высшему по рангу, следовало этому научить. Пару часов дежурный будет мучиться головной болью – он это заработал.

Имя женщины Гендибаль вспомнить не мог, углубляться в ее сознание не хотел. Да в общем-то вряд ли она ожидала, что он запомнил, как ее зовут.

Он недовольно начал:

– Ты…

– Я быть Нови, Господин Мученый, – выдохнула она. – Мой другой имя быть Сура, но можно быть звать просто Нови.

– Ну да, Нови. Мы познакомились вчера. Теперь я вспомнил. Я не забыл – ты же моя спасительница. (Переходить на грубый думлянский диалект в стенах Университета Гендибаль не стал.) Но как ты сюда попала?

– Господин, вы сказали, я могла писать письмо. Вы сказали надо так: «Дом Ораторов, квартира 27». Я сама принести письмо и показать, что написать – сама написать, Господин, – с застенчивой гордостью сообщила женщина. – А они спрашивать: «Для кого это письмо быть?» Ну а я-то слышать, как вы себя называть, когда ругаться с этот тупоголовый осел, Руфирант. Я и говорить: «Это быть для Стор Гендибаль, Господин Мученый».

– И тебя пропустили, Нови? Не попросили показать письмо?

– Я быть очень испугаться. Наверно, они пожалеть меня. Я говорить: «Мученый Гендибаль обещать мне показать Мученое Место»; а они улыбаться быть. А один там, около ворот, другому говорить: «И не только это он ей быть показать». А потом они говорить мне, куда идти, и чтобы я идти только сюда, а если еще куда пойти, то меня выгонять вон сразу.

Гендибаль залился легким румянцем. О боже, если бы он действительно собирался развлечься с думлянкой, он ни за что на свете не стал бы делать этого так открыто да и выбрал бы кого-нибудь посимпатичнее. Он неприязненно смотрел на гостью.

Выглядела она довольно молодо – тяжелая работа еще не успела состарить ее. Вряд ли она была старше двадцати пяти – в этом возрасте думлянки, как правило, уже были замужем. Черные волосы ее были заплетены в косы, а это означало, что она незамужем, девственница. Надо сказать, Гендибаль не удивился. Ее вчерашнее поведение со всей наглядностью продемонстрировало, что в обиду она себя не даст, и Гендибаль сильно сомневался, что отыщется думлянин, который добровольно согласится на пытку – соединить свою жизнь с такой языкастой и задиристой особой. Да и внешность у нее была не слишком привлекательная. Правда, сегодня она явно поработала над собой, но все равно – лицо простое, угловатое, руки красные, шершавые, грубые. Фигура ее, казалось, была создана для нагрузок, а не для грации.

Она чувствовала, как и почему он разглядывает ее, и нижняя губа ее задрожала… Гендибаль почувствовал, что она вконец растерялась, что ей больно и страшно, и пожалел девушку. В конце концов, она здорово помогла ему вчера и заслуживала благодарности, как минимум.

Он сказал, старательно разыгрывая благородство и снисходительность:

– Ну что же, все понятно, в общем, ты решила прийти взглянуть на… «Мученое Место»?

Она широко распахнула темные глаза (правду сказать, довольно красивые) и сказала:

– Господин, вы только не сердиться на меня, но я прийти стать мученая сама.

– Ты хочешь стать ученой?

Гендибаль был потрясен.

– Но, милая женщина…

Он оборвал фразу, не закончив. Господи, как мог он объяснить неотесанной крестьянке, каков уровень интеллекта, обучения ментальных талантов и тренировки, необходимый для того, чтобы стать тем, кого тренториане называли «мучеными»?

Но Сура Нови не отступалась:

– Я быть читатель и писатель. Я читать быть целые книжки от начала до конца, вот как. И я сильно хотеть стать мученая. Я не желать быть жена крестьянина. Я не пойти замуж за крестьянина и рожать крестьянские дети.