Аксель вздохнул, поправил панаму, иногда съезжавшую с головы, — ведь приходилось полулежать в тени, на уходящих в воду каменных ступенях, — и осторожно, сквозь ресницы взглянул на слепяще-синее небо. Оно ещё не совсем сошло с ума от жары, но где-то через час, ближе к одиннадцати, подёрнется белой дымкой, и надо будет уйти в дом. А жаль. Так хочется оставаться весь день в этом тихом дворике, опустив в фонтан уже совсем шоколадные от загара ноги, разглядывать потемневшие узоры на ставнях и ни о чём не думать. Когда же ненужные мысли снова полезут в голову, уткнуться в тёмный томик, который он уже дважды за последние дни ронял с колен в воду. Надо будет обтянуть его защитной плёнкой… Жаль, что до приезда сюда он не додумался заколдовать переплёт, но теперь уже поздно. Впрочем, Аксель был намерен и дома, в Мюнхене, держать слово, данное комиссару Хофу, и не применять волшебство даже там, где имел такую возможность.

Вот уже две недели они втроём — папа, Кри и Аксель — живут на самом сонном и беззаботном острове в мире — и где она, беззаботность? Прошёл целый год с тех пор, как Кри удалось спасти от подземных духов, наделённых волшебной силой, и их прислужника, продажного профессора Фибаха. После того, как духи научили его колдовать, этот непризнанный гений биологии сумел превратить своего домашнего пуделя Морица в гигантского биоробота Шворка. Оснащённый по последнему слову волшебной техники, Шворк мог легко менять свои размеры до габаритов грузового «Вольво», разговаривать и летать. Конечно, Фибах старался не для чистой науки: с помощью его волшебных животных духи хотели уничтожить людей на Земле, и тогда он стал бы одним из властителей нового мира. Увы, план профессора не сработал: ненавидевший его Шворк удрал от него и спрятался в Альпах. А затем, тоскуя по прежней хозяйке, фрау Фибах, решил найти себе новую — и украл Кри, когда та гуляла с Акселем в мюнхенском парке. Аксель сумел найти и пса, и её, но было ясно: домой их Шворк не отпустит. Чтобы отвлечь его, и тем временем сбежать, дети пошли на отчаянный шаг. Они вновь послали пса в Мюнхен, украсть комиссара Хофа, который расследовал похищение Кри — под предлогом, что вчетвером им будет ещё веселей в горной пещере. (Брат и сестра не очень верили, что сумеют одолеть альпийские пропасти, и больше надеялись на помощь Хофа, которого доставит к ним Шворк. А на свою теперешнюю попытку к бегству смотрели скорее как на разведку). Разумеется, так всё и вышло: Шворк и комиссара украл, и детей, вернувшись, настиг. Да и Фибах не дремал — захватил всех четверых в горах именно тогда, когда они выясняли отношения. После чего трое людей и Шворк очутились в Потустороннем замке, скрытом в толще альпийских скал. Оказалось, что теперь им нужно не только вырваться из плена подземных духов, но и сорвать их планы по уничтожению людей — всего-навсего… Удар по Земле духи готовили из космоса — с помощью опасного даже для них самих заклятия Семи Смертей. Если бы не помощь Шворка, Аксель, Кри и Хоф никогда не сумели бы справиться с этим заклятием и уничтожить Фибаха. Но, хотя пёс благополучно доставил всех троих домой, в Мюнхен, тень этого испытания словно накрыла прежде обыкновенную и такую счастливую семью Реннер. Мальчик много раз спрашивал себя, не страх ли тому причиной: глава подземной нечисти, звёздный дух Штрой, наверняка остался жив после удара мечом, который нанёс ему он, Аксель, — и может жестоко отомстить.

«Нет, — в тысячный раз сказал он себе. — Нет и нет. Если бы дело было в страхе!»

Ведь не успел Аксель улететь вместе с Кри и Хофом на Шворке, как он мгновенно, с неожиданной для него самого сноровкой опытного волшебника оградил защитными заклятиями всех родных и близких, кого только мог припомнить. Детлефа и Ренате Реннер, — отца и мать, — всех мюнхенских и немюнхенских друзей… Дженни, подружку Кри, он защитил двумя заклятиями, не зная даже толком, почему: наверно, потому, что не было заклятия, способного наверняка сдержать её упрямство и какую-нибудь очередную глупость. И теперь Штрой вроде бы ничего не может им сделать: заклятие, которое накладывают Аксель и Кри, снять невозможно, если они сами того не пожелают. Конечно, это не их заслуга; дети просто унаследовали магическую силу дедушки, великого волшебника и поэта Гуго Реннера. Дедушка, как и Штрой, был некогда обычным человеком, а после стал звёздным духом, то есть, несмотря на неволшебное происхождение, достиг наивысших почестей. Подземные же духи — и младшие, и старшие — теперь находились у него в подчинении, даром что природные маги… Однако дед не пожелал вместе со Штроем и его сообщниками вести бессмысленные космические войны с другими Вселенными. Он предпочёл умереть от руки тех, кто его возвысил. А ведь мог бы выжить и сокрушить всех своих убийц… Что ж, это его выбор.

Кто знает, не объяснялась ли исключительная волшебная мощь Гуго его поэтическим даром? Узнав историю дедушки, Аксель постепенно стал склоняться именно к такому выводу. Даже уйдя в небытие, Гуго Реннер продолжал оказывать внуку помощь и поддержку: являлся ему во сне, помогал своими заклятиями в трудные минуты — а их в Потустороннем замке на долю детей выпало немало! Только благодаря ему Аксель, у которого всегда была природная склонность рифмовать, а затем и Кри (лишённая её начисто) научились мгновенно сочинять стихотворные заклинания. Это и спасло их в Потустороннем замке и Подземном мире, поскольку обычных, нерифмованных заклятий, которыми пользуются духи, дети не знали абсолютно.

Хотя дедушка решил умереть, а не защищаться, у его внуков — свои решения, они не собираются сдаться так просто. Во всяком случае, миновал год, однако все живы и здоровы…

Так что дело вовсе не в страхе. Дело в Кри.

Разве можно думать, что всё кончилось хорошо, глядя на неё? В восемь лет увидеть ужасы, от которых впору сойти с ума взрослому, и притом не трусливому мужчине! Кри не сломалась. Взгляд её глаз был прям и, казалось, как всегда, сосредоточен. Она, как и всегда, старалась заполнить каждую минуту делами — по крайней мере, на людях. Но Аксель знал сестру, и если он не сумел бы обмануть её показным спокойствием, то и она его — хлопотами. В финале подземных похождений оба убедились, что могут читать мысли друг друга: их магические способности (как, наверное, любые способности на свете) от колоссального нервного напряжения всё время росли. Постепенно заклятия Кри отчего-то стали действовать даже быстрее акселевых…Увы, в Мюнхене, вернувшись к родителям, именно таким специально придуманным заклятием она отгородила свои мысли от мыслей брата.

— Ты ведь понимаешь… — сказала Кри. — До тех пор, пока нам не будет грозить опасность.

Но опасности всё не было…Вместо этого была сама Кри. Она не только перестала смеяться по любому поводу, а, войдя в раж, беситься и буйствовать, — даже улыбка стала для неё редкостью. Раньше по утрам она вытаскивала Акселя из постели, куда-то его волокла, что-то затевала, а он покорно сносил её тиранию и даже снисходительно потакал «малявке». Теперь же именно ему приходилось стучать ей в дверь по утрам. Он заставал её полностью одетой, сидящей за столом без всякого занятия и глядящей на него с таким растерянным видом, словно она не понимала, кто он такой и что ему здесь нужно. Конечно, через секунду она уже улыбалась ему, но за эту секунду сердце Акселя успевало облиться кровью. Чего только он ни придумывал, чтобы развлечь её! Чего ни отдал бы, чтоб она стала такой же надоедой, как прежде!

Всё напрасно. Ей ничего не хотелось. Она не мечтала больше ни о каких туристах с видеокамерами, снимающих её, будущую кинозвезду, на утренней прогулке, и не трещала без умолку о своих грядущих успехах. Радужные журнальчики, с глянцевых страниц которых улыбались такими же глянцевыми улыбками знаменитые красавицы во главе с Хайди Клум, вяло полистав, роняла на пол, а когда их тут же утаскивал к себе Шворк, никогда не искала и не просила назад. И Брэд Питт с Мэттом Дэймоном, глядя с постеров на стенах её комнаты, уже не пытались поймать её взгляд и не косились ревниво друг на друга, а со скукой разглядывали обои. Даже ела Кри, не жмурясь от удовольствия, как прежде, а, кажется, прежде всего затем, чтоб к ней не лезли с вопросами насчёт её аппетита. В её собственной красоте появилось что-то застывшее, кукольное. Это не было то «пуговично»-тупое выражение глаз, которое Аксель так не выносил у многих своих сверстников и сверстниц. Тёмно-голубые глаза Кри словно сосредоточились на каком-то неразрешимом вопросе, заслонившем от неё весь мир. Спящая наяву принцесса, и как ты её ни целуй — не проснётся…