ГЛАВА III. ТАМ, ЗА ЗАНАВЕСОМ…

Ясным октябрьским днём, после долгих колебаний, он обратился к ненавистной ему Треске — иначе говоря, к учительнице немецкого:

— Фрау Брох, вы мне не подскажете…

Магда Брох медленно подняла очкастую голову и молча взглянула на него, будто спрашивая себя — уйти на дно или проглотить эту любопытную живность, возникшую из водорослей именно тогда, когда ты зависла над важной контрольной.

— Да? — сказала она, видя, что Аксель замер.

— Что бы мне такое почитать о духах? Серьёзное… — торопливо добавил он.

— О духах — в смысле, о сверхъестественных существах и привидениях? — уточнила фрау Брох и очень неприятно ухмыльнулась — словно сама была кровавым призраком с большим стажем.

— Ну…да. Наверное. Как они относятся к людям, и…

— Они никак не относятся, — отрезала фрау Брох, — потому что их нет. На этом свете я их, по крайней мере, не встречала…

«А на том?» — чуть не брякнул Аксель, но, к счастью, удержался.

— …а на том не была, — закончила фрау, после чего Аксель покосился на неё с явным сомнением. — Читательский багаж немецкого мальчика, который спрашивает такое, достоин жалости. Но если как следует поднапрячься, — и она ухмыльнулась ещё неприятнее, — то ты, пожалуй, сообразишь, какую трагедию Гёте можно назвать самым серьёзным произведением на твоём родном языке…

— Ах, да! «Фауст», — хлопнул себя по лбу Аксель, поблагодарил и твёрдо решил, что больше не обратится к ней ни за что на свете — всё равно, каком именно!

Казалось бы, чего проще — заберись к Шворку в «салон желудка», распотроши шкафы, о которых ни один чернокнижник старых времён не мог бы даже мечтать, и вот тебе сведения из первых рук (точнее, лап). Но что-то сжималось в груди Акселя при мысли об этом шаге — независимо даже от обещания, данного Хофу. «Если что — всегда успею», — думал он по пути в самую обыкновенную школьную библиотеку, которую прежде не баловал «внепрограммными» визитами. Да, почитать, что думают о духах сами люди — и полезно, и слова никакого не нарушаешь, и нет чувства, словно ты купаешься в речке, а чьи-то склизкие когти вдруг, ухватив тебя за лодыжку, тянут на дно…

После чего Аксель забрался с ногами в большое, старое, ещё дедушкино кресло и долго читал «Фауста». Иногда, впрочем, он вылезал из плюшевых недр и прохаживался по комнате: то спокойно, то нервно, а порой — просто тигриной походкой, и, если б в такой момент у него был полосатый хвост, он бил бы им себя по бокам. До сих пор мальчик слышал лишь обрывки народных легенд о докторе Фаусте, и не читал их толком в мрачной, фантастической книге Иоганна Шписа. Но сейчас ему вполне хватало и Гёте… Так, выходит, это не духи первоначально навязались Фаусту, а сам он буквально не давал им проходу! Черти и привидения наведывались к нему в кабинет, как к себе домой, а он умел не только вызывать их, но, если что, и посадить под арест. И даже самому верховному дьяволу Мефистофелю приходилось просить какую-то там, извините, крысу, чтобы она отгрызла от порога волшебный знак и выпустила чёрта на волю. Чего Фаусту было нужно от всех этих тварей, Аксель не очень понимал. Видимо, доктор занимался колдовством просто от скуки. «Ну да, — сказал себе мальчик, — он ведь был уже старый, и жил один. Вот если бы у него была Кри…или Дженни…он бы сто раз подумал, прежде чем пускать к себе в дом такую пакость».

Но, судя по всему, была и ещё одна причина, почему Фауст связался с духами. Он явно верил, будто не все они злые, и даже с чёртом можно договориться так, чтобы тебя до самой смерти ожидали сплошные удовольствия и развлечения. Что ждёт его потом, когда он умрёт, лихого доктора, кажется, совершенно не заботило. И это особенно поразило Акселя. Он даже ещё несколько раз перечёл кое-какие места знаменитой трагедии, пытаясь объяснить себе необъяснимое. Подумать только! Человек, который задевал беретом луну и звёзды, швырял книгами со своего стола в назойливых призраков и глядел в лицо дьявола с таким спокойствием, словно тот — не слишком умный студент…при этом не имел ни на грош фантазии и ни разу всерьёз не испугался вечных мучений? Хотя вот они, вот, ждущие его клыки и когти — здесь, в кабинете!

— Не иначе, у него крыша поехала…Псих! — вслух сказал Аксель, кружа по комнате. — Нет, даже не псих, а просто дурень. Вот он кто.

Но тут же вспомнил, что однажды, когда он при отце обозвал Макса Штрезе дурнем, Детлеф Реннер после его ухода сказал Акселю:

— Дурень-то он, может, и дурень, твой Макс, да почём ты знаешь, что ты не глупей его?

— Но, папа, такая простая задачка, а он не видит…

— Значит, у него голова так устроена. Вот скажи, у нас в доме чердак хороший?

— Отличный!

— А почему?

— Ну… он просторный, летом там прохладно, а зимой не дует…

— Но можешь ты выпрямиться на этом чердаке в полный рост, если встанешь в угол?

— Не могу, конечно…Там же скат, — пробормотал Аксель, поняв, куда клонит отец.

— Вот и соображай, — усмехнулся тот. — У всякого чердака свои скаты…

«Да! — решил Аксель, плюхаясь назад в кресло. — Спрошу у папы. Пусть объяснит мне, что творилось у этого Фауста на чердаке». И он уже направился к папиной комнате, держа книгу под мышкой, но остановился на полдороге. Нет. Не у папы. Папа книг, в общем, не читает, и вряд ли помнит эту, даже если когда-нибудь и листал её. Мама — вот кто нам нужен. И только полный балбес мог соваться к ненавидящей всё живое Магде Брох, когда у него такая мама — умная, начитанная, всё понимающая!

Он постучался в дверь фрау Ренате и торопливо выпалил ей свои недоумения. Конечно, она поняла его с полуслова! Тем более, что теперь Аксель знал: это не просто его мама. Это дочь самого Гуго Реннера, поэта и волшебника, явно не уступающего ни в чём «сдвинутому» доктору! Выслушав его похвалу, фрау Ренате улыбнулась с явной гордостью за дедушку. Но тут же спросила:

— А ты дочитал «Фауста»?

— Нет…Я обязательно дочитаю, мам, но…объясни мне сейчас! Сразу.

— Хорошо, родной. И, между прочим, хоть я сама учила тебя всегда дочитывать книгу, а после судить о ней, но на сей раз даже неплохо, что ты не дочитал.

— Почему?

— Ну…потому, что доктор Фауст мог бы показаться тебе проще, чем он был на самом деле. И раз уж ты оказал дедушке Гуго такую честь, что сравнил его с Фаустом…хотя я считаю, он её заслужил! — горячо прибавила фрау Ренате. Аксель энергично закивал. А потом нетерпеливо спросил:

— И что?

— Дедушка Гуго тоже был не так прост.

— Я думаю! — воскликнул Аксель.

— Твой дед любил людей. Он хотел, чтобы все они были счастливы. — Фрау Ренате вздохнула и закончила: — Но он стал поэтом — как, думаю, и волшебником, — вовсе не ради них, а для себя.

Аксель испытующе посмотрел на мать: такого поворота беседы он не ждал. Но фрау Ренате не смутилась и не отвела глаз.

— Да-да, Акси! Не бывает, чтоб люди становились поэтами, художниками или кем-нибудь вроде них из чувства долга…Из чувства долга можно стать врачом в стране, где свирепствуют эпидемии, учителем в безграмотной деревушке. Но поэт — что-то совсем другое. Ведь мой отец даже не знал, что, когда он пишет стихи о деревьях у моря, они оживают и бегут к берегу купаться! Разве так напишешь по обязанности?

— Но при чём тут Фауст? — помолчав, спросил Аксель.

— При том, что оба они сначала очень сильно увлеклись чем-то для себя самих: Фауст — знаниями, Гуго — стихами. И только когда они почувствовали, что добились многого…очень многого…что им есть чем поделиться с другими…оба вспомнили о людях. Тут не за что судить, это нормально.

— И чем же он с людьми поделился, этот Фауст? — полюбопытствовал мальчик, с сомнением поглядывая на тёмный томик. — Чертями?

— Нет. Не чертями. Он решил осушить огромное болото и отдать эту землю своему народу. Но прежде, чем Фауст стал таким, он совершил много зла. Он погубил девушку, которая его любила, её мать, её брата и своего ребёнка от этой девушки…