Духовная любовь есть, прежде всего, любовь к Богу. Нисходя от Него к людям и к миру, она не перестает любить Бога, любя божественное, сияющее в мире и излучающееся из людей. Поэтому приобщение к Свету может совсем не прекращаться от общения с миром и людьми; если же оно у кого-нибудь прекращается, то это только означает, что ему надо вернуться к Богу, укрепиться в восприятии Его и в любви к Нему, и потом уже снова обратиться к миру и к людям.

Однако и этого мало. Истинное восприятие людей и мира не только не уводит от Бога, но приводит к Нему с особенной жизненностью и наглядностью. Человеку духовной любви дано видеть в каждом другом человеке – его духовное естество, подобное огню: то скудно тлеющее под золой быта, то неровно вспыхивающее и угасающее под давлением инстинкта, то горящее ровным пламенем молитвенной свечи. Но каждый раз как он видит это огненное начало духа, он воспринимает луч Благодати, брата по духу и дитя Божие, воспринимает его любовью и радуется духом. Вот почему преп. Серафим Саровский говорил каждому человеку «радость моя»! Ибо дух радует и любовь радует; и Божий мир нельзя ощущать духом без радости.

Особенное приобщение к Свету дается человеку в духовной дружбе и в совместной духовной молитве.

Духовная дружба предполагает, что каждый из общающихся друзей совершает или уже завершил в своей душе процесс духовного «центрирования» и образования Купины.[301] Люди, лишенные Купины, неспособны к духовной дружбе.[302] Ибо духовная дружба есть общение и единение личных «огнилищ» пред лицом Божиим. Каждый из друзей, созерцая Бога и божественное в мире и в людях и питая тем огонь своей Купины, посылает другому «искры», «излетающие» как бы из его Купины, и достигающие до чужого огнилища, и каждый получает обратные духовные «искры». От этого оба духа разгораются духовным огнем пред лицом Божиим, жизненно укрепляясь и богатея. Взаимное пополнение, удостоверение и исправление ведут к новой, небывалой предметности в ви́дении и к интенсивности в любви и мысли. Возникает особая полнота взаимного понимания, уважения, доверия и любви. При долгом и глубоком общении два индивидуальных огня, не утрачивая свою личностную форму, становятся как бы единым совокупным огнем, возносящим к Богу свой духовный пламень. В этом духовная дружба как разновидность духовной любви, обнаруживает свою благодатную природу и является драгоценнейшим способом светоприобщения.

Но если в дружбе духовная любовь объединяет людей на божественных содержаниях перед лицом Божиим, то в совместной молитве она объединяет людей в их прямом и непосредственном подъеме к Богу. Каждый из них молится по-своему, своим личным актом и из своей личной Купины; субъективность молитвенного обращения и опыта не отменяется и не нарушается. Но каждый из совместно молящихся знает себя – обращенным к Богу в совместности с другим, возносящим сходную молитву и «споспешествуемым» (ср. Иак 5:16 «ἐνεργουμενή») молитвой своего друга. Такая молитва дает опыт совместного предстояния единому, общему Богу; опыт единовременного, интенционально-однородного подъема и чувство общего молитвенного свершения. Она укрепляет единение друзей, как бы сращивает их в небесах и дает им необычайное чувство духовной сопринадлежности и духовного восполнения.

Естественно, что в дружбе главная интенция направлена от личного духа к личному духу, как бы в «горизонтальном» направлении, неся от одного к другому в лучах любви религиозно осмысленные дары; а от совместной молитвы – главная интенция направлена от личного духа к Богу, в восходящем направлении, взнося к Нему личное пламя любви и благодарности, тогда как интенция совместности остается добавочной и непреобладающей. Поэтому молитвенные «стрелы» изображаются на втором рисунке интенсивными чертами и притом в виде двух независимых восходящих линий, которые, однако, сходятся «в бесконечности» религиозного Предмета.

В таком духовном понимании осмысливается и оправдывается и единение брака. И поскольку прав тот, кто утверждает, что браки «заключаются в небесах» и становятся «нерасторжимыми». В этом смысл брачного таинства: люди утверждают свое единение в духовной любви и дружбе пред лицом Божиим и молитвенно закрепляют свою волю к нерасторжимому единству. Развод при таком понимании не расторгает нерасторжимое единство, а признаёт, что это единство не возникло и не состоялось; что люди, вступившие в брак, оказались недостойными таинства и не обрели друг друга – ни в духе, ни в любви, ни в молитве. Таинство не коснулось их. Они не приобщились Свету. Молитва не связала их. Духовная любовь не срастила их. И вся попытка их закончилась в «пошлости» «двумерного» существования. Было бы духовно-противоестественно и религиозно-недопустимо, после признания этого духовного несчастья и пустоты, приговаривать их к симуляции обратного перед Богом и людьми. Ибо приобщение Свету возможно только в условиях свободы и искренности. И тот, кто пытается симулировать несостоявшееся приобщение, становится на путь лжи и кощунства и может потерять всякий доступ к Богу.

В таинственной связи с духовной любовью, приобщающей человека к Свету, находится жизнь совести в ее творческих актах.[303]

Если духовная любовь есть любовь к подлинному качеству, к Божьему «дыханию» и «лучу», – в людях и в мире, – то совесть есть живая и творческая воля к совершенству. Коренное единство духовной любви и совести не подлежит сомнению: ибо оба эти «акта» исходят из той же «подпочвенной» глубины, где дух – инстинктивен, а инстинкт – духовен; где горит огонь личной «Купины»; где личность человека, не прекращаясь и не исчезая по способу земного бытия, является по существу и по содержанию пронизанной лучами Благодати, очищенной от товарной узости, мелкости и самости; где открывается «дверь» в светлые, потусторонние «пространства Божии». В актах духовной любви и в актах совести – светит единый свет, бьется единый пульс, живет единая направленность (интенция). Но в актах любви преобладает чувство, созерцающее восприятие и радость данному качеству и совершенству; а в актах совести преобладает волевое начало, духовная свобода и творческое вдохновение. Акт духовной любви «видит», приемлет, вчувствуется, бережет, благодарит и светит; акт совести горит ответственностью, действует, выбирает, решает и вдохновенно совершает, или же, не допущенный до совершения тварно-обособившимся инстинктом, томится в бездействии и томит человека «угрызениями».

Это означает, что акт совести – динамичен по самому существу своему. Совесть есть воля человеческая к активному осуществлению Воли Божией в земной жизни. В «совести» человек останавливает тварные интересы, инстинктивные похоти и всевозможные душевные и телесные «необходимости», обычно считающиеся «непреложными» наподобие «законов природы», и ищет свободы: свободы и верности в духовной мотивации; – свободы в духе, т. е. в воле к предметному совершенству; – свободного предания себя благодатному вдохновению. Он ищет божественной свободы в пределах человечески-земной жизни. Он как бы отдается тому таинственному и чудесному «ветру», который веет в него сквозь дверь, отверстую в Божии «пространства». Он «загорается» от Купины. Он внемлет «голосу» закона Божия, в котором узнает свою собственную, главную сущность, мечту и волю. Он приобщается таинственной гармонии между Творцом и тварью; и осуществляет «единение» с Богом.

Совесть есть особого рода молитва; сначала – молитва вопрошающая, «прислушивающаяся», внемлющая, а потом – молитва предающаяся. Чему? Воле Божией, о коей говорится в третьем прошении молитвы Господней. Ибо третье прошение («да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли») выражает не только готовность доверчиво и послушно принять всякое, для человека судьбоносное, водительство Божие в личной и в мировой жизни. Оно выражает, помимо этого, готовность действительно принять и осуществить Волю Божию; принять ее духом и действием как свою собственную; – осуществить ее на земле так, как она осуществляется в светлых «пространствах» Божиих, в «небесах», т. е. в метафизическом плане бытия.