Наконец она снова появилась на ступеньках – и с торжествующим видом сунула диск в плейер!

Так она диск искала? Да за это время его записать можно было!

Из динамиков на все шоссе грянула чертова «Чунга-Чанга»! А Душка с выжидающим видом уселась на ступеньки автобуса.

Я не врубаюсь, как мы продержались следующий час! Я на малых даже не орала – у меня не было сил! Впрочем, у них тоже не было сил что-нибудь утворить: все уходили на то, чтоб просто держаться на ногах! Соляная корка с хрустом ломалась при каждом шаге, а под ней – размокший песок! И «Чунга-Чанга», чтоб она пропала со всеми ее сложными перехватами и поворотами. На мокром песке, когда по щиколотку ввинчиваешься прямо в землю, кристаллики соли царапают кожу, а следы моментально наливаются мутной влагой! И Душка-Череп, зараза, покрикивает:

– Не ленитесь, не ленитесь! А если в Евпатории на пляже придется выступать?

Из проезжающих мимо машин открывалось поистине душераздирающее зрелище! Завалившийся в яму автобус, а возле него толпа маленьких детей с заплаканными глазами и потными от напряжения мордашками, вооруженных копьями (плевать, что на самом деле бутафорские, из машин не видно), скачет вокруг тоже мокрой, как мышь, великовозрастной дуры. Видно, авария была такой страшной, что дети сошли с ума и теперь пытаются заколоть старшую девочку (то есть меня). Сидящая на ступеньках автобуса тетка их подбадривает – мол, колите сильнее, она еще живая! А остальные взрослые костер раскладывают – кошмар, так вот зачем они за девочкой с копьями гоняются, жарить будут!

Машины, потихоньку притормаживающие при виде нашей безумной компании, или вдруг резко ускорялись, стремительно проносясь мимо, или, наоборот, останавливались, и изнутри выбирался растерянно-решительный мужик, вооруженный уже ставшей для нас привычной монтировкой. Но Душка-Череп встречала его всей имеющейся грудью – и через пару минут оживленных переговоров мужик обычно возвращался в машину, кажется напряженно обдумывая: может, вызвать «психиатричку»?

А эти, которые готовят, они, заразы, не спешат! Лешка с Боренькой сооружают стол из ящика с обувью, накрытого изодранными в клочья воротами в замок маленького капитана Грея, а Витка так неспешненько – в автобус за чашечками, потом за ложечками, потом за ножичком, потом отдельно за минералкой, сыром, колбасой, хлебом… И на меня злорадно косится, чтоб ее в следующем танцевальном номере три раза подбросили, но только два раза поймали! В общем, если б не аппетит Микулишны, заставлявший ее кромсать бутерброды со скоростью офисной бумагорезательной машины, – на том мокром песке от нас бы от всех осталось мокрое место (Душка и из наших похорон бы отличное шоу склепала, не сомневаюсь!).

Малых я, конечно, поближе к шоссе на твердое выставила. Но все равно, когда Душка наконец встала со ступенек и, потягиваясь, как после честного трудового дня, провозгласила:

– Ну что, кажется, уже и готово…

Мы даже не поняли, что нас отпускают! Все заглушало наше собственное хриплое, с присвистом дыхание. И остановились только, когда Душка вдруг оказалась рядом со мной на мокром песке.

– Молодцы! – очень серьезно сказала она. – Самые лучшие, самые гениальные дети! Никакие беды нам нипочем, мы всегда выступим и всегда лучше всех!

И мои только что едва не помирающие мелкие ожили! Заулыбались, гордо переглядываясь…

– Давайте все скажем спасибо Юлечке, которая занималась с вами, не жалея сил, чтоб вы стали такими – лучше всех!

И малые дружно проскандировали:

– Спа-си-бо! – засвистели и захлопали, откуда только силы взялись.

Я им даже позавидовала – они еще покупаются на такую пургу. А я уже слишком хорошо знаю, когда я и вправду молодец, а когда фигней маюсь, чтоб отношений не портить, как сейчас!

– А теперь – все к столу! – бойко взмахнула рукой Душка.

– Ура! – заорали малые и кинулись к костру.

А я, пошатываясь, поплелась следом.

– У нас тут не стол. У нас тут… – Витка оглядела застеленные бумагой ящики. – У нас тут возвышение для еды, – наконец сформулировала она. – Но это не значит, что к нему надо приходить грязной, как свинья. – Замечание явно относилось к моей мокрой от пота морде, грязным ногам и разводам песка на шортах. Точно таких же «пропесоченных» малых, хватающих бутерброды замурзанными лапами, она словно и не замечала.

– Какая самокритика! – вяло восхитилась я, разглядывая мазки копоти у Витки на физиономии. На что-нибудь поостроумнее сил не хватало. Хотелось только плюхнуться хоть куда, хоть на тот же песок, и что-то сожрать! Но сперва – воды-ы!

– Я, между прочим, запачкалась, готовя на всех! Обо всех заботилась! – уточнила Витка – видно, боялась, что с первого раза мы не поймем. – Пока некоторые там выплясывали и песенки про растаманов пели!

Я чуть не подавилась остатками пересохшей слюны – попробовала бы она там повыплясывать! Да я бы с удовольствием поменялась, хоть перехватила бы чего…

– А почему «Чунга-Чанга» – про растаманов? – заинтересовался Лешка, пока я от бешенства раздувалась, как жаба, готовясь выпалить что-нибудь такое… эдакое… как только оно придет в голову…

– Потому что «счастье постоянно» у нормальных людей быть не может. Только у обкуренных торчков, – строго постановила Витка и – вот стерва наглая! – опять со значением посмотрела на меня. Да у самой папаша…

– Скорее, это интерпретация для детей истории о стране лотоса, где побывал Одиссей, – прихлебывая заваренный специально для нее жасминовый чай, сообщила Душка и тихонько пропела: – «…Кто здесь прожил час, Чунга-Чанга, не покинет нас». – Увидела Виткины остекленевшие глаза и махнула рукой, пробормотав: – Кроме курса декламации, надо бы еще и курс мировой литературы ввести, а то темные, как жители Чунга-Чанги. Виточка, если тебя не устраивает внешний вид Юлечки – помоги ей умыться! Возьмите водички, отойдите в сторонку и полей Юлечке на руки!

– Какая классная идея! – возрадовалась я, глядя, как теперь уже Витка раздувается от бешенства. У меня аж сил прибавилось, честное слово! Я бегом рванула к автобусу, уже оттуда крича на все шоссе: – Горничная! Подавай умываться!

– Сейчас я тебе подам! Сейчас я тебе так поддам! – заорала Витка и, схватив кастрюльку, рванула за мной. – На-а! Умывайся! – И она плеснула в меня водой! Жирной водой, в которой они явно что-то мыли!

Прямо на футболку Naf-Naf, я на нее полгода копила! По всему подолу расплылось пятно, ткань противно прилипла к коже. Витка захохотала, как гиена, размахивая пустым котелком. А я что? Я просто протянула руку – и отпечаток моей черной от грязи, а теперь еще и жирной ладони остался у нее на груди!

– Дура, это Lacoste! – заорала Витка.

– Китайская! – припечатала я.

– Я тебе покажу, китайская! – завопила Витка, толкая меня обеими руками. А я и упала – мне-то что, все равно на футболку и шорты уже без слез не взглянешь. Витка хищно сиганула на меня сверху, а я свернулась калачиком и как закричу – жалобно-жалобно!

– Татьяна Григорьевна, посмотрите, что она делает! Она меня бьет! Бьет!

– Да я тебя за эту футболку вообще убью! – завизжала Витка, и все ей как-то поверили. Может, потому, что я под шумок об подол ее футболки еще физиономию обтерла и на шортах ей отпечаток оставила.

– Витка! Совсем с ума сошла девка! – заорала Микулишна и рванула к нам. Нависшая надо мной Витка вдруг исчезла, словно вознеслась куда-то в небеса, а потом меня тоже ухватили за шиворот и вздернули на ноги. Микулишна встряхнула нас, как двух щенков.

– Виталина! – гневно потрясая окольцованными руками, возопила подскочившая к нам Душка-Череп.

А вы думали, Витка – Виктория? Фигли, Виталина она! Ну, понтярщица, правда?

– Ты ведешь себя… ведешь себя… – орала Душка, как никогда смахивающая на Череп. – Я начинаю думать, что ты, как вся ваша семья, – ненормальная! – стискивая кулаки, провизжала она.

И над шоссе повисла тишина. Даже машины не ехали в тот момент. Даже малые у костерка притихли, как подушкой прихлопнутые.