— Да. — Честно ответил я, ощущая, что тот самый сгусток бесплотной энергии, называемый душой, о которой всю ночь мне твердит существо напротив, давно все понял и принял. Но разум, все еще упрямо сопротивляющийся разум, сделал последнюю отчаянную попытку не поверить. — Все очень красиво и складно, Ваня. Настораживает одно. Твои постоянные намеки на тему, о которой ты вроде как не должен или не имеешь права говорить, но очень хочешь какими-то окольными путями будто бы случайных оговорок вбить мне в голову. Вселенский Разум, Великий Замысел, Хозяин Ануннаков и всех остальных граждан с «того» берега. Вот это как-то отпугивает и не дает мне хлопнуть тебя по плечу и сказать: «Да ладно, Ванек, хорош меня обрабатывать! Уже весь язык стер, наверное. Ваш я, с головы до ног! Отныне и навсегда».
Иван невесело усмехнулся:
— Я же говорил — прорывается человеческое. Настоящим был твой друг. Настоящим с большой буквы. Хочется отдать тебе все. Очень хочется помочь, подсказать… Но нельзя мне, Егор. Мне за одни эти намеки, я думаю, такой пистон вставят, мама не горюй! Ты сам должен ко всему прийти. Свобода воли…
Он замолчал. Уставился на почти догоревший костер. В его глазах, появилась выражение какой-то светлой грусти и мудрости. Неожиданно я понял, что он больше не похож на Леху. В его фигуре, осанке, лице появилось что-то совершенно новое. Далекое, незнакомое, но вместе с тем — светлое и прекрасное. Что-то, чего нельзя выразить словами, а можно только почувствовать.
— Посмотри. — Неожиданно сказал он, кивком головы указав на небо.
Я посмотрел. Ночь кончилась. Исчезли звезды, побледнела луна, небосклон окрасился в целый букет оттенков синего, плавно темнеющий к Западу. А с Востока в эту синеву вливались желтые, оранжевые и красные цвета, создавая величественную розово-голубую корону нового дня. Редкие облака и верхушки деревьев окрасились яркой позолотой, а потом все обозримые с земли слои атмосферы разрезали тонкие и острые, как спицы, первые лучи восходящего солнца.
— Красиво? — спросил Иван.
— Да.
— Сердце не замирает? — Вопрос был явно риторическим. — Ты ведь всю жизнь, выхватывал этот восторг и чувство запредельного. Вот так же, как мы сейчас, встречая рассвет, сидя на берегу моря и наблюдая закат, смотря из самолета на белоснежную перину облаков под собой, лежа ночью на пряной зеленой траве под мириадами звезд. Может быть очень редко, но так, что щемило в груди. А когда ты недавно вокруг планеты летал? Выскочил ведь вопрос? Я точно знаю…
Я молчал. Зачем отвечать тому, кто знает ответ?..
А Иван и не ждал ответа. Совершенно другим, не хриплым и грубоватым басом Лешего, а чистым и звонким тенором он вдруг начал читать стихи:
Иван неожиданно замолчал, но стих продолжался. Другой голос, нежный и тихий, такой знакомый и любимый, продолжил.
Настя. Бледная, осунувшаяся, завернувшись в мою куртку, стояла сзади. Причем, стояла достаточно уверенно, всем своим видом демонстрируя явное превосходство доисторической медицины над медициной века двадцать первого.
— Это Гумилев, Егор. Его стихи… — Сказала она, кладя ладошку мне на плечо. — Неужели ты до сих пор не поверил?
— Не знаю, родная. — Ответил я, осторожно прижав ее к себе. — Как-то все уж больно заковыристо… И по поводу моего третьего вопроса…
Я осекся на полуслове, так как, подняв глаза на Ивана, обнаружил, что его нет. Чуть дымили угли, оставшиеся от костра, шелестела листва деревьев, где-то вдали снова кричали незнакомые птицы, а камень напротив был пуст.
Я не знал, что это за животное. Вроде похоже на оленя, только без рогов. Или на небольшую лошадь… Короче, что-то среднее. Первый предок всех травоядных с копытами. Зато я точно знал, что его мясо очень вкусное и питательное.
От куста, за которым я прятался, тоже, кстати, неизвестного мне вида, до травоядного было около пятидесяти метров. Меня оно не чуяло. Я был наглухо закрыт на всех физических диапазонах. Зрение, слух, а главное — очень чуткое обоняние, ничем не могли помочь бедной лошадке. А другие диапазоны, спектр которых на порядок шире, ей были недоступны. Как, впрочем, и всем остальным живым существам, населяющим эту планету. Во всяком случае, пока недоступны. Даже этих разнообразных лохматых граждан, ходящих на двух ногах и вовсю учащихся стучать друг друга по голове палками, организованные стада которых я здесь периодически встречал, та самая искра «ищущего и творческого Разума» пока не посетила. А может быть никогда и не посетит. Дарвин бесспорно был очень умным товарищем, но его теория так и осталась лишь теорией. А мы оперируем фактами, как говорил когда-то мой погибший друг. Настоящий и единственный в моей жизни. А факты пока что не подтверждают того, что многочисленные местные обезьяны превращаются в человека. Того самого, который «звучит гордо».
Наверное, еще рано. Хотя не исключен вариант, что мои предки вовсе не эти милые создания, а какие-то другие, которых просто еще нет на Земле. Но они обязательно появятся. Я — тому прямое и бесспорное подтверждение. Откуда появятся — другой вопрос. Я как-то стараюсь его обходить стороной…
Ладно! Пора. Я потянулся к животному бесплотными тонкими руками с длинными пальцами, которые совершенно неощутимо для него проникли к основанию мозга и резко перекрыли сонные и позвоночные артерии. Лошадка упала. Ни страха, ни боли она почувствовать не успела. Смерть была мгновенной. Более гуманного способа охоты я пока не придумал. Жалко, конечно зверька, но кушать нам с Настей надо. Пусть и не в таких количествах, как раньше, но все-таки необходимо. Причем, не только траву и ягоды, но и мясо. Мы, как ни крути, — хищники.
Я подошел к мертвому телу, без особых усилий взвалил его на плечи и пошел домой.
Был самый разгар весны. Доисторическая флора вокруг расцветала всеми цветами радуги, а солнце после полудня уже начинало припекать. В принципе, только эти два момента и отличали нынешнее состояние природы от прошедших зимних месяцев. Зимой было чуть холоднее, чаще шли дожди, но растительный мир был зелен и свеж. Никаких опавших листьев и голых обледеневших веток. Снега не видели ни разу.
Зато там, где мы с Настей жили поначалу, в той самой пещере, около которой нас выбросило из портала между планетами восемь с чем-то месяцев назад, снега было много. Ещё в конце осени буквально за один день завалило по шею, да ещё и приморозило так, что пришлось в срочном порядке бросать обустроенную пещерку и откочевывать южнее.
Нет, могли бы и там перезимовать, наши изменившиеся организмы стали намного более приспособленными к колебаниям параметров внешней среды, но все-таки жизнь около тёплого даже зимой моря лучше, чем в сугробе. Тем более, для выходцев из будущей резко континентальной России, само словосочетание «жизнь на берегу моря» звучит очень и очень заманчиво, поэтому, недолго думая, мы с Настей после относительно непродолжительного путешествия решили осесть здесь. По моим примерным прикидкам это самое «здесь» соответствовало географическим координатам либо самого юга современной Италии, либо греческого Пелопоннеса. Море, раскинувшееся перед нами, явно когда-нибудь должно будет стать Средиземным, хотя пока очертания его берегов были не очень похожи на нарисованные в картах, так как в хорошую ясную погоду на самом краю далекого синего горизонта смутно проступали очертания африканского континента.
