Однако, отнеслась она к нему, неожиданно для Егора, вполне по-человечески.
— Что же ты тянул так долго, друг дорогой? — спросила она, опустив очки и смотря ему прямо в глаза, словно усталая мать нерадивому ребенку. — Мучился, терпел, вон до чего себя довел! В петлю собрался! Надо было раньше приходить…
Помолчала с полминуты. Потом сказала:
— Самый лучший вариант для тебя — полежать у нас месяцок, а потом — в наркологичку, но ты, я так понимаю, от госпитализации отказываешься?
Увидев смущенный кивок Егора, она продолжила:
— Ну смотри сам… Больно у тебя уж все запущено, страшно отпускать…
Однако, отпустила, заставив подписать отказ от этой самой госпитализации и выписав антидепрессант и какой-то особо сильный транквилизатор.
— С ним осторожней. — наставляла она. — Дозировка строго по рецепту. Вещь мощная, чуть переборщишь плохо будет, а так продержишься, пока антидепрессант действовать не начнет. Главное — ни капли алкоголя, и из дому две недели ни ногой! Потом придешь на повторный прием, решим, как дальше быть.
— Спасибо… — пробормотал, поднимаясь Егор.
— На здоровье. — ответила она. Опять посмотрела долгим взглядом, будто с сомнением, отпускать или нет. — Ладно, иди. Следующего там позови…
Транквилизаторы действительно оказались убойными. Примерно через тридцать минут после приема мозг обволакивало мягкой, плотной оболочкой, через которую не проникала ни одна мысль, а то немногое их количество, которое оставалось внутри, вело себя тихо и спокойно, блаженно плавая туда-сюда, как рыбки в аквариуме. Единственной странностью, отмеченной Егором, стало то, что план самоубийства так и остался активированным, став казаться еще более легким и единственно правильным. Лениво пролистав инструкцию препарата, он наткнулся на упоминание о том, что суицидальные мысли, если таковые уже имелись, на первых порах приема лекарства могут даже усилиться, поэтому пациенту необходимо находиться под неусыпным наблюдением лечащих врачей. Теперь стало понятно сомнение во взгляде врачихи, когда она отпускала его из кабинета. Ну и ладно. Может так и лучше…
Посидев пару дней дома в состоянии овоща, Егор отправился разводиться с женой. Оказывается, суд давно уже был, решение суда вынесено, все его согласия и подписи имелись, только он об этом не знал. А может не помнил. Овощ может и забыть некоторые события, ничего удивительного в этом нет. Сам процесс в памяти толком не отложился. Егор сидел в кабинете, когда было нужно кивал, что-то подписывал, пропуская монотонный голос работника Загса мимо ушей. Запомнился только удивленно настороженный взгляд жены и красивый цветной витраж в готическом стиле, заменявший оконное стекло.
Вышел на улицу свободным от брачных уз человеком, сжимая в руке свидетельство о расторжении и обновленный паспорт, и хотел пойти домой, чтобы расти там дальше, но его догнала жена и тихо, не поднимая глаз, сказала, что через три дня они улетают жить в Марбелью, и если он, Егор, хочет попрощаться с дочерью, то это возможно только завтра. Потом им будет некогда. «Как быстро они все оформили, — шевельнулось в голове. — Прямо волшебники какие-то… Да, настоящая любовь не ведает преград. Ни моральных, ни юридических, ни визовых».
И только дома, когда он блаженно улегся на кровать, до него наконец дошел полный смысл сказанного женой. Завтра он увидит своего ребенка в последний раз. Самый-самый последний в жизни раз. Потому что, когда они вернутся навестить тещу или кого-нибудь еще, бывшего мужа и папы уже не будет…
Следующим утром Егор не стал пить таблетки. Он забрал дочь и провел с ней почти весь день. Они ходили в парк аттракционов, весело визжа, катались на всем подряд, смотрели новый мультфильм, хрустя попкорном, а ближе к вечеру прошли пешком почти всю набережную, останавливаясь у каждого ларька, покупая чай, мороженное, кукурузу и бублики. Егор жадно впитывал каждый миг, ловил каждый взгляд и каждую улыбку дочки, и она тоже, видимо, что-то чувствуя, постоянно обнимала его, говорила, что любит и спрашивала, когда он приедет к ним в Испанию. Егор до хруста сжимал зубы, чтобы не расплакаться, улыбался, уверял, что приедет сразу же, как будет первый отпуск, и привезет огромный подарок. Она тоже улыбалась, но в глубине ее глаз, он видел затаенную грусть. Дочка все понимала. Она стала совсем взрослой…
Наконец, осознавая, что дальше оттягивать момент расставания невозможно, Егор включил телефон. Тут же сквозь град эсэмэсок о непринятых вызовах прорвался звонок злой жены, точнее, бывшей жены, которая «оборвала весь телефон», пытаясь их найти, «ведь нормально же договаривались, что недолго!» Через десять минут взвизгнула тормозами машина, она вылезла из нее и быстро пошла к ним. Егор крепко прижал к себе единственного в мире родного человека, вдохнул запах русых волос, провел рукой по нежной щеке и отпустил, чувствуя, как что-то навсегда очень больно обрывается внутри. Жена усадила дочь в машину, застыла в приоткрытой дверце, посмотрела на Егора. Он смотрел на нее. Никаких эмоций. Чужое лицо. Чужая незнакомая баба.
— Пока, — дрогнувшим голосом сказала она.
Егор молча поднял руку, улыбнулся дочке, развернулся и медленно побрел вдоль вечерней Реки мимо зажигающихся фонарей и уходящего заката. Вокруг снова беззвучно ломались колонны, опрокидывались балки, летели вниз плиты перекрытий. Рушилась навсегда привычная старая жизнь. Шел мучительно долго. Машина осталась в самом начале набережной. Наконец, добравшись до нее, он открыл заднюю дверь, залез в темноту тонированного салона, лег на сидение, свернулся калачиком и завыл. Сначала тихо, потом все громче и громче. Нащупал рукой задний ремень безопасности, сжал его зубами и продолжил выть, сотрясаясь от подступивших рыданий и колотя руками сиденье, всей душой надеясь, что сердце все-таки не выдержит и разорвется. Но сердце выдержало.
Через полтора часа Егор приехал домой. Было уже темно, когда он, поставив машину в паркинг, зашел в подъезд. Вызвал лифт, поднялся на десятый. Соседям, наверное, крупно повезло, что они в этот момент не ехали с ним в лифте. Такое лицо они бы забыли нескоро…
Дома он выпил сразу три волшебные таблетки и, не раздеваясь, упал на кровать. Через полчаса Егора накрыл тяжелый душный сон без сновидений. Последний этап осознания и принятия наконец наступил…
С того момента прошло уже больше недели. Больше недели жизни овощем. День «Х» был назначен еще тогда, по пути домой. И сегодня он наконец пришел.
Фильм закончился. Братья Багровы успешно замочили всех злобных пиндосов. Один из них остался жить в Америке, другой полетел домой, прихватив с собой страшную лысую проститутку. Заиграла финальная песня.
«Да уж. Прощай, Америка… Навсегда.» — подумал Егор.
На журнальном столике перед ним лежал листок формата А4, исписанный плотным карандашным текстом. Почерк был его. Егор с удивлением взял бумагу и начал читать.
«Обгрызанными ногтями мыслей приподнимать краешки памяти, заглядывая в прошлое, вспоминая прожитые годы.
Болезненно морщиться, успокаивать заколовшее вдруг сердце и с неизбывной тоской понимать, что душа ничего не забыла: ни обид, ни ошибок, ни боли и страха, только время отбросило ненужную шелуху слов и образов, оставив лишь голые и жесткие, словно удары бича по спине, образы прошлых бед.
Злость, горькое сожаление и какое-то наивно-детское желание повернуть время вспять и вбить те недостающие сваи в фундамент разрушенной жизни…
Среди проносящихся в памяти чередой пустых серых глазниц будней мелькнут изредка искрящиеся живые глаза настоящих минут, в которых было хоть немного тепла, счастья и искренности, и грустная улыбка тронет уголки рта, затуманит глаза соленой водой, но через секунду снова, будто кнутом, хлестнет по сердцу накатившее воспоминание о чем-то другом, жестоком, пыльном и бесцветном…
А затем зло смеяться над самим собой, неожиданно осознав, что всего, что так тревожит и калечит душу до сих пор, уже нет, все это пыль, липкая пыль прошлого, осевшая на коре растревоженного, словно пчелиный улей, мозга и пустившая свои бесчисленные корни в самые далекие его уголки. Нельзя жить днем прошедшим, надо тянуть за собой ржавый вагон настоящего, как Путин Россию, в светлое будущее. Пусть через пот и кровь, через сжатые до хруста зубы, стертые до мозолей руки. Смотреть не назад, не под ноги, а вперед, в то самое прекрасное далеко, угадывая, что ждет тебя за следующим поворотом. И верить в это угаданное.
