Она рассердилась, а он не хотел портить ей этот день. Зря он так сказал о Мэкстоне. И не надо было припутывать сюда Чарли. При всей своей мягкости Анжела могла быть удивительно строгой с сыном. Гораздо строже, чем он сам, подумал он. Но почему бы не побаловать мальчика? таким сыном можно гордиться – его внешностью, его поведением. И конечно, он прекрасно сдаст экзамены. Он поговаривал об университете.

Вот это я понимаю, ликовал Стивен. Оксфорд или Кембридж. Они котировались даже в Штатах. Самые лучшие на свете. Он с восторгом строил планы, не слушая Анжелу, когда она пыталась сказать, что вдруг Чарли не такой уж необыкновенный. Есть и другие университеты, достаточно престижные для большинства юношей.

– Только не для моего сына, – отвечал он, и разговор был окончен.

– Какой прекрасный вечер, какой прелестный ребенок. – Комплименты лились рекой, как и шампанское.

Как не похоже, думала Анжела, как это не похоже на те первые крестины дома, в приходской церкви. Были ее родители, несколько знакомых пришло к ним на чай. И милый Джим Халберт, хороший человек, за которого, надеялись они, Анжела когда-нибудь выйдет замуж. Теперь он был женат на вдове. Анжела смутно помнила, как он выглядит.

– Ты счастлива? – спросил ее Стивен. – Сегодня такой хороший день, правда? Она не заплакала, даже когда священник крестил ее.

– Я очень счастлива, – ответила Анжела. – Я только жалею, что с нами нет моих родителей.

– Я думал об этом же, – сказал он. – Мои родители тоже были бы счастливы увидеть девочку. Моя мать обожает детишек брата. Но я пошлю ей фотографии.

Позже, когда гости разошлись и все следы праздника были убраны, они вместе вышли в сад.

– Я думаю о Чарли, – сказал он.

– Что же? Опять Оксфорд и Кембридж? Скоро ты захочешь, чтобы он получал именную стипендию. – Она улыбалась, поддразнивая его.

– Я думал, когда же мы скажем ему правду, – отвечал он. – Тебе не кажется, что сейчас самое время? Я слышал, как он кому-то говорит: «Моя сводная сестренка». Мне это не нравится, Анжела. Он должен знать, что у него настоящая, полноценная семья.

– О, милый, я уверена, что он ничего такого не имел в виду. Конечно, у него настоящая семья! Он обожает тебя, он в восторге от Анны Джой и ко мне вроде бы тоже привязан. Не расстраивайся из-за какой-то оговорки.

Он посмотрел на нее.

– Ты не хочешь, чтобы я ему сказал, правда?

– Не хочу, – призналась она. – Не сейчас.

– И никогда, да? Чего ты боишься, Анжела?

– Не знаю, – призналась она. – Он Фалькони; в нем почти ничего нет от меня. Не знаю, к чему это может привести, если он начнет все выяснять. Может быть, подождешь хотя бы, пока он кончит школу и выберет профессию? Поступит в университет – ты же сам этого хочешь?

Они подошли к вилле. Анжела уселась на террасе.

– Стивен, милый, еще немножко. Ладно? А когда настанет время, я расскажу ему сама. Я хочу рассказать ему о нас все: как мы встретились, как любили друг друга. Я не хочу, чтобы он увидел в этом дешевку или грязь. Хочу, чтобы он знал, как все было на самом деле. Единственная ложь, которую я сказала ему, когда он был совсем маленьким, это что его отец погиб на войне. Так ему было легче. Посиди со мной.

– Ты права, – наконец сказал он. – Пусть будет по-твоему.

Бармен отеля «Де Пари» ушам своим не верил. Управляющий тоже. Мадам Дювалье собиралась на гала-вечер в казино «Де Полякоф». Впервые за столько лет она выходит из гостиницы. Управляющий был так обеспокоен, что пришел к ней в номер.

– Мадам, – мягко сказал он, – вы считаете это благоразумным? Такой праздник, там будут толпы людей – не чересчур ли это для вас?

– Не волнуйтесь, – сказала она. – Я спрячу лицо. Не смущайтесь, я понимаю, что вы не это имели в виду. Вы хороший друг. Вы хорошо заботитесь обо мне. Мне понадобится машина с шофером.

– Это мы устроим. Я подумал, может быть, вам дать провожатого? Он бы приглядел там за вами.

Она засмеялась.

– Надеюсь, вы не имеете в виду кого-нибудь из мальчиков? Я сама выбираю себе мужчин. Может быть, если бы не это, я бы не стала такой.

Он не понял, что это значит. Иногда она бывала довольно чудной. Он пропустил мимо ушей намек на платных партнеров, работающих в гостинице.

– Кто-нибудь из персонала с радостью поехал бы с вами, – сказал он.

– Нет, спасибо. Я сама могу заказать себе напитки и приехать домой, когда мне станет скучно. Спасибо за ваше предложение. Надеюсь, что я проведу интересный вечер. Не хотите выпить со мной шампанского?

Он, извинившись, отказался. По его мнению, это было чистое безумие – предпринимать такой поход после десяти лет затворничества. Лицо она спрячет. Интересно, каким же образом?

Когда он вышел, Полина Дювалье вновь взялась за свой стакан. Он хороший друг, и не потому, что она – постоянный источник дохода. Не так уж она нужна гостинице. Но он добрый, заботливый. Она это ценит. Он удивится, узнав, насколько она это ценит, когда она умрет, завещав все свое имущество ему и служащим, которые заботились о ней.

Стивен Лоуренс. Она вслух произнесла это имя. Совсем не итальянское. А Эжен говорил, что в нем, несомненно, течет романская кровь. Он очень высокий и очень смуглый; по виду, возможно, француз с юга или монегаск. Никто о нем ничего не знает, кроме того, что у него жена-англичанка и сын. Он не позволял рекламировать или фотографировать себя. Он нанял на работу Ральфа Мэкстона, когда тот оказался чуть ли не под забором, так как его выгнали из казино и никуда не принимали на всем побережье. По-видимому, он очень богат, судя по тому, как он преобразил старый дворец Полякова.

Эжен мог так много рассказать, потому что его сестра работала в казино официанткой. Полина знала, что на побережье едва ли не все – родня между собой. Его описание можно было проверить и подтвердить. А может быть, оно окажется ложным и ошибочным? Гангстер Стивен Фалькони умер. Так написано в газетах. Его вдова только что вышла замуж вторично, и тут начались убийства. Через несколько минут после церемонии, было сказано в заметке. На ступенях церкви.

У «Полякова» не было никаких Фалькони: Эжен был в этом уверен. Мэкстон работал у Стивена Лоуренса. Но она же слышала, как эта парочка смеялась в баре: «Фалькони... Ты больше не любишь его? Гангстеры мне не очень нравятся...» Она допила шампанское. Кончиками пальцев ощупала свое лицо.

– Я еду, – сказала она вслух. Она часто разговаривала сама с собой. – Я еду, чтобы узнать, он ли это. И тогда я задам ему вопрос. Покажу ему это и спрошу: «Скажите, это сделали из-за вас?»

К обеду она переоделась, как обычно, надела нарядные кольца и рубиновое колье. Когда явился официант с подносом, он глазам своим не поверил. Она сидела на диване, закутанная в черную вуаль.

– Входите, – сказала она. – Входите. Поставьте здесь, пожалуйста. Вам не кажется, что мне это идет?

Он вышел, и вслед ему прозвучал хрипловатый смех. Она смеялась над собой. Он признался коллеге-официанту, что она перепугала его насмерть.

Гала-вечер назначили на двадцать восьмое мая. Его широко разрекламировали, и, к удовольствию Стивена, от желающих не было отбоя. Мэкстон умело пустил слух о шахе и императрице Фаре, и никто его не опровергал. Ничего, обойдутся принцессой Ашраф. Она достаточно шикарная фигура. Они открылись в апреле, и казино усердно посещалось, в том числе и крупными игроками. Новые гардеробные были просторнее и шикарнее. Приготовления к гала-вечеру шли полным ходом, и, по мере того как он приближался, среди персонала росло возбуждение. Стивен работал так же много и старательно, как остальные: следил за мельчайшими деталями, раздумывал о меню, о фейерверке. Цветы были монополией Анжелы, и он просил не скупиться на них.

– Или пан, или пропал, – твердил он. – Мы не можем позволить себе устраивать такое каждый год, значит, нужно, чтобы этот вечер запомнили надолго.

Ральф Мэкстон созвал весь персонал. Крупье и банкометы собрались в salon prive на последнюю «летучку». Все было готово: колеса рулеток отполированы, зеленое сукно столов вычищено до стерильности. «Господа, завтра знаменательная ночь. Нужно, чтобы успех был большим, чем на открытии. Излишне вам напоминать, что от этого зависит наша работа. У вас есть списки фамилий; вы знаете всех, с кем следует обращаться как со звездами, и тех двух-трех, с кем не следует».