— Что вам угодно, господа хорошие? — наконец спросил открывший мужчина, слегка растягивая слова.

— Секретарь его величества императора Александра Павловича, Сперанский, — представился Михаил. — Вы господин… — и он повернулся к чиновнику.

— Дом записан как собственность господина Красикова, — тут же ответил чиновник, что-то вычитав в книге.

— Вы господин Красиков? — Сперанский снова посмотрел на своего собеседника.

— Нет, — он покачал головой. — Я его друг, да, друг. А в чём, собственно, дело?

— Дело в том, что господин Красиков обязан был повесить на дом табличку с названием улицы и номером дома, — сквозь зубы ответил Сперанский. — И ему должно было прийти об этом уведомление.

— Я обязательно передам ему, если он запамятовал, — и мужчина принялся закрывать дверь, но Сперанский не дал ему это сделать.

— Вы должны также передать вашему другу, что срок исполнения — до завтра. А послезавтра сюда с проверкой придут уже гвардейцы. И да, номер этого дома тринадцать. Никаких самоуправств с номерами быть не должно. Это приказ императора.

— Какой номер? — мужчина перестал пытаться закрыть дверь. — Тринадцать? Нас что, в чёртовой дюжине поселили? — на его лице застыло такое зверское выражение, что Михаил невольно попятился.

В этот самый момент стоящий на бирже экипаж сорвался с места и развернулся прямо около Сперанского. Дверь в экипаже резко открылась, Михаила с чиновником и его книгой втащили внутрь, и экипаж сразу же сорвался с места. А на месте секретаря императора тут же вырос рослый гвардеец и ударом приклада отправил всё ещё стоящего в дверях мужчину внутрь дома.

— Облава! — успел заорать мужчина и тут же получил ещё один удар теперь уже в живот. Рухнув на пол, он схватился за живот и согнулся в три погибели, но стиснул зубы и даже не застонал.

— Зря орал, болезный, — весело сказал ему гвардеец, заходя внутрь, и из-за его спины тут же в коридор заскочили человек пять, а потом ещё несколько. — Дом-то окружён давно, чтобы ни одна ваша гнида сбежать не удумала, — и он, отправив лежащего на полу вора в глубокий нокаут, переступил через него и прошёл дальше.

Потерявший сознание вор, которого знали в криминальном мире как Лёньку-графа, ещё не знал, что в это же самое время в другие дома ворвались гвардейцы, полицейские-архаровцы и какие-то странные личности, одетые как мелкие чиновники. Не знал он о том, что в тех, других домах уголовников никто щадить был не намерен. Потому что приказ обязательно взять кого-то живым и без особых увечий поступил от начальника бывшей Тайной экспедиции только тем гвардейцам и полицейским, что брали обитателей только этого дома.

Сегодня с утра никаких дел запланировано не было, и чтобы чем-то занять время ожидания я просматривал сметы, подготовленные Ростопчиным. Это были фейерверки. Фейерверки и иллюминация. Всё было расписано красиво и роскошно, и портило это великолепие только одно: сумма. Я всё понимаю, коронация — это прежде всего политическое событие, но почти триста тысяч только на фейерверки⁈

Так, оставлю за собой иллюминацию, заодно проверим, как пожарные расчёты работают в режиме готовности. Горголи доложил, что благодаря делению Москвы на участки, предпринятые ещё Архаровым во время царствования Екатерины, им достаточно быстро удалось наладить первичную работу. Вот и посмотрим, как он её наладил.

А что с фейерверком-то делать? Конкурс какой-нибудь устроить, что ли? Ну вроде, кто круче всех бабахнет, тот получит портрет императрицы в алмазной оправе и коронационном одеянии. Неплохая, кстати, мысль. Такие мы портретики ещё в Петербурге наделали. Хороший подарок, довольно дорого и прилично. И не двести тысяч. Всё, решено, так и сделаем. Надо Ростопчина озадачить, чтобы донёс новость до богатых поданных, таких, как Шереметев, к примеру. Мы слабость к понтам пронесли сквозь века ещё со времён первобытных людей, так что…

Сделав пометку на бумагах, я отложил перо и посмотрел на часы. Как же долго тянется время, когда чего-то ждёшь!

— Ваше величество, — я посмотрел на Илью, как обычно неслышно прошедшего в кабинет.

— Какие-то известия от Макарова и Архарова? — спросил я.

— Нет, ваше величество, пока нет, — он покачал головой. — Также как нет вестей от Михаила Михайловича. Он сегодня решил посетить выборочно двадцать домов, разбросанных по всей столице…

— Он предупреждал меня, и я дал согласие на эту поездку, — прервал я Илью. — Ну пускай ещё раз убедится, что воз и ныне там. Но он молодец, что уж говорить, во всяком случае на бумаге всё уже привели в соответствие, за каждой улицей утвердили постоянное название, номера присвоили участкам, а не домам, что стоят на этих участках в настоящее время. И на каждую улицу завели специальную книгу, — я задумчиво смотрел на Скворцова. — Но ты всё это и так знаешь. Илья ничего не ответил, только поклонился. — Так что ты хотел сказать?

— Новиков Николай Иванович просит вас принять его, ваше величество, — ответил Илья.

— Просит принять? — я невольно нахмурился. — Он может входить ко мне без доклада, что-то с мальчиками?

— Нет, ваше величество, — ответил Илья. — Насколько я знаю, нет. И Николай Иванович простит вас принять его именно потому, что его дело не связано с их высочествами. Если я правильно его понял, то он хочет похлопотать о своём знакомом. Но о ком идёт речь, Николай Иванович умолчал.

— Интересно, — я задумался. — Вот что. Я, пожалуй, приму его, а потом хочу прогуляться. Найди Краснова и Раевского, они будут меня сопровождать, и вели седлать коня.

— Слушаюсь, ваше величество, — Илья поклонился и направился из кабинета. Я же, задумчиво глядя ему вслед, не удержался и, усмехаясь, проговорил: — Я на днях сделал потрясающее открытие.– Скворцов остановился у двери и посмотрел на меня с вежливым любопытством. — Как только ты был официально переведён в помощники моего личного секретаря, в тебе сразу увеличилась почтительность. Не поделишься, с чем это может быть связано?

— Сейчас мне есть что терять, — ответил Илья и улыбнулся.

— Понятно, — я только покачал головой. — Зови Николая Ивановича, не следует Колю и Мишу оставлять без присмотра слишком надолго.

Новиков зашёл в кабинет практически сразу, как только Илья вышел, словно под дверью ждал, когда его позовут или же пошлют подальше, прямиком к детским.

— Доброе утро, ваше величество, — Новиков поклонился и не слишком уверенно подошёл ко мне.

Я же в это время поднялся из-за стола и указал на два кресла, стоящие возле стены.

— Присаживайтесь, Николай Иванович, о ком вы хотите похлопотать? — спросил я, усаживаясь в кресло напротив Новикова.

— Я бы не назвал это хлопотами, ваше величество, — Новиков прямо посмотрел на меня. — У меня был свободный день вчера. Мы с графиней Ливен договорились присматривать за детьми раз в месяц и давать друг другу небольшой отдых.

— Я рад, что вы так ответственно подошли к вашим обязанностям, — я знаю об этой их договорённости и не возражаю. В конце концов, всем необходимо отдыхать.

— Вчера я провёл хороший вечер в компании старых друзей, в основном литераторов. С нами только Николая Карамзина не было. Он в последнее время чем-то чрезвычайно занят. Вроде бы хочет газету начать выпускать или альманах, я его не понял, а сам Николай Михайлович не вдавался в подробности, когда мимо меня пробегал. — Новиков на мгновение задумался, а потом вздохнул и продолжил: — Собрались мы в доме Дмитриева Ивана Ивановича, поговорили прежде всего о литературе, конечно. Многие весьма уважаемые поэты уже подготовили оды в честь вашей коронации.

— Да? — я задумчиво провёл пальцами по губам. — Думаю, что будет лучше, если вы соберёте все эти оды и передадите Николаю Михайловичу Карамзину. Полагаю, для них найдутся места в его альманахе.

— Это замечательная мысль, ваше величество, — Новиков улыбнулся. — Простите меня, но я немного волнуюсь, поэтому не перехожу непосредственно к делу, хотя мы уже поняли, что вы любите решать все проблемы сразу, не тратя время на светскую болтовню.