— Что ты читаешь? — Лиза вошла в кабинет и изящно села в кресло, стоящее рядом с диваном, на котором я развалился, держа в руках книгу.

Вместо ответа я продекламировал:

— 'Ты мне верна!.. тебя я снова обнимаю!..

И сердце милое твоё

Опять, опять моё!

К твоим ногам в восторге упадаю…

Целую их!.. Ты плачешь, милый друг!..

Сладчайшие слова: души моей супруг —

Опять из уст твоих я в сердце принимаю!..'

— О, — только и смогла сказать Елизавета, а потом вскинула на меня глаза. — Кто это написал?

— Если я сейчас попытаюсь присвоить себе чужие лавры и скажу, что именно из-под моего пера вышли эти строки, ты мне поверишь? — спросил я, пристально глядя на неё.

— Боюсь, что, нет, — она покачала головой. — Я тебя знаю, Саша, ты не поэт.

— А вот сейчас было обидно. И немножко страшно оттого, насколько же ты хорошо меня знаешь, — пробормотал я, откладывая книгу в сторону. — Но ты права, это не мои стихи. Их написал Николай Михайлович Карамзин, который должен уже ждать в приёмной назначенную аудиенцию.

— В приёмной сейчас ожидает, когда же ты его примешь, один человек. Наверное, это и есть Карамзин, — мягко ответила Лиза. — Я боялась тебя побеспокоить, но твой Илья сказал, чтобы я проходила. Почему ты читаешь книги Карамзина, вместо того, чтобы пригласить уже Николая Михайловича и поговорить с ним?

— Потому что мне нужно понять для себя, кое-что очень важное, — ответил я жене, задумавшись. — Мне нужно понять, что важнее на данный момент: написание истории Российского государства, что не всегда правильно, но зато доступно и понятно абсолютно всем, или же развитие журналистики. Я сейчас сам себе того витязя на распутье напоминаю.

— Думаю, тебе лучше поговорить с Карамзиным, чтобы определиться, — Лиза улыбнулась.

— Ты права, нужно так и сделать, чтобы не мучиться сомнениями. И да, Николаю Михайловичу назначено на полдень, а время ещё и к половине двенадцатого не подошло. Он сам явился раньше срока, и кто виноват в том, что приходится ждать? А ты пришла меня навестить? — наконец спросил я, поднимаясь с дивана.

— Нет, не совсем, — она покачала головой. — Я хочу посетить Иоанно-Предтеченский монастырь.

— Зачем? — я невольно нахмурился.

— Чтобы помолиться, — серьёзно ответила Лиза. — Возможно, господь сжалится надо мной, и я всё-таки сумею подарить тебе сына.

— Лиза, — я подошёл к ней, обхватив за плечи. — Я понимаю твою потребность сделать хоть что-то, правда, понимаю. И даже не против, чтобы ты посетила какой-нибудь монастырь, если тебе от этого станет легче. Но, Лиза, почему именно этот?

— Мне посоветовала Мария Фёдоровна, — она посмотрела на меня немного испуганно.

— Ну конечно, можно было догадаться, — я встал и прошёлся по комнате. — У меня появляется всё чаще и чаще почти непреодолимое желание отправить матушку на богомолье именно в Иоанно-Предтеченский монастырь. Вот что, если ты меня подождёшь, то я, пожалуй, составлю тебе компанию.

— Саша, ты вовсе не должен…

— Я знаю, — нагнувшись, я поцеловал её в шею. — С другой стороны, это может быть даже поучительно. Полагаю, что компанию нам составят Сперанский, Макаров и Кочубей. Да, именно они. Ну и Зимин со своими гвардейцами.

— Я подожду в своих апартаментах, — Лиза встала, и я отступил на шаг, давая ей подняться. — Распоряжусь насчёт карет. Граф Кочубей всё ещё неважно себя чувствует, не думаю, что он сможет ехать верхом. Да и Александр Семёнович со Сперанским неважные наездники.

— Ну вот и отлично. Я же пока приму Карамзина, может быть, удастся его уговорить подарить мне парочку небольших сонетов, чтобы я смог выдавать их за свои.

Лиза тихонько засмеялась и вышла из кабинета. Я же подошёл к окну. До полудня оставалось ещё восемь минут, и эти восемь минут Николаю Михайловичу придётся подождать. Его никто не заставлял приезжать заранее.

К Москве мы подъехали к обеду. Погода стояла прекрасная, и Ростопчин сумел приготовить приличную встречу. Так как остановиться предполагалось в Коломенском, то обошлось без массовки в виде стоящих вдоль дороги людей. Ничего, ещё насмотрятся на императора на коронации, которая планируется быть настолько публичной, насколько это вообще возможно.

Зимин за голову хватался, пытаясь составить грамотное оцепление. Я же хватался за сердце, когда смету видел. Но тут пришёл на помощь Ростопчин. Он пожал плечами и предложил места на коронацию продавать. Чтобы те, кто хочет поближе оказаться к императорской фамилии, мошну открывали. А отсеять совсем уж нежелательных личностей предлагалось очень просто: суммой, которую следовало выложить. Ну а вырученные деньги тут же пустить в оборот, организовав на них народные гулянья. При скрупулёзном подсчёте выяснилось, что хватит и на фейерверк, и на вино. Ну а какое гулянье без чарки за государя и государыню? Да ещё и на короны останется.

Я долго просматривал бумаги с приложенной сметой, а потом преувеличенно медленно их сложил и посмотрел на Ростопчина. Фёдор Васильевич примчался лично, перехватив меня на последней нашей остановке, чтобы уточнить, когда же им ждать императорский поезд.

— У меня складывается странное чувство, что вы, Фёдор Васильевич, слегка с турками переобщались, — наконец протянул я.

— Это хорошо или плохо, ваше величество? — осторожно спросил Московский градоначальник.

— Это странно, и я пока не понял, насколько плохо или, наоборот, хорошо, — честно ответил я. — Дерзайте, — и протянул ему обратно предварительный план празднования. — Да, работать предстоит с Зиминым. На каждом этапе. Мне не нужны неприятности. А они вполне могут произойти. В местах такого скопления людей возможны различные неожиданности.

— Какие же неожиданности могут произойти в такой день, ваше величество? — удивлённо спросил Ростопчин.

— Различные, — я с задумчивым видом подошёл к окну. — Я бы, например, чтобы сделать этот торжественный день днём траура и бросить тень на только что коронованного императора и императрицу, бросил бомбу в толпу. Началась бы паника, больше народу подавило бы друг друга, чем пострадало при взрыве. Гвардия, не разобравшись, принялась бы стрелять… Я повернулся к нему: — Мне продолжать?

— Нет, ваше величество, не стоит, — Ростопчин побледнел, покачав головой. Он немного подумал и медленно произнёс: — Гвардейцев Василия Ивановича будет мало. Они не смогут за порядком в толпе следить, да ещё и ваше величество охранять.

— Точно не смогут, — согласился я с его предположением. — А кто сможет? Предложите мне, Фёдор Васильевич. Как я уже сказал, войска не подойдут, потому что станут палить, не разбираясь, если начнётся свалка. Так кто подойдёт?

— Комаровский говорил, что нужна специальная внутренняя стража, — немного подумав, ответил Ростопчин. — Такие, кто будет наравне с полицией порядок поддерживать. Я ведь был в Париже курьером, как раз когда полыхнуло, а Комаровский меня много где сопровождал и делился тем, что в голову взбредёт.

Он говорил что-то ещё, а я стоял и пытался сообразить, кто такой этот самый Комаровский. Так ничего и не придумав, ещё раз посмотрел на Ростопчина. А ведь он мне сейчас именно что на полицейский спецназ и аналог Росгвардии намекает. Времени, конечно, очень мало, но чем чёрт не шутит.

— Фёдор Васильевич, а у этого вашего Комаровского есть идеи, как организовать такую внутреннюю стражу? — вкрадчиво спросил я. — Потому что если нет, то всё-таки придётся гвардию привлекать, а это… сами понимаете.

— Да всё я понимаю, — он махнул рукой. — Не думаю, что что-то может такое жуткое произойти, как вы это только что сочинили, ваше величество, но, всякое может случиться, чем чёрт не шутит… Я сегодня же у Евграфа Федотовича спрошу, как он себе представляет то, что наговорил. Нам бы сейчас хорошую охрану празднеству организовать, а обо всём остальном потом думать будем.

— Вот поэтому я и говорю, с Зиминым начинайте советоваться. Василий Иванович примерно представляет, что нужно делать, обязательно советом поспособствует да опытом поделится. Он же сейчас в Москве.