Мы остановились, хотя музыка все еще звучала, и тени от голов продолжали кружиться и танцевать на верхушках кустов. Я молчала и вглядывалась в его слишком серьезное и даже как будто ожесточенное по отношению к самому себе лицо. Неужели он правда не понимал?

— Я очень счастлива с тобой, Йон Гу, — с чувством проговорила я, сжав его руки. — Так, как никогда не была бы счастлива ни с кем другим, даже танцуя на самой дорогой вечеринке сезона в обнимку с каким-нибудь крутым богачом. Ты — моя жизнь и мое счастье, и пока ты остаешься собой и любишь меня так же сильно, как сейчас, мне больше ничего не нужно.

— Иногда я просто не понимаю, почему судьба решила свести меня с такой удивительной женщиной, как ты, — покачал головой он. — Не уверен, что я заслужил тебя, но отказаться от этого подарка у меня уже не достанет ни благородства, ни жертвенности.

Он склонился ниже, чтобы поцеловать меня, но я ушла от его губ и задала встречный вопрос:

— А ты?

— Что, я? — удивился он.

— Будешь все так же любить меня, когда через десять с лишним лет мне стукнет сорок, и я больше не буду такой… упругой и нежной, как сейчас? — Я чувствовала себя ужасно глупо, спрашивая об этом, но понимала, что иначе мы не будем до конца честными друг с другом. И если он поделился со мной своими страхами, мне тоже стоило.

Осознав смысл моего вопроса, Йон вдруг улыбнулся — по-мальчишечьи широко и весело, отчего мое сердце привычно екнуло, — а потом спросил, склонив голову набок:

— А ты, значит, сомневаешься во мне, маленькая омега?

— Кое-кто сказал мне, что мужчины предпочитают держать возле себя самочек посвежее, — пробурчала я, отведя глаза.

— Ну, во-первых, даже если бы я очень захотел, я бы не смог, у нас же с тобой пожизненный контракт, — весомо отметил он, но, увидев, как я окончательно сникла, вздохнул и заговорил уже другим тоном, мягче и тише: — А, во-вторых, я люблю не твою свежесть или твое тело, Хана, пусть даже последнее сводит меня с ума и, я уверен, будет продолжать это делать, даже если превратится в сморщенный сухофрукт. Я люблю то, как ты думаешь, как выражаешь свои мысли, как видишь этот мир. Я люблю твою огненную силу, которую ты сама в себе не осознаешь до конца. Я люблю то, как ты вдохновляешь и меняешь меня, и то, как я чувствую себя рядом с тобой. Я люблю то, что рядом с тобой я больше не чувствую себя одиноким и точно знаю, где мое место. Ты дала мне семью и помогла стать тем мужчиной, которым может гордиться мой отец. И ты правда думаешь, что я променяю все это на… самочку посвежее?

Отчего-то его слова тронули меня неожиданно сильно, и к моменту, когда он закончил, у меня глаза были на мокром месте, и я не смогла ответить, только помотала головой, а потом прижалась к нему всем телом, шмыгая носом и вздрагивая, пока он, улыбаясь, гладил мои плечи. Запрокинув голову, чтобы хоть как-то удержать слезы в глазах, я посмотрела наверх, и там были звезды, только звезды — так много звезд, сколько я, кажется, никто не видела в городе. И мне вдруг ужасно захотелось, чтобы всего остального просто не существовало — ни Сэма, ни Стоунов, ни кардинала с его прихвостнями. Только звезды и мы с Йоном, как первые дети Земли, внезапно понявшие и осознавшие смысл своего существования.

В этот самый момент я почувствовала, как беззвучно завибрировал телефон у него в кармане. Альфа без слов достал его и отключил поставленный на половину одиннадцатого будильник.

— Пора, — коротко проговорил он, и я, торопливо вытерев все-таки намокшие щеки, кивнула.

Зеленый лабиринт располагался позади главного дома, и к нему вела длинная, освещенная фонарями аллея, окаймленная высокими узкими кипарисами. Я почему-то очень легко могла представить, как по ней едет запряженная лошадьми карета, из которой после выпархивает дама в тугом корсете и с кринолином, прячущая лицо за вуалью и тревожно оглядывающаяся по сторонам. И несмотря на то, что на дворе стояло самое начало лета, я вдруг ощутила, как мне в спину дохнуло осенним холодом. Инстинктивно обернувшись, я, однако, никого не увидела и на всякий случай плотнее прижалась к Йону. Судя по всему, альфа, как всегда, уже успел все проверить наперед, потому что вел меня очень уверенно, и скоро мы вышли к воротам лабиринта. Поскольку тот находился достаточно далеко от основного места празднования, здесь, похоже, никого не было, но работающая подсветка и отсутствие заграждений ясно давали понять, что внутрь может войти любой желающий.

Сами стены лабиринта были относительно невысокими, по моим прикидкам не выше двух с половиной метров, но, судя по карте заботливо представленной на входе для всех желающих, выход из него был всего один — там же, где и вход. Ты мог пойти направо или налево и после заплутать в хитроумных переплетениях переходов, но, добравшись до сердца лабиринта, где, согласно схеме, располагался фонтан и несколько скамеек, вынужден был так или иначе повернуть обратно. Лабиринт казался несложным, но посреди ночи, почти в полной темноте, не считая крохотных фонариков, выглядывающих прямо из гущи зелени стен, это наверняка было не так просто.

— Ты будешь ждать его внутри? — тихо спросила я.

— Да, думаю, так будет надежнее, — кивнул альфа. — Останься здесь, ладно? Когда все будет кончено, придется быстро уходить. Я видел, куда ребята с парковки складывали ключи от машин гостей — возьмем одну из них. Когда ее хватятся, мы уже будем далеко.

— Я… боюсь, Йон, — честно призналась я, не находя в себе сил разжать пальцы и отпустить его в зеленую темноту лабиринта. — Пожалуйста, возвращайся скорее.

— Я все сделаю быстро и тихо, обещаю, — кивнул он. — Я много лет смаковал у себя в голове этот момент, но сейчас… сейчас я просто хочу, чтобы все закончилось и мы с тобой убрались отсюда подальше. Скоро все закончится, маленькая омега. Мы заберем Никки и уедем отсюда туда, где ни эти ребята, ни Церковь нас не достанут.

— Хорошо, — сглотнув комок в горле, согласилась я. — Я верю тебе. А теперь иди, иди поскорее.

Моя рука безвольно соскользнула с его локтя, и он исчез, словно обернувшись одной из тех теней, что танцевали на верхушках кустов. Несколько секунд я стояла у раззявленной пасти лабиринта, пытаясь справиться с захлестнувшей меня волной иррационального ужаса перед ним, а потом отступила назад и спряталась в неосвещенной части сада, откуда было видно и вход, и окончание аллеи, к нему выводившей. Когда я замерла там и перестала двигаться, вся обратившись в слух и зрение, меня окутало тугой тканью безвременья. Ничего вокруг не шевелилось, свежая июньская ночь дышала мнимым спокойствием, и лишь порой до меня, как волны прибоя, докатывались отголоски гремевшего в отдалении бала. Музыка, скомканный гул голосов, редкие вспышки громкого смеха, женского визга или мужского баса. Подняв голову, я попыталась разглядеть звезды, но небо было сплошь затянуто древесными ветками, и потому надо мной была только чернота.

Мне показалось, что прошло несколько часов и что мои ноги успели пустить корни и врасти в землю, как наконец мой слух уловил приближающиеся голоса — мужской и женский. Женский я слышала впервые, а вот мужской узнала сразу. И сразу вся напряглась, подобравшись, как перед прыжком.

Они оба были порядочно пьяны — исходящий от них запах алкоголя я уловила сразу. Висящая на Сэме девушка смеялась, не переставая, и как будто едва стояла на ногах, но при этом недвусмысленно настойчиво тянула его к лабиринту. Мне даже не нужно было принюхиваться, чтобы понять сразу, что она была омегой, а он находился целиком во власти ее чар. На какое-то странное мгновение мне даже показалось, что это была та же самая омега, которую я видела на лице Джерома Стоуна в день нашей с ним первой встречи, но я почти уверена, что обозналась. Главное, что она справилась со своей задачей — и что Сэм, опьяненный алкоголем и ее запахом, сейчас был готов пойти за омегой хоть на край света.

— Ну чего вы там смотреть-то собрались, правда? Темнотища такая, — раздался вдруг ленивый голос из аллеи, словно кто-то неспешно следовал за веселой парочкой. — Вот мне сейчас меньше всего хочется по кустам каким-то лазать, босс.