Передвигаясь на коленях, потому что встать на ноги все еще казалось совершенно непосильной задачей, я подползла к своему альфе. Защелкнула один браслет на его запястье, а потом вдруг остановилась и медленно развернулась в сторону полицейского.

— Нет, — твердо произнесла я, ощущая какую-то невероятную легкость во всем теле.

— Что? — не поверил своим ушам он.

— Вы не будете стрелять в меня, детектив. — Я загородила собой альфу, раскинув руки в разные стороны. — Я знаю, что не будете. Вы не сможете. Потому что я слишком… похожа на ту другую, которую вы не смогли спасти.

— Не глупи, девочка, — сквозь зубы процедил он. — Твой парень убийца. Ты же не думаешь, что я просто возьму и отпущу вас обоих?

— Это единственный правильный вариант, — подтвердила я, продолжая смотреть на белое слепящее пятно фонарика и совершенно не видя того, кто стоит за ним. — Сэм был мерзавцем, и он заслужил свою смерть. Здесь все… неправильно. Полиция охраняет бандитов, пока они празднуют то, как ловко обворовали и обманули тех, кого вы на самом деле клялись защищать. Я расскажу вам все, что знаю о Красной Лилии, и о том, как они переправляют свой товар за границу. Я расскажу вам о торговле бестиями и об арене бешеных. Я дам показания в суде, если понадобится! Вы сделаете на этой истории имя и раскроете дело, которое даже не снилось тем ребятам из участка, что считали вас недостаточно квалифицированным для серьезной работы. Я дам вам все, что у меня есть, и я расскажу, что натворил кардинал Боро. Только прошу вас, детектив, я умоляю вас — отпустите нас.

Белый свет продолжал неподвижно висеть в воздухе еще несколько секунд, но все же дрогнул и начал опускаться. Я успела выдохнуть с облегчением и даже улыбнуться, а потом темнота вдруг исчезла.

Кто-то в доме включил освещение на мосту через ручей, и я мгновенно увидела все — растерянного и взъерошенного детектива Гарриса в каком-то криво сидящем на нем смокинге, зажимающего рану на левом бедре и скалящего клыки Йона и огромную кучу полицейских, что окружили берег.

И все стало неважно.

В комнате для допросов было очень душно, и меня не покидало ощущение, что я дышу одним и тем же воздухом, снова и снова пропуская его через свои легкие. Прикованные наручниками к столу руки начали затекать от неудобного положения, но двигать ими было больнее — тяжелые подносы с грязной посудой давали о себе знать. И все же боль была чем-то реальным, чем-то настоящим, за что можно было уцепиться. Больше не было ничего. Этот стол, пустая комната, большое зеркало во всю стену, за которым почти наверняка кто-то стоял и смотрел на меня — все это было нереально. Или, по меньшей мере, не настолько реально, чтобы позволить себе думать об этом слишком долго. Я знала, зачем они тянут время, но мне было не привыкать к ожиданию. После собачьих клеток и нескольких суток взаперти в плену я стала иначе относиться к ожиданию в целом. И к собственной несвободе. Как говорил Медвежонок? Это просто мое тело, меня самой здесь нет. И это была правда, потому что все мое естество тянулось к тому единственному, кто сейчас имел значение.

Нас разлучили почти сразу же — Йона под конвоем повезли в больницу, меня забрали в участок. На этот раз не было никаких добродушных бесед за столом детектива и любезно принесенных коробочек сока от обаятельной женщины-альфы. Теперь речь шла не о хулиганской выходке, а об убийстве видного бизнесмена, каким, видимо, позиционировал себя Сэм Ортего. Да, на моих руках его крови не было, но я была соучастницей — и свидетелем, который мог сообщить куда больше полезной информации, чем лежащий под капельницей альфа. Все было просто. Все всегда было просто. У всех были свои интересы в этой большой странной игре, и каждая сторона по очереди делала свой шаг, принимая во внимание, чем она готова была пожертвовать, а какие фигуры ей стоит приберечь на конец. И сейчас был их ход.

Пару часов назад здесь был один из гончих. Спрашивал меня о Сэме и о том, как мы с Йоном оказались на закрытом приеме. Я ничего ему не сказала. Все это казалось совершенно бессмысленным, и, глядя в полностью лишенное всяческих эмоций лицо склонившегося надо мной альфы, ощущая, как его запах выкручивает что-то внутри меня, вынуждая подчиниться, я не могла найти ни единой причины открыть рот. Боль была настоящей — даже та, которой отзывалась все моя метка и все мое естество на чужой запах. За боль можно было держаться, чтобы не соскользнуть в абсолютную пустоту. Что вообще он и такие, как он, знали о пустоте и о том, насколько она страшнее любых криков, оскорблений и угроз?

После него ко мне долгое время никто не заходил, но когда дверь комнаты допросов открылась во второй раз, я почти не удивилась, увидев на пороге детектива Гарриса. Судя по всему, за пределами этой маленькой комнатушки уже наступил новый день — мужчина успел переодеться и даже побриться. В руках он держал пластиковый стаканчик с водой, который протянул мне, подойдя ближе.

— Ты, наверное, хочешь пить?

— Что с ним? — глядя ему прямо в глаза, спросила я. Это были мои первые слова за прошедшие несколько часов.

— И как всегда, ты отвечаешь вопросом на вопрос, Хана, — со вздохом покачал головой он, поставив стаканчик рядом со мной и заняв место напротив. — Я так полагаю, тебя интересует не здоровье уважаемого господина Ортего? Что неудивительно, ведь вы с вашим партнером уже позаботились об этом.

— Он мертв? Точно? — Не знаю, почему для меня это вдруг показалось так важно. Может быть, просто потому, что это позволило бы с чистой совестью раз и навсегда забыть о нем.

— Не уверен, что человек способен жить без головы, — сухо отозвался детектив. — Говорят, она держалась на лоскуте кожи, но он оборвался, когда его тело начали поднимать с земли.

Не знаю, какой реакции он от меня ожидал — гримасы отвращения или глупого смешка, но я предпочла держать все свои эмоции при себе. Вместо этого дрожащими грязными пальцами взяла стаканчик и водой и, предварительно на всякий случай понюхав его, сделала два больших глотка. Даже не помню, когда что-нибудь ела в последний раз, но пока мой организм пребывал в слишком сильном шоке, чтобы жаловаться по этому поводу.

— Нам с тобой предстоит очень долгий разговор, Хана, — предупредил детектив Гаррис, доставая из кармана диктофон и демонстрируя мне его. — Эта комната и так записывается на камеру, но мне будет спокойнее иметь личную копию. Итак, я знаю, что твое настоящее…

— Что с ним? — перебила его я, чудом поставив стаканчик обратно на стол, а не выронив его. — Я не буду отвечать на ваши вопросы, пока вы не скажете, что с ним.

Седой мужчина напротив меня недовольно поморщился, словно я наступила ему на больную мозоль.

— Хана, ты усложняешь жизнь себе, не мне. Если не хочешь говорить сейчас, я могу зайти позже. — Он сделал вид, что встает со стула, и я инстинктивно потянулась за ним.

— Я должна знать, что с ним все в порядке. Пожалуйста, детектив. — Мой голос дрогнул, но я усилием воли сдержала его.

Детектив, глядя на меня, тяжело вздохнул и снова сел поудобнее.

— Его жизнь вне опасности. Так мне сказали, — неохотно признал он, а потом, не давая мне времени осознать услышанное и что-то ответить, включил диктофон и резко сменил тему: — Я знаю, что твое настоящее имя — Хана Росс. Мы не нашли тебя в базе по тем данным, что ты предоставила в прошлый раз, но я все же решил проверить последнюю зацепку и связался с дочкой своего бывшего напарника. Она пусть и не сразу, но вспомнила тебя, остальное было делом техники. Так скажи мне, Хана Росс, как тебя угораздило ввязаться во все это? В школе училась без троек, университет тоже закончила с весьма приличным аттестатом. За всю жизнь только пара штрафов за переход улицы в неположенном месте, а теперь такое. Что мне прикажешь вообще об этом думать?

Я не ответила, опустив угрюмый взгляд на собственные руки. Они все еще были покрыты грязью из ручья — и запекшейся бурой кровью с одежды Йона.