Модуль помчался обратно к Драктону, миновал его и устремился на север.

— Нам в Ошаву, — объяснил Гепард. Дорогу он знал отлично, словно постоянно летал по этому маршруту. — Не знаю, немой, что ты за тип, но надеюсь, что не навредишь мне. И моему отцу. А о том, что видел, молчи, будто… Ну да. Ты и так немой. Прощаешь меня? Ну, за все… это?

Йюл привстал и поклонился. Гепард кивнул и замолчал до самой Ошавы, небольшого городишки на серо-зеленой равнине среди сплошных гор.

Некоторое время модуль висел в стратосфере, изучая обстановку. Патрульных машин в этом районе бортовой компьютер не обнаружил, поэтому аппарат снизился на пустынном плато неподалеку от городка. Они выгрузили коробку, Гепард повозился с блоком управления, и вскоре модуль, поставленный на автопилот, с мертвым телом на борту исчез в небе.

…Не меньше часа они брели по заснеженной горной дороге, протянувшейся вдоль южной стены каньона и ведущей к городу. Здесь почти не ощущался ветер, и воздух был заметно теплее, чем наверху, — вставало солнце. Уже посветлело, и заклубился пар от тающих прямо на лету крупных снежинок.

Коробку они несли вдвоем, ухватившись по бокам за веревки, которыми она была перевязана. Гепард искоса поглядывал на Йюла. Тот шел, устремив вперед неподвижный взор, словно монах из какого-нибудь затерявшегося среди гор монастыря, встречающий новый день не слышной другим, сосредоточенной молитвой.

Наконец они спустились в город и сели на обшарпанный маршрутный автобус. Сошли они в каком-то бедном квартале и быстрым шагом добрались до высокого круглого здания, напоминающего крытый древний амфитеатр. Он и выглядел как развалины, и только слабые признаки — тепло, какие-то резкие запахи, похожие на те, что издают животные, неясные приглушенные звуки, доносящиеся из выбитых окон, — говорили о том, что развалины обитаемы.

Гепард, в обнимку с коробкой, юркнул в какую-то боковую дверцу, предоставив Йюла самому себе, и тот не задумываясь шагнул за ним. В ноги ему тут же со всего маху ударилось какое-то невысокое животное. Йюл инстинктивно ухватил его за голову, чтобы не упасть, и животное испуганно и пронзительно закричало. Этот крик был специфическим — так обычно орут только ослы…

— Ах, Лиланд! Ах, упрямец! — раздалось вдруг из темноты коридора, и навстречу Йюлу выбежал двухметрового роста человек с шоколадным цветом кожи, одетый в короткие, до колен, штаны и теплый свитер. На вид мужчине было лет пятьдесят. Его короткие курчавые волосы серебрились сединой, но крепкая фигура оставляла впечатление силы и основательности. — Где ты-ы? Лила-анд? — пропел мужчина густым басом и увидел Йюла.

Йюл, глаза которого уже привыкли к полутьме, оттолкнул от себя осла и низко поклонился темнокожему.

— Вы к господину Леону, господин? — вежливо, но немного настороженно спросил тот. — Йюл снова поклонился. — Пойдемте, — Мужчина ухватил за гриву и без всякого видимого усилия поволок по коридору возмущенно орущего осла, на ходу объясняя Йюлу: — Не хочет сидеть в клетке. Он у нас всего год. Никак не может забыть вольные денечки. Эх, Лиланд, старина, мы и сами в клетке. Думаешь, нам легче?

— С кем это ты разговариваешь, Джиб? — Из одной двери выглянул немолодой седой мужчина в сером спортивном костюме. Увидев рядом с Джибом странного лысого человека, он смущенно улыбнулся.

— Это к вам, хозяин, — уважительно сказал темнокожий.

В ответ на поклон Йюла мужчина жестом пригласил его войти в комнату. Мебели там почти не было — только кровать, заправленная красным покрывалом, стол у окна с двумя стульями и обшарпанные деревянные полки вдоль стены, утсавленные склянками, баночками и картонными коробками.

— Слушаю вас, — выжидающе глядя на Йюла, сказал мужчина, которого темнокожий назвал господином Леоном.

Йюл поклонился и замер, устремив глаза в пол. Мужчина внимательно смотрел на него. У него было румяное обветренное лицо, волнистые седые волосы и белые пушистые усы. Он был довольно грузен, но передвигался по комнате с долей грации, обычно присущей бывшим танцорам, до старости сохраняющим легкость движений и моложавость лиц.

— Вы, наверное, к Гепу? — произнес мужчина, и Йюл снова поклонился. — Прошу вас, садитесь.

Но Йюл опустился не на стул, а на матрас у стены, лежащий прямо на полу, и, прислонившись к стене, вытянул ноги. Глаза у него закрывались сами собой, тело ломило от страшной усталости. Леон тронул его за плечо и подал глиняную миску, полную отварной фасоли. Йюл сидя поклонился и медленно и сосредоточенно принялся есть, аккуратно беря каждую фасолину двумя пальцами и отправляя ее в рот.

Леон некоторое время исподтишка наблюдал за ним, сидя за столом и просматривая какие-то бумаги, а когда снова взглянул на гостя, тот уже крепко спал, поставив миску себе на ноги.

— Себастьян заболел. Ты не посмотришь его? — донеслось до Йюла. Он приоткрыл глаза. В комнате находились темнокожий, Леон и Геп. — Какой номер пропал… Вчера звонил Патри, подтвердил наш ангажемент, это просто счастье, сынок! — Леон говорил возбужденно и торопливо. У Гепа был чрезвычайно утомленный и недовольный вид, он слушал отца несколько рассеянно. — Что делать с Себастьяном, ума не приложу. Если бы он поднялся, Джиб мог бы видоизменить номер, у нас еще есть месяц.

— Вряд ли он поднимется, отец, — резко сказал Геп. — Нечего тешить себя несбыточными надеждами. Я осмотрел его, он умирает от тоски по Басе. Надо было лучше следить за ее питанием. Когда самка гибнет, жираф не может оправиться несколько лет. Тем более он не сможет выплясывать на арене под музыку. Самое лучшее для нас — усыпить его.

— Никогда! — твердо сказал Леон.

— А на что мы будем его содержать?! Я сказал ему, что если он не встанет к вечеру, я его усыплю.

— И он понял тебя? — горько спросил Леон.

— Понял! Они все меня понимают.

— Себастьяну всего семь лет — я надеюсь, что он сможет преодолеть депрессию…

— Посмотрим.

Из-под полуприкрытых век Йюл наблюдал за беспокойно расхаживающим по комнате Леоном и его темнокожим работником, который молча сидел на стуле, сложив на коленях свои большие мозолистые руки. Плечи у него были согнутыми, словно он хотел сделать свое огромное тело как можно более незаметным. Геп стоя что-то ел прямо из маленькой кастрюльки.

— Почему у тебя забинтована рука? — спросил он с набитым ртом. — Это Ванда? — Леон неопределенно покачал головой. — Давно надо было заменить пуму пантерой. Она пластичнее в дрессировке, более колоритна и не так спесива. Почему ты всегда упрямишься, отец? Ты ждешь, когда Ванда перегрызет тебе горло, потому что сходит с ума от диких болей в позвоночнике? Она отработанный материал.

— Знаешь, я тоже чувствую себя отработанным материалом, когда ты так говоришь.

— Ой, не начинай. Что-то Берта все время крутится у клетки Летиции… — Йюлу показалось, что при этих словах сына Леон вздрогнул. Джиб еще больше ссутулился. — Надеюсь, вы не включали у Летиции свет?

— Ну ты же не разрешил, сынок…

— Так. Все, поел, — сообщил Геп, утираясь полотенцем. — Пойдем посмотрим на наших дармоедов.

— А твой друг? Кто он такой? — нерешительно спросил Леон.

— Случайный знакомый. Немой. Ничего парень, только странноватый. Ты бы поговорил с ним, отец.

— С немым?.. — удивился Леон.

— Надо все-таки выяснить, что ему нужно. Я в некотором роде обязан ему. И мне все время кажется, что он чего-то от меня ждет. Черт их всех разберет с этими сектами, с их странными обычаями… Ладно, я пойду посмотрю медведей. Встретимся через десять минут у Себастьяна.

Он вышел, а Леон с темнокожим переглянулись.

— Что будем делать, Джиб? — спросил Леон. — Как мы объясним ему, что Берта, — Леон помрачнел, — съела жеребенка?.. Даже язык не поворачивается говорить такое…

В комнату ворвался золотистый ретривер, с ходу бросился к матрацу, на котором лежал Йюл, и принялся облизывать ему лицо. Йюл тихонько засмеялся, уворачиваясь от собаки.