– Эту сказку придумал ваш друг Абсхар Ханол абан Мирг Бон Керрер незадолго до кончины. – Харрана холодно улыбнулась. – Грустная, может быть, глупая – но хорошая сказка. Вы, милорд Ригич, ее начало – и ее конец: и похоже, что весьма досадный… Но, так или иначе, вы – Абсхар Дамар; люди моего народа присягнут вам на верность, едва узнают о вас. Я рада возможности услужить вам. Но мне жаль сказки.

Она сказала это спокойно и просто, как будто сожалела о нечаянно разбитой чашке. «Странная женщина… Или все хавбаги такие?» – Деян всмотрелся в ее смуглое лицо, отыскивая признаки фальши, – но тщетно. От Голема и следовало, по здравому размышлению, ждать настоящего или показного равнодушия, однако от Хараны при встрече с богоподобным «Хранителем» он ожидал недоверия, поклонения, страха – но никак не такого вот обыденного разговора…

– Вашей верности я не заслуживаю, но досаду – заслужил. Послушайте, Харрана абан-хо! – Голем уставился на нее одним из тех проникновенных взглядов, к которым часто прибегал, чтобы убедить в своей правоте Джибанда. – Раз вы сознаете меру моей ответственности… и вины… вы понимаете: я не могу ждать два дня. Даже до утра не могу. И так из-за моей слабости потеряно было слишком много времени. Я должен выехать как можно скорее… невзирая на последствия. Вы можете это устроить?

Харрана качнула головой:

– Невозможно.

– Мне не хотелось бы прибегать к помощи «вдовьих слез», но в случае необходимости придется, – сказал Голем. – Может быть, у вас все-таки найдется менее ценное средство?

– Я лечу, а не калечу, – отрезала Харрана.

– Прошу вас!

– Нет! – рявкнул Деян. – Совсем ума лишился?! Никуда ты сейчас не поедешь! Об отраве своей и думать забудь. Или… – Так и не придумав, что «или», он вскочил и зашагал по комнате от стены к стене, с каким-то отстраненным удивлением понимая, что действительно взбешен. – Мрак бы тебя побрал, вытворяешь невесть что, глупость за глупостью! С меня довольно. Делай, что скажет госпожа лекарь! И не морочь ей голову своей болтовней. Полтора, или сколько их там бишь было, века, и еще три сверх небо коптишь – а дурак дураком!

– Эй, ну, будет, будет… Я же еще не сделал ничего… – Голем казался совершенно обалдевшим и едва ли не напуганным его вспышкой. – Перестань, Деян. Чего ты так взвился?

– Ты уже сделал достаточно, чтобы опять валяться полумертвым, – с нарочитым спокойствием сказал Деян, подойдя вплотную к кровати и поймав растерянный взгляд чародея. – Но сегодня ты больше точно ничего такого не сделаешь. Если будет нужно, Джибанд об этом позаботится. Ты ведь не откажешь своему мастеру в этой услуге, Джеб? Он будет недоволен, но, как видишь, у него временное помрачение рассудка, так что до утра… самое меньшее – до утра все его приказы недействительны.

Было несколько самонадеянно требовать от Джибанда не подчиняться «мастеру»; однако великан кивнул с видимым удовлетворением:

– Я понял и совершенно с тобой согласен, Деян.

– Ну и ну…. Вы слышали: ваш «Абсхар Дамар» не волен распоряжаться даже самим собой, – обратился Голем к Харране.

Харрана промолчала, только покосилась на Деяна, как ему показалось, с некоторым уважением.

Капитан Альбут стоял в сторонке и делал вид, что его происходящее никак не касается.

– Ну что ж, абан-хо. Будь по-вашему: командуйте, – не найдя ни одного союзника, Голем сдался без боя. – Доверяюсь вашему искусству.

– VI –

Харрана велела капитану Альбуту принести с кухни подогретой воды и привести одну из женщин-служанок, которой собиралась поручить следить за приемом лекарства, а пока тот ходил, с интересом разглядывала Джибанда и перекинулась с ним десятком фраз на гортанном хавбагском наречии. В отличие от епископа Андрия, никакого предубеждения к «ненастоящим людям» она не испытывала.

Капитан вскоре явился с небольшим ведерком и фигуристой рыжеволосой девицей; Деян попытался вспомнить, та эта девица или не та, что развлекалась с чародеем ночью, но так и не смог, и, успокоив любопытство тем, что вопрос этот не имеет ровным счетом никакого значения, воспользовался случаем и выскользнул вслед за капитаном за дверь.

– Действительно Абсхар Дамар, значит. Ну, мать. Дожили. – Особо удивленным Альбут, однако, не выглядел.

– Дурак он набитый, вот он кто, – выпалил Деян, еще не до конца успокоившийся.

– А моя-то – дура-баба! – Альбут криво усмехнулся. – Проще море вычерпать, чем ересь из хавбага.

– Что это значит – «Абсхар Дамар»?

– Хранитель Мира.

– Это я понял. Смысл в чем?

– У хавбагских еретиков Хранителей больше, чем блох на собаке. Дай бог памяти… – Капитан наморщил лоб, вспоминая. Вряд ли он был большим знатоком чужеземных обычаев, но много общался с Харраной, а возможно, и с другими хавбагами, потому что-то, да знал. – Вроде бы вся соль в том, что пока Абсхар Дамар нес службу – все у них было хорошо, и погиб он, чужеземец, за то, что не желал зазря проливать кровь и предпочел правое дело их народа неправым намерениям своего. Тут игра слов, по-нашему коротко не сказать. «Дамар» на хавбагском – и «достоинство», и «перемирие», и «мир»: все сразу. – Альбут сделал размашистый жест.

– Достоинство и мир – одно и то же слово? – удивился Деян.

Они спустились в зал и сели за ближайший к лестнице стол.

– Ну да. Только это по-нашему вернее всего будет сказать «достоинство». Так мне объясняла Хара. А по-ихнему жить в мире – в мире вообще, жить в ладу с другими и жить в ладу с самим собой – это все, ну, одно и то же. – Альбут говорил скороговоркой, и губы его странно кривились, словно не справлялись с плохо понятными и чуждыми ему, перенятыми из чужих уст словами. – Увязнуть в долгой войне для хавбага значит, вроде как, утратить достоинство. При этом воюют они постоянно. А из тех, кто осел у нас, на материке, многие в наемники идут… Больше им податься некуда, но не то, чтоб им такая жизнь была не по нутру. Несмотря на все речи про мир и достоинство – воюют они охотно, хорошо воюют. Тьфу! – Он сплюнул на пол и отмахнулся, будто от чего-то невидимого. – У нас говорят: проще женщину понять, чем хавбага. А Хара всем женщинам женщина, и всем хавбагам хавбаг. Голову сломишь… – Он поморщился. – В Хранители посмертно записывают, чтоб без всяких неурядиц, но твой князь Ригич, выходит, недоумер: ситуация, м-да. Их богословы с ног собьются, выдумывая, как все это увязать. Ну и бесы бы с ними! Но Хара… не представляю, что у нее в голове сейчас творится. Зато знаю наверняка: здесь, в Нелове, скоро будет жарко, и ей пора отсюда бежать: но меня она не слушает… Может, он ей скажет, а?

– Я могу его попросить, – неуверенно сказал Деян. – Но разве его она послушает? Хоть он и Хранитель… что-то не особенно она с ним почтительна.

– Да. – Капитан снова скривился. – Похоже, не послушает.

– Ты за этим и хотел ее с ним свести? – догадался Деян.

– За этим, – просто согласился капитан.

Он будто собирался еще что-то добавить, однако передумал и вместо этого подозвал проходившую мимо Цвету. Она кивнула Деяну и улыбнулась капитану как старому знакомому:

– Привет, Ранко. Нести обед?

– И что-нибудь к обеду, – буркнул капитан. – Если господин Ригич не опустошил вчера весь ваш погреб.

– Он бы лопнул, – легкомысленно отшутилась Цвета. – Вы оба мрачнее тучи; плохо дело?

– Да нет; скорее, наоборот, – сказал Деян.

– Ну и хорошо; с мертвым с ним хлопот было бы еще больше, чем с живым, могу поспорить, – хмыкнула Цвета. – Погляжу, осталось ли жаркое…

Она неторопливо удалилась в сторону кухни.

«И проспорила бы, – мрачно подумал Деян. – Его ведь никто не хватится. Не будет искать, не будет мстить: он и так, считай, мертв».

Злость на чародея прошла, и, вспоминая себя четверть часа назад, теперь он чувствовал стыд. Одуревшему от мигрени и обрушившихся «новостей» Голему дурость была почти что простительна; тогда как орать на него, и так едва живого, крыть его при всех по матери и грозиться непонятно чем было, прямо сказать, глупо. И недостойно.