Но миссис Браун почему-то не спешила. Оливию не вызывали в директорский кабинет, никто не таскал ее на допросы, не запирал в классной комнате. Иногда ожидание бывает мучительным. Лучше бы уж Блуры что-нибудь предприняли, чем ждать и гадать, что они сделают. Когда перед отбоем Чарли поднялся к спальням девочек, в коридор выскочила Оливия в своей черно-золотистой пижаме.

Из конца коридора она махнула ему рукой:

— Все в порядке. Уходи, а то как бы тебя не наказали из-за меня.

— Удачи, Лив.

Чарли вернулся на лестницу. Он держал ушки на макушке, чтобы сразу услышать любой странный или просто необычный для ночи звук. Но прежде чем уснуть, еще нужно перекинуться словечком с Билли, Фиделио и Габриэлем.

— Если что-нибудь случится, Душка даст нам знать, — прошептал Билли и закрыл глаза.

Но Чарли не слишком полагался на Душку. Начать с того, что пес глуховат. Но раз уж ему приходится играть роль сторожевого, оставалось только надеяться, что пес не подведет.

Патон Юбим поглощал холодный ужин. В каждом углу кухни стояло по горящей свече, и еще четыре расположились на столе. Патон полагал, что разбирать мелкий шрифт легче при хорошем освещении. Но, по правде говоря, он зажег свечи не столько для чтения, сколько затем, чтобы отогнать мрачные мысли. Показалось ему или нет, что по Филберт-стрит брели два очень странных человека? Мужчина и женщина. Они заглядывали в окна, ощупывали ворота и перила, украдкой косились на номера домов и что-то торопливо записывали в маленькие черные книжечки.

Патон решил, что это какие-то соглядатаи. Наверное, их нанял граф. Или заставил. Или загипнотизировал. И теперь они принадлежат ему. Что с нами со всеми делается?

Патон передернул плечами и опрокинул в себя бокал белого вина. Опять передернул плечами и откусил от бутерброда с лососиной.

В дверь постучали, но открывать Патон не торопился. Он решил, что это один из тех, кого он видел из окна. Ну что ж, его они так просто не возьмут.

Но в дверь продолжали стучать. Ему даже показалось, что нервно. Он все-таки поднялся и вышел в прихожую:

— Кто там?

— Ох, мистер Юбим, мне очень нужно, я обязательно должна поговорить с вами!

Знакомый голос. Патон открыл дверь, и миссис Браун буквально ввалилась в прихожую.

— Мне нужно с вами поговорить. Очень нужно, — взмолилась она. — Я не знаю, к кому обратиться. Я не понимаю, что делать.

— Пожалуйста, успокойтесь, миссис Браун. Хотите бутербродов с лососиной?

— Ой, нет-нет. Впрочем, если… кажется, хочу. Дело в том, что мой муж не захочет со мной говорить об этом.

— Простите за недостаток освещения. — Патон шел впереди нее в кухню. — Вы, очевидно, знаете о моей маленькой слабости.

— Ах, я бы не называла это слабостью, мистер Юбим, — сказала миссис Браун и села на предложенный стул.

— Патон. Называйте меня Патоном, — предложил он.

— Спасибо. А вы меня — Триш. — Миссис Браун выглядела очень напуганной.

— Триш. Прекрасно. — Патон налил ей бокал вина. — Ну, так в чем дело?

— Да-да. Не знаю, рассказывал ли вам Чарли, надеюсь, рассказал. Так или иначе, но я работаю на Иезекииля Блура. Мы оба работаем, мистер Браун и я. — Миссис Браун перевела дыхание. — Он пообещал нам хорошие деньги за то, чтобы мы кое-что выяснили о детях, обучающихся в академии.

— Шпионили за ними, миссис Браун? — В тоне Патона мелькнула обвинительная нотка.

— Мм… да. — И миссис Браун вдруг разразилась слезами.

Патон подал ей носовой платок, а потом пошел к разделочному столику, уложил кусок копченого лосося между двумя ломтиками хлеба, разрезал бутерброд пополам и на тарелке принес к столу.

— С-спасибо. — Продолжая всхлипывать, миссис Браун утерла нос его платком. — Это много.

— Ничего-ничего. Продолжайте.

— Что? Ах да. — Она даже смутилась. — Я кое-что узнала об одном ребенке. Об Оливии Карусел, если уж начистоту. Но я не могу… не могу выдать ее. Мой муж понял, что я что-то накопала, но я ему не говорю. Не хочу говорить. И совершенно не знаю, что мне делать.

— Патрисия! — Патон не любил уменьшительных имен.

Миссис Браун встрепенулась:

— Да?

— Как вы можете даже сомневаться?! — сурово спросил Патон. — Вы ни в коем случае не должны даже словечком обмолвиться кому бы то ни было о том, что узнали. Подумайте только, что ваше предательство принесет Бенджамину. Чарли никогда больше не станет с ним разговаривать, никогда не навестит его, не войдет в ваш дом, никогда не будет ухаживать за его собакой. Даже если дойдет до развода, я запрещаю вам что-либо сообщать мужу. У него с принципами дело обстоит явно хуже, чем у вас.

— Не думаю, чтобы действительно дошло до развода, — робко возразила миссис Браун. — Просто нам нужны деньги. Понимаете, мы только что купили машину…

— Если вам нужны деньги, то ведь для таких квалифицированных детективов, как вы с мужем, полно работы, — возразил Патон. — В городе волна грабежей, не говоря уж о подозрительных пожарах, сомнительных авариях и нераскрытых убийствах. Скажите мужу, что работа у Блуров вам не подходит. Что вы абсолютно ничего не узнали, а если тотчас не отдохнете, то у вас будет нервный срыв.

Миссис Браун заулыбалась.

— Да, — вздохнула она. — Я так и сделаю. Спасибо вам, мистер Юбим. Мне уже гораздо лучше.

Хорошо, что никто особо и не рассчитывал на Душку как на сторожа. Потому что он преспокойно храпел себе в погребе у кухарки. Никто не вытащил Оливию среди ночи из постели, и Чарли спал необычно долго и спокойно. А вот его дядя переживал тяжелые времена. Очень тяжелые.

Вскоре после того, как его покинула миссис Браун, явились все четыре сестрицы Патона. Он сидел в своей комнате и услышал, как хлопнула входная дверь и тотчас в прихожей невнятно забубнили голоса. Он долго размышлял, стоит ли спуститься и встретиться лицом к лицу с сестрами. В итоге он решил: идти надо. Он должен заставить их выслушать себя. Хотя бы ради Чарли.

Войдя в кухню, Патон обнаружил, что сестры сидят за столом и едят какой-то непонятный суп. На первый взгляд, из осьминога. Они говорили все разом, и никто из них не заметил появления брата. Первым делом Патон выключил свет.

— Ой, не надо! Включи свет! — заверещали сестры.

— Если я включу свет, все ваши плошки с супом разобьются, — резонно возразил Патон.

— Тогда убирайся, — заявила бабушка Бон.

— Нет. — Патон подошел к полке и зажег две свечи.

— Я не вижу, что ем, — пожаловалась Венеция.

— Если хочешь знать мое мнение, то я скажу, что это и к лучшему! Уж очень неаппетитно оно выглядит, — ответил Патон и поставил свечи на кухонный стол.

Все четыре сестры раздраженно фыркнули.

— Я хочу поговорить с вами. — Патон сел на другом конце стола.

— О чем еще? — обеспокоилась бабушка Бон.

— О вашей невестке.

— А что? — Она продолжала хлебать суп.

— Ради всего святого, Гризелда, уж ты-то должна знать, что случилось! Появление этого графа-колдуна не застало вас врасплох. Вы, конечно, одобряете все, что он делает: переворачивает вверх тормашками город, смущает и совращает людей, уводит у Чарли мать…

— Он могущественный, этот граф Харкен, — заявила Венеция и поправила приколотую к черным волосам зеленую шелковую розу.

— Очень могущественный, — согласилась Юстасия и тронула зеленую с финифтью брошь на отвороте.

— Очень. — И Лукреция дернула одну из своих длиннющих серег.

Внимание Патона привлек браслет с зелеными камнями, блеснувший на руке бабушки Бон, когда та поднесла ложку ко рту.

— Вы просто ужасны! Все четыре, — заявил он и поднялся из-за стола.

— Взаимно, — буркнула себе под нос Венеция.

Патон схватил старшую сестру за плечо:

— Гризелда, где твой сын?

— Умер! — Она стряхнула его руку. — Оставь нас в покое.

— Ну уж нет! — заорал Патон. — Все знают, что Лайелл не умер. Но где он? Неужели ты не понимаешь, что твой великий колдун, твой граф заставляет Эми забыть мужа?