Сэмюэл Грифитс, унаследовавший вместе со старшим братом Алленом скромное отцовское состояние, так как отец не любил младшего сына, всегда чувствовал, что Эйса стал жертвой несправедливости. Обнаружив, что сын не способен к практической деятельности и не слишком сообразителен, отец сначала пытался заставить Эйсу работать, потом просто не замечал его и, наконец, когда ему было примерно столько же лет, сколько теперь Клайду, выгнал из дому; впоследствии он завещал все свое состояние — около тридцати тысяч долларов — поровну двум старшим сыновьям, оставив Эйсе жалкую тысячу долларов.

Все эти воспоминания заставили Сэмюэла Грифитса с любопытством всмотреться в Клайда. Он видел, что племянник совсем не похож на его младшего брата, который столько лет назад был изгнан из отцовского дома. Клайд скорее напоминал его собственного сына Гилберта, — теперь он заметил это сходство. И к тому же, вопреки опасениям Клайда, на Сэмюэла Грифитса произвело хорошее впечатление, что Клайд служит в таком фешенебельном клубе, хотя бы всего только рассыльным. Сэмюэлу Грифитсу, деятельность которого ограничивалась Ликургом и ликургским обществом, клуб этот, с его особым положением и характером, внушал почтение. Молодые люди, служащие в подобных учреждениях, обычно толковы и скромны. И поэтому он благожелательно посмотрел на Клайда, который стоял перед ним с видом прекрасно воспитанного молодого человека, опрятный и подтянутый в своем сером с черным форменном костюме.

— Что вы говорите! — воскликнул он. — Значит, вы сын Эйсы! Ну и ну! Вот так сюрприз! Знаете, ведь я не видел вашего отца по меньшей мере лет двадцать пять и ничего о нем не слыхал. В последний раз, когда я слышал о нем, он жил в штате Мичиган, в Грэнд-Рэпидс, насколько я помню. А где он теперь? Здесь, в Чикаго?

— О нет, сэр! — Клайд был рад, что может ответить отрицательно. — Моя семья живет в Денвере. Я здесь один.

— И отец и мать живы, надеюсь?

— Да, сэр, оба живы.

— И отец все еще… проповедует?

— Да, сэр, — ответил Клайд с запинкой: он по-прежнему был убежден, что из всех возможных видов деятельности занятие его отца — самое жалкое и самое бесполезное в глазах общества. — Но теперь, — продолжал он, — миссия отца связана с меблированными комнатами; в доме, кажется, около сорока комнат. Отец и мать управляют этим домом и руководят миссией.

— А, понятно.

Клайду так хотелось произвести на дядю наилучшее впечатление, что, описывая положение отца, он кое-что приукрасил.

— Ну, я очень рад, что они хорошо устроились, — продолжал Сэмюэл Грифитс, которому все больше нравилась полная изящества и энергии внешность Клайда. — А вы довольны своей работой здесь?

— Не совсем… нет, мистер Грифитс, я недоволен, — поспешно ответил Клайд, обрадованный этим вопросом. — Конечно, заработок неплохой. Но мне не нравится этот способ зарабатывать деньги. Я хотел бы совсем другого. Но я пошел сюда работать, потому что у меня не было возможности получить какую-нибудь специальность и мне не удавалось поступить на работу в такое место, где можно было бы по-настоящему выдвинуться. Мать советовала мне написать вам и спросить, не найдется ли на вашей фабрике работы для меня, чтобы я мог с чего-то начать. Но я боялся, что это вам не понравится, и потому не писал.

Он замолчал, улыбаясь, но во взгляде его был вопрос.

Сэмюэл Грифитс с минуту серьезно смотрел на него: ему понравилось выражение лица Клайда и то, как он изложил свою просьбу.

— Да, это очень похвально, — сказал он. — Разумеется, вам следовало написать мне…

И он умолк, так как привык к осторожности во всяких деловых разговорах. Клайд заметил, что дядя не решается его обнадежить, и, чуть помедлив, спросил напрямик:

— Может быть, у вас на фабрике найдется какое-нибудь место для меня?

Сэмюэл Грифитс в раздумье смотрел на племянника. Ему и нравилась и не нравилась такая прямая просьба. Однако Клайд показался ему очень подходящим человеком; По-видимому, он неглуп и честолюбив, — совсем как Гилберт, — и, ознакомившись с фабрикой, вполне мог бы под руководством Гилберта справиться с должностью заведующего одним из цехов или хотя бы помощника заведующего. Во всяком случае, можно дать ему попробовать. Риска тут никакого. И кроме того, ведь это сын Эйсы, младшего брата, по отношению к которому и у Сэмюэла, и у старшего брата Аллена есть кое-какие обязательства, если даже оставить в стороне вопрос о восстановлении в правах наследства.

— Вот что, — заговорил Сэмюэл после минутного молчания. — Я должен немного подумать. Я не могу так сразу сказать, найдется ли у нас подходящая работа. Начать с того, что мы не, можем платить вам столько, сколько вы получаете здесь, — предупредил он.

— Ну конечно! — воскликнул Клайд, которого прежде всего прельщал не заработок, а сама возможность служить у дяди. — Я не могу надеяться на большое жалованье, пока не сумею его заслужить.

— Кроме того, может случиться, что вам не понравится работа на нашем предприятии, или мы найдем, что вы нам не подходите. Надо сказать, не всякий способен к такой работе.

— Что же, тогда вы уволите меня, рот и все, — сказал Клайд. — Но я всегда думал, что подойду вам, — с первого раза, как услышал о вас и о вашем огромном предприятии.

Это последнее замечание польстило Сэмюэлу Грифитсу. Очевидно, он сам и его успехи — идеал для этого юноши.

— Ну хорошо, — сказал он. — Сейчас я не могу уделить вам больше времени. Но я пробуду здесь еще дня два и все обдумаю. Может быть, я и сумею что-нибудь для вас сделать. Пока ничего обещать не могу.

И он вернулся к своим письмам.

А Клайд, чувствуя, что произвел настолько хорошее впечатление, насколько было возможно при данных обстоятельствах, и что из этого может выйти толк, горячо поблагодарил дядю и поспешно вышел.

На следующий день, обдумав все и решив, что Клайд при его живости и сообразительности может быть полезен на фабрике не хуже всякого другого, а также продумав надлежащим образом значение этого шага для своего семейства, Сэмюэл Грифитс сообщил племяннику, что, как только у него на фабрике появится какая-нибудь вакансия, он охотно его известит. Но он не может обещать, что такая возможность появится немедленно. Клайду придется подождать.

Итак, Клайд был предоставлен своим размышлениям о том, скоро ли для него найдется местечко на дядиной фабрике и найдется ли вообще.

А тем временем Сэмюэл Грифитс вернулся в Ликург и, посовещавшись с сыном, решил, что Клайду следует изучить дело, начиная с самых основ или, во всяком случае, с подвала фабрики: там декатировались ткани, необходимые для выделки воротничков, и именно в этот подвал прежде всего попадали новички, желавшие изучить технику производства в целом. Но так как Клайд должен был существовать только на свои средства и притом не слишком бедствовать (это было бы несовместимо с положением семейства Грифитс в Ликурге), порешили назначить ему щедрое вознаграждение — для начала пятнадцать долларов в неделю.

Разумеется, и Сэмюэл Грифитс и его сын Гилберт понимали, что плата эта невелика (не для обыкновенного ученика, а для Клайда как родственника), но оба они были люди деловые, вовсе не склонные к благотворительности по отношению к тем, кто на них работал, и полагали, что чем ближе к границе нужды и лишений стоит новичок на их фабрике, тем лучше. И тот и другой относились нетерпимо к социалистической теории о капиталистической эксплуатации. Оба считали необходимым существование социальной лестницы, чтобы по ступеням ее стремились подняться люди низших классов. Касты неизбежно должны существовать. Пытаться сверх меры помогать кому-либо, хотя бы даже и родственнику, — значит безрассудно подрывать самые основы общества. Когда имеешь дело с личностями и классами, которые в общественном и материальном отношении стоят ниже тебя, надо обращаться с ними согласно привычным для них нормам. И лучшие нормы — те, которые заставляют ниже стоящих ясно понимать, как трудно достаются деньги и как необходимо для всех, кто участвует в единственно важном, с точки зрения обоих Грифитсов, деле — в производстве материальных ценностей, — полное, подробнейшее и практическое знакомство с техникой данного производства. Поняв это, они должны приучить себя к трезвой жизни и к самой строгой экономии во всем. Это благотворно скажется на их характере. Именно так закаляются умы и души людей, которым суждено подняться по ступеням общественной лестницы. А те, кто на это не способен, должны оставаться на своем месте внизу.