Проворнее всех оказалась последняя жена вождя. Во-первых, после взбучки за открытые окна ей необходимо было поднять реноме в глазах наследника. Во-вторых, вождь вот-вот умрет, она опять перейдет в разряд незамужних и вернется в родительский дом. Жизнь в доме вождя была несравненно богаче: хотелось понравиться наследнику, чтобы оставил подле себя.

Кофи и не взглянул на круглозадую. Не выпуская руки деда, свободной рукой залез в сумку и стал там на ощупь что-то выуживать.

– Вот! – воскликнул он, выудив. – Уберите шторы!

Родственники повисли на окнах, и шторы немедленно, все до одной, оказались на полу. Июльское солнце в тропиках не нужно приглашать дважды. Со своей обычной яростью оно забушевало в спальне умирающего.

А Кофи уже показывал деду фотографию. Хотя в дешевых моделях «Кодака» используется пластиковая оптика и снимают они так же, как советская «Смена», коечто можно было рассмотреть.

– Вот мой друг, Борис, – пояснял любимый внучек. – А вот моя… Катя. Мы с ней любим друг друга!.. А вот родители Кати и Борьки…

Вождь напряженно всматривался, будто стараясь запомнить и унести с собой образы близких внуку людей. Будто надеялся там, в царстве мертвых, размышлять и вспоминать живых.

Вдруг его взгляд просветлел. Глаза распахнулись. Словно вмиг помолодели.

Кофи был ошарашен. Что? Что такое?

А великий Нбаби приподнял голову, чего не мог сделать уже неделю.

Взметнулась его невесомая рука. Потянулась к фотографии. Широко распахнулся беззубый рот.

Вождь силился что-то сказать. Сообщить о каком-то открытии. Должно быть, начался предсмертный маразм. Булькающий хрип вырывался из горла.

Колдун привстал. Родственники обступили кровать. Проворная последняя жена всунулась так, чтобы ее напаховая повязка оказалась поближе к ноздрям Кофи Догме.

Вскрик вырвался наконец из распахнутого рта Нбаби. Кофи не обнаружил в этом вскрике ничего осмысленного.

Вскрик сменился протяжным хриплым стоном. В горле опять забулькало.

Внезапно тощее тело содрогнулось в страшной судороге. И все стихло. На яркую фотографию смотрели те же глаза.

В них не осталось даже искорки жизни.

– Великий Нбаби умер! – раздался скорбный и торжественный голос старого колдуна.

Каплу знал, что говорил. Одна рука его лежала на запястье вождя. Пульса не было.

"Вот и все. Теперь я в этом мире один.

Только я за себя в ответе. И нельзя мне посрамить честь великого деда, – обреченно подумал Кофи, а затем в его похмельном мозгу некстати пронеслись русские стихи: – "Упал Владимир. Взгляд уж тусклый… Как будто полон сладких грез.

«Конец», – сказал мсье Шартроз".

На улице перед резиденцией собралась толпа. Весь народ фон давно ждал неизбежной утраты. Нбаби не раз заявлял, что скорее небо и земля поменяются местами, чем он умрет, не повидав любимого внука.

Для жителей деревни Нбаби был всегда.

Люди рождались и умирали. Всех приветствовал в этом мире старый вождь – никто не помнил его молодым. Всех провожал в царство мертвых он же. Даже понимая, что вождь смертельно болен, люди одновременно не верили до конца в то, что он вообще когда-нибудь умрет.

Деревню охватил плач. К резиденции тянулись дети и старики, мужчины и женщины. Подходя, люди становились на колени и рыдали.

– Зачем ты покинул нас, великий Нбаби? – выводили дрожащие голоса.

– Что теперь будет с нами? – подхватывали другие.

– Голод, страшный голод придет в Губигу! – уверяли третьи. – Без Нбаби мы не справимся с четвертым посевом и останемся без четвертого урожая!

Отчаяние было искренним. Свыше полувека правил он народом фон. Великие реформы, которые провела в стране Соцпартия, в Губигу связывались исключительно с именем старого вождя.

Правительство социалистов запретило ритуальные самоубийства, самый изуверский племенной обряд, – в Губигу видели в этом заслугу Нбаби.

Советские спецы разработали план электрификации страны, и в Губигу вспыхнул электрический свет – колдун Каплу заявил, что это Солнечный бог откликнулся на просьбу великого вождя.

Советские корабли доставили в ПортоНово гуманитарный груз, сотни тысяч сборно-щитовых домиков, – в деревне считали, что именно Нбаби позаботился о переселении из пальмовых лачуг.

Очередной съезд Соцпартии принял программу коллективизации сельского хозяйства, под которую в деревни были направлены механизмы, удобрения и отборный посевной материал, – в народе фон все были уверены, что до создания кооператива самолично додумался их вождь.

Дверь резиденции распахнулась, и на крыльцо шагнул Кофи Догме. Даже во внуке видели одно из доказательств могущества вождя. Не было красивей и светлей мужчины в деревне. Он единственный имел среднее образование, а сейчас вот получал еще и высшее.

За внуком вождя виднелись заплаканные лица амбалов. Между ними протиснулся старый колдун. Ходил он теперь сгорбившись, на седой голове носил колдовской колпак и более всего напоминал огромного черного гнома. В одной руке вновь дымились зловонные палочки. В другой колдун держал копье.

– Великий Нбаби умер! – объявил Каплу. – Вот ваш новый вождь! Вот чьи руки будут держать отныне копье вождя!

С этими словами он всучил Кофи тяжеленное копье.

Народ взвыл с таким энтузиазмом, что стало ясно: все ужасно скорбят по великому Нбаби, но в то же время все ужасно рады видеть своим правителем молодого Кофи.

Тем и хорош наследственный способ передачи власти, что гибель вождя не влечет за собой кровавой бойни за вакантный престол. Престол никогда не бывает свободным. Поэтому редко у кого возникает богопротивная мысль на него претендовать.

Южные народы не знают северного обычая хоронить на третий день. Эпидемиологические соображения заставляют хоронить немедленно.

Закапывать мертвых – тоже непозволительная роскошь для многих южан. Дикие животные вскрывают могилы, и во влажном жарком климате труп становится источником смертельных инфекций.

Кремация – вот это подходит. Это гигиенично. Чем почтеннее покойник, тем выше костер. Для любимого вождя навалили пальмовых стволов, не жалея.

Население деревни за годы дружбы с Советским Союзом резко увеличилось.

Площадка с племенным дубоподобным деревом уже не вмещала желающих. Поэтому великий Нбаби отвел для массовых шествий и манифестаций невысокий холм между хлопковым и ямсовым полями.

Сейчас восемь здоровенных черных мужиков втащили на холм пальмовые носилки. Собственно говоря, высохшее тело вождя могли доставить и двое, но сами носилки были так тяжелы, что приходилось носить их ввосьмером.

Еще немного помучившись, мужики установили носилки на самой вершине костра. Солнце клонилось к закату. Самое удачное время для похорон.

Народ окружил холм.

Мужчины по команде Каплу замерли.

Потом колдун что было мочи заорал:

– Ангу-у-ра-у-и-и!!!

И все повторили это за ним. Изо всех сил:

– Ангу-у-у-ра-у-и-и-и!!!

Воцарилась тишина. Лишь эскадрилья крупных мух снова и снова пикировала на тело вождя. Каплу простер правую руку к уносящемуся вдаль солнцу.

Загремели барабаны. Мужчины, имевшие право на ношение копий, совершили по нескольку чудовищных скачков и с размаху вонзили свои копья в основание холма.

Копьеносцев сменили лучники. Они выстроились вокруг холма с особыми факельными стрелами в руках. Сгорбленный колдун принялся бегать среди них и поджигать одну стрелу за другой.

Один за другим мужчины поднимали луки и оттягивали тетиву. Барабаны неистовствовали.

«Барабаны судьбы», – подумал Кофи Догме, новый вождь народа фон.

По отданной непонятно кем команде барабаны стихли.

– Ангу-у-у-ра-у-и-и-и!!! – снова завопил старый колдун.

Сотни горящих стрел со свистом рассекли розовый воздух. И в следующий миг воткнулись в пальмовые стволы костра.

Женщины подняли тоскливый вой. Словно на погребальном костре товарищ Сталин, кормчий наш и рулевой.