Молодой вождь никак не мог приноровиться. Ему казалось, что нужно делать гребки как можно чаще. Чтобы облегчить выполнение этой задачи, Кофи опускал весла почти вертикально.

Он вырос на берегу Зеленой реки, но грести умел лишь одним веслом. Сидя на корме. Народ фон не знал еще весел, которые вставлялись бы в уключины.

Кофи дышал как паровоз. Руки быстро устали. Пот лился градом. От неверного обращения дико визжали уключины. Лодку сопровождала стая чаек – всем им было любопытно, что за необычный субъект посетил их владения.

Борис, видя и слыша все это, улыбался.

Он достиг места, где пролив между берегом и островом был самый узкий. Лихо, гребя правым веслом и табаня левым, развернул и остановил лодку.

– Здесь, деда-а-а-а?! – закричал Борис.

В ответ дед лишь погрозил кулаком.

Борис смутился. Ах как он не прав. Мало того, что Кофи шумит не меньше колесного парохода, так еще этот крик. Вся рыба разбежится.

Стали ставить сеть. Дело было для Кофи, в общем-то, знакомое. Жители Губигу с незапамятных времен умели перегородить сетью Зеленую реку. Просто все было необычным – размер ячеек, грузила, поплавки.

– На тебе, Борька, один конец… А тебе, милок, другой… И гребите… то есть шевелите веслами. В разные стороны.

– Мне туда, дед?

– Правее возьми. А ты, милок вот так, прямо, держи.

Дед из-под ладони проводил взглядом черного рыбака. Запомнить его имя было выше стариковских сил. Такого озеро Вялье еще не видывало.

Вождь западноафриканского племени принимал участие в браконьерской ловле рыбы посреди Ленинградской области.

Полный атас.

Когда сеть была установлена, лодки вновь сошлись на свинцовой ряби пролива.

– Ну что, мальцы? О теле мы позаботились, пора подумать о душе.

Борис удивился:

– Ты что, дед?! Ты ж сорок пять лет в КПСС состоял! А сейчас в религию ударился?

– Ох и дурень ты, Борька! Я не из тех безбожников, кто нынче попам рясы целует. Я своих убеждений раз в пятилетку не меняю.

– О какой же ты душе толкуешь?

– Эх, внучек, да вы там, в Питере, простых вещей не ведаете. На рыбу, чтобы на еду добыть, ходят с сеткой. А чтоб душа отдохнула, рыбу ловят удочкой. Понял?

– Так точно! А ты посоветуй, деда, где нам лучше стать?

– Вокруг острова везде хорошо. Метров двадцать до камышей не догребай и лови.

– Я тогда за остров смотаюсь, – решил Борис, про себя думая, что с этой стороны рыба напугана их шумом и маневрами. – Погнали, а, Кофи?

– Ты гони, Борька, а я за тобой, – все еще тяжело дыша, сказал молодой вождь. – Руки отваливаюся.

– Во всем нужна сноровка, – успокоил его Константин Васильевич. – Мы в твоей Зеленой реке тоже, может, маху бы дали.

Кофи Догме посмотрел на старика с благодарной улыбкой. «Слава те, Господи, – подумал ветеран КПСС, – забыл он нескладуху мою с бананами!»

Борис уже удалялся мощными рывками. Кофи последовал за ним, но вскоре совсем выдохся и остановился метрах в ста от старика.

Деревенская самоструганая удочка весьма напоминала африканские орудия лова. Только вместо пальмовой бечевы жители Васнецовки пользовались леской.

Поплавки из пенопласта предпочитали поплавкам из пробки. Что касается грузил, то их прикрепляли совсем крошечные, так как лову здесь не препятствовал стремительный бег Зеленой реки.

Кофи наживил мотыля и забросил крючок. Белый поплавок торчал из воды неподалеку от камышового царства. Борис скрылся из виду.

Константин Васильевич уже вовсю ублажал душу. Начал он это с того, что опрокинул в себя двести граммов самогонки.

Без стакана. Прямо из солдатской фляжки, которую когда-то подарил ему сын Васька.

Лепота! А вот и первая поклевка…

Занырял поплавок и у Кофи. Выждав время, которое каждый рыбак определяет интуитивно, как фотограф устанавливает на глаз экспозицию, молодой вождь дернул удилище. Из воды вылетела, отчаянно трепеща, рыбешка.

Да тут же и сорвалась с крючка. Плюхнулась в свинцовую воду Вялье-озера.

Недодержал Кофи рыбешку у наживки, поспешил. Не дал заглотить приманку целиком. В Зеленой реке рыбы более темпераментны.

Он нацепил нового мотыля и решил повторить. Хотя заниматься этим совершенно не хотелось. Кофи знал, что будет сыт независимо от улова. Но зачем удить рыбу, если не для утоления голода?

Эти белые полны причуд. Катя Кондратьева улеглась позавчера с ним в постель.

Зачем, спрашивается? Чтобы мучить его и себя. О, как она хотела, как истекала соком! Он прекрасно помнит ее насквозь мокрые трусики.

Опять поклевка. Теперь он не ошибется. Кофи выдернул ерша. Кое-как содрал рыбку с крючка, сильно при этом уколол два пальца сразу и в сердцах забросил рыбку далеко в озеро.

Порыв ветра унес часть косматых туч.

Солнце уже касалось нижними своими протуберанцами верхушек деревьев на дальнем берегу.

У ног старика Кондратьева на дне лодки разевали рты плотва, два окуня и подлещик. Старик чувствовал усталость. Годы брали свое. Неожиданное солнечное тепло легло на плечи. От самогона, рыбалки и солнца сделалось так уютно, так покойно, что Константин Васильевич сладко зевнул и подпер голову большими, разбухшими от тяжелой работы руками.

Житель тропической Африки видит вдвое дальше любого белого. Безо всякого бинокля Кофи догадался, что старик задремал. То взмахивал удочкой, насаживал мотыля, снимал добычу, а теперь вдруг замер.

Что, клевать перестало? Нет, у Кофи поплавок то и дело дергается, только Кофи плевать на него хотел. Он не понимает этого развлечения – ловить просто так, не для еды.

Кофи расстегнул на груди пуговицу и впервые после отъезда из Губигу достал то, что дал Каплу. Черную пластину, покрытую черными же полосами.

Как увидеть черное на черном? Никак.

Наличие черных полос ощущается. Смотришь и понимаешь, что полосы есть. Так опытный музыкант безошибочно сыграет мелодию, даже если белые клавиши рояля перекрасить в черный цвет. Кофи поднес амулет к носу. Большие ноздри раскрылись навстречу.

Легкий запах тлена. Запах смерти. Так пахнет, когда покойник пролежал в комнате одни сутки. Кофи Догме поднял голову.

Не моргая стал смотреть на солнце.

– Помоги, Солнечный бог! – воскликнул на родном языке и взялся за весла.

Костю Кондратьева и Пашку Петрухина принимают в комсомол. Тридцать шестой год. Райцентр. Небольшой зал районного комитета коммунистического союза молодежи. Пашку, отличника, спрашивают о трех источниках и трех составных частях марксизма.

В отутюженных гимнастерках и белых сорочках сидит приемная комиссия. На кандидатах пока алые галстуки. Пашка уверенно отвечает: и про немецкую классическую философию, и про английскую буржуазную политэкономию, и про французский утопический социализм.

Пашке вручают билет, значок, жмут руку. Пашка в пионерском салюте чеканит:

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

Наступает Костина очередь. Ему предлагают сформулировать триединую задачу построения коммунизма в Советском Союзе.

Костя четко начинает отвечать. Первая часть задачи: создать материально-техническую базу коммунизма. Вторая: воспитать человека нового типа. На основе морального кодекса строителя коммунизма.

Третья…

Костя молчит. Вопрос легкий. Всех кандидатов заранее предупреждают, какие кому будут вопросы. Что-то с памятью… Заклинило. Костя безудержно краснеет. Члены комиссии смотрят сурово. Ждут.

В зале райкома – тягостное молчание.

Отличник Пашка Петрухин пытается чтото сартикулировать, подсказать, но Костя ничего не разбирает по его губам.

Мир рушится, а пионер Костя из Васнецовки пытается его спасти. "Я сейчас вспомню, я же знал! Раз знал – значит, есть что вспоминать! – шепчут упрямые губы. – Дайте миру шанс! Я вспомню!

Третья задача построения коммунизма в СССР состоит в том, чтобы…"

Константин Васильевич вздрогнул от стука. Словно задел бортом другую лодку.