Иванов демонстративно отвернулся от реки. Капитану тоже пришлось отвернуться. Он делал это медленно-медленно.
В Порто-Ново черные уже отведали цивилизации. Одни за деньги отдаются, другие вообще от белых шарахаются.
Кое в чем эта глухомань превосходит столицу. Впрочем, вопрос Серега задал, надо признать, не пустой.
– У меня есть одно объяснение, – сказал Кондратьев. – Туземцы бреют волосы, чтобы не завшиветь. Иначе бороться со вшами они не умеют. А Эфиопия… Тамошние негры, может, какими-нибудь отварами вшей выводили, а? Или там вши не живут. А что? Вот такая странная страна: негры живут, а вши – нет.
Прапорщик засмеялся:
– Здорово ты придумал, Вася. В самом деле. Должна же Восточная Африка чем-то от Западной отличаться. Думаешь, местные и в паху бреют? Я отсюда не разобрал…
Вместо ответа капитан спросил:
– Товарищ прапорщик, быстро доложите, какие виды вшей вы знаете.
– Есть доложить, товарищ капитан.
Вошь бывает головная, платяная и лобковая!
– Так как вы думаете, товарищ прапорщик, бреют они пах или не бреют?
– Так точно: бреют, товарищ капитан!
Кондратьев посмотрел на часы и сказал:
– Сходи-ка, Серега, в расположение.
Посмотри, что там к чему.
– Я, кажется, уже понимаю, что здесь к чему, – пробурчал прапорщик.
Ему вовсе не хотелось возвращаться в царство мух, жары и безводья. И на негритосок, пускай даже бритых, он еще не налюбовался.
– Давай, давай, Серега. Сходи, дружище.
Иванов нехотя встал, медленно натянул на себя одежду, озираясь на купающихся девиц. Ему ничего не оставалось делать, как уйти.
Шутки шутками, а от субординации никуда не денешься. Козыряй!
Кондратьев со вздохом посмотрел вслед уходящему прапорщику.
«Обиделся, – подумал он. – Ну и хрен с ним. Это армия, а не детский сад».
Туземки, устав бороться с течением, выбирались на берег. Падали в песок. Кондратьев ловил на себе их быстрые взгляды.
Он снова отыскал фигурку Зуби. Поразительные пропорции. Она сидела, опираясь на локти, подставив себя солнцу. Надменные ленинградки позавидовали бы изгибам ее тела.
Вдруг она повернула голову. Кондратьев смутился, но виду не показал. Продолжал смотреть на девушку. Несколько мгновений Зуби не сводила с него глаз.
«Черт, – выругался про себя капитан, – что это ты, парень, тушуешься? Занимаешься колониальными делами, так и веди себя, как колонизатор. Здесь же в самом деле не Питер!»
Их глаза снова встретились. Вспомнив какой-то фильм об англичанах в Индии, Кондратьев довольно небрежно помахал рукой. Ко мне, мол.
Девица медленно поднялась. Подружки бессовестно наблюдали, как она шла к белому офицеру. Кондратьев почувствовал, что краснеет.
Он не черный, ему краснеть как раз не положено. Она шла с достоинством дочери вождя. Величаво. Кондратьев вспомнил высокомерный вид ее отца. Умеют эти черные держать лицо!
Зуби уселась в полуметре от капитана.
В той же позе, что и прежде, – подставив себя солнцу. Кожа ее успела совершенно обсохнуть после купания.
Усилием воли Кондратьев вызвал в уме образ бесцеремонного англичанина среди хохочущих индусок.
– Ты самая красивая девушка Дагомеи, – выдавил капитан. – В Порто-Ново с тобой никто не сравнится.
Его французский звучал великолепно.
Трижды прав был нарком Луначарский: невозможен культурный человек без знания языков.
Она поняла. Чуть улыбнулась. Но не смутилась, как смущаются от комплиментов русские девчонки. Дети природы ведут себя естественно. У них не принято скрывать чувства.
Потому и комплименты здесь подойдут тяжелые, толстые. Как танки.
Капитан не стерпел. Дотронулся долее плеча. Оно оказалось именно той упругости, какую он ожидал. В этой девушке все без обмана.
Думаешь, что она может подарить неземное наслаждение, значит, жди. Подарит именно неземное. Капитан рассматривал теперь бритую голову. Кожа на ней была чуть светлее, чем на лице. Едва отросшие волоски походили на мох. Под кожей виднелись вены.
Кондратьев вновь не удержался. Чуть прикоснулся пальцем к одной из вен. Осторожно провел по этому кровяному руслу.
Девушка не шевелилась. Застыла под солнцем. Огромные глаза закрыты.
Томление, которое десять минут назад можно было назвать смутным, превратилось в очевидное пронзительное желание.
Капитан силился сказать что-нибудь ласковое, но от прикосновений к женской плоти дыхание перехватило, а французские слова куда-то разбежались.
Иногда ротой много легче командовать, чем собственным языком.
В двадцати метрах от них негритянки валялись в песке и перебрасывались колокольчиками, которые заменяют здешним людям слова. Должно быть, обсуждали достойную пару. Дочку вождя Нбаби и командира советской роты.
Впрочем, дикарки, конечно, понятия не имели о принадлежности непрошеных гостей к той или иной стране. Вряд ли они вообще имели представление о странах и континентах. Весь мир для них – вот эти берега.
Берега зеленой реки… как там ее? Капитан вспоминал название, виденное на карте, и не мог вспомнить. Река Вёме…
Или Немо? Вернувшись в расположение, обязательно нужно посмотреть.
«Какой позор! – подумал Кондратьев. – Вот что с нами эти бабы делают. Командир десанта забыл название реки, на берегу которой сидит с туземкой».
Негритянки не спускали с них глаз. Вот еще преимущество детей природы. Могут часами ни о чем не думать. Бедуин может часами всматриваться в пустыню, словно в ней происходят какие-то перемены.
На то и пустыня, чтоб никаких перемен. Белый за это время весь изведется – ногти изгрызет, губы искусает. Кондратьева от нетерпения уже трясло. Белые – деятельный народ. С точки зрения не белых – суетливый.
Капитан протянул руку к куртке, отыскал в кармане «Беломор». Закурил. Жадно затянулся. Тут только Зуби, сидевшая черным истуканчиком, повернула голову. Ее внимание привлек, очевидно, запах. Не вся Африка привыкла пока к дыму «Беломорканала».
– Курить, – сказала она неожиданно.
Это было третье или четвертое слово, которое Кондратьев услышал от нее. Он растерянно протянул пачку. Щелкнул зажигалкой.
И в ужасе ждал, что произойдет. Либо девушку начнет рвать, либо она потеряет сознание.
Ничего подобного. Дочь вождя после глубоченной затяжки выпустила длинную струю дыма и широко улыбнулась. Затянулась снова.
– Сколько тебе лет? – решился спросить капитан, твердо усвоивший с детства, что спрашивать женщину о возрасте неприлично.
Некоторое время бритая головка переваривала трудный вопрос. Затяжка, еще затяжка. Знали бы на фабрике имени Урицкого. Видела б жена Лена.
Есть такая стадия знания языка. Когда других с трудом понимаешь, но сам говорить не можешь. Даже год рождения назвать не в силах.
Дочь вождя нашла наконец выход. Черным пальчиком с коротко остриженным ногтем стала рисовать черточки на песке.
Кондратьев считал. Так когда-то письменность зарождалась.
Семнадцать! Капитан вздрогнул. Ему на тринадцать лет больше. Она родилась, когда он уже Ленинградское суворовское училище заканчивал.
В точности, как и сутки назад, солнечный ослепительный шар все быстрее откатывался к Атлантике. Оставаться на берегу стало невыносимо. «Кто здесь колонизатор в конце концов?» – в который раз воскликнул про себя капитан.
– Пойдем погуляем, – предложил он и потянулся к своей одежде.
Вместо ответа она пружинисто вскочила и, неподражаемо поводя ягодицами, пошла к своим спутницам. В неподвижном воздухе над зеленой рекой зазвенели колокольчики слов языка группы эве.
Капитан перепугался. Куда она? Что, уже все? Пообщались… Ах, ложная тревога! Вот она…
Девушка возвращалась, завязывая на ходу напаховую повязку. И в самом деле: где это видано, чтобы всюду ходили голыми, как на пляже. Надо одеться.
Повязка сделала Зуби еще соблазнительнее. Теперь на ней было то, что самцу следует задрать, сорвать, разодрать. Она остановилась в двух шагах от капитана.
