— Накинь чавраш, — приказал хмуро Алене и кинул пачку и-ку. Та поймала, сжала в руке и кинулась к материи. Огромный лоскут замерцал в полумраке. Как его крепить на голове, девушка понятия не имела. Агия помогла, показала, заколку подала.

Шаванпрат оглядел критически и бросил:

— Лицо закрой. Не каждый достоин зреть твой лик.

Алена послушно укрепила ткань над ухом и презрительно фыркнула в нее: средневековье! Мужчина одобрительно кивнул, поцеловал Агию в лоб, шепнул тихо:

— Я вернусь. Жди семь дней, потом иди к брату.

И вышел. Девушка за ним, было, шагнула да грутонка ее придержала, схватив за руку. Алене словно косой по ногам прошли. Вспышка и падение. "Господи, да она голодная" — мелькнуло в голове. Только этого ей сейчас и не хватало.

— Прости, прости, — умоляли над ухом. Ворковская тряхнула головой, с трудом поднялась, глянула на девушку: ее лицо плавало в полумраке, испуганные, умоляющие глаза…Откуда ей быть сытой? Здесь доноров нет. А жить каждому хочется. Пусть это будет платой за их заботу. Малой платой. Алена и не такое переживала.

— Ничего, — прошептала примирительно, голоса не было, сел вмиг.

— Госпожа, помоги Шаванпрат, не бросай! — взмолилась Агия и сунула в руку ножны. Мэ-гоцо. Девушка озадаченно разглядывала узор маленьких ножен: что она с ними будет делать? И кивнула:

— Хорошо.

— Обещай..

— Обещаю! — глянула серьезно: не сомневайся. Грутонка лицом посветлела, и даже силы нашлись улыбнуться:

— Храни тебя Модраш.

Ворковская шагнула в ночь, крепко прижимая к груди мэ-гоцо и твердо уверенная, что он ей не пригодится.

Дэйкс удивленно вскинул бровь и чуть не выронил чашку: сегюр явился к столу в светло-кремовых брюках и прозрачном длинном халате, небрежно наброшенном на плечи. В белом халате с золотистой вязью тесьмы от висящего до пояса ворота до подола. А как же траур? Он счел его неуместным? Или…Брачная цепь по-прежнему висела на шее рядом с цепью мэ-гоцо.

Мужчина не сел за стол, прошествовал к креслу и, вытянув ноги на пуфик, кивнул слуге:

— Двойной фэй.

Подали. Дэйкс вздохнул, покрутил чашку, исподтишка поглядывая на сегюр. Тот был расслаблен, спокоен и ни грамма скорби или тревоги ни на лице, ни во взгляде. Странно.

— Траура не будет? — спросил троуви.

— У нас есть усопший? — выгнул бровь мужчина.

Дэйкс растерянно потрогал ворот своей белоснежной сорочки: что происходит?

— Алена…жива?

— В списках мертвых ее нет. Жива, — фыркнул сардонически, и по лицу пробежала судорога. Зол был сегюр на благоверную. Несдобровать кьяро. Грядет крупная семейная ссора насильственно-нравоучительного порядка.

Фу-у! Троуви облегченно вздохнул и тут же досадливо поморщился: зачем он тогда в белое вырядился? Наталье все рассказал? Та все утро воет, так что уши закладывает, домой просится, умоляет отпустить: Витенька, Витюша…А о Монтррионе ни слова! Женщины…

— Гоффит готов?

Дэйкс кивнул, не понимая, и на сегюр воззрился: это он о том приказе? Неужели найти надеется и на Землю отправить?

— Монтррой?

— В Колви. Точно. Наши засекли. И Гулгэст там. Силы собрали немалые.

— Прекрасно. Будет с кем развлечься. Завтракай и собирайся. Летим в Колви.

Идти оказалось трудней, чем она себе представляла. Ветер, темнота и острые камни. Ноги заплетались, Алена то и дело цеплялась за портупею Шаванпрат, чтоб не упасть. А тот шел, не сбавляя темп и не обращая внимания на ее тычки и рывки, даже не оборачивался.

Мысленно девушка раз сто попросила его остановиться, отдохнуть, на деле же не произнесла и слова, лишь губу изжевала от бессилия. Мужчина и так, по всему видать, к ней не благоволил, и кто его знает, скажи она что-нибудь, не кинет ли ее здесь? Это у них просто, по себе знала.

Часа через два мужчина, наконец, остановился, сел на валун и ей кивнул: отдыхай. Алена плюхнулась всем задом на плоский камень, блаженно вздохнув, достала и-ку и сунула в рот. Вторая пластина. Ничего, ничего..

Одно ее на ногах держало, заставляя идти, игнорируя слабость и желание послать все к черту и лечь прямо на камни. Не давало свалиться, разразиться капризной тирадой жалоб, не впасть в забытье — Рэй. Ее воображение рисовало его лицо: взгляд голубых глаз, пристально следящих за ней. В нем не было привычного равнодушия и холода, в них плескалась тревога, сочувствие и любовь. Брови чуть сдвинуты к переносице, губы кривятся, взывая, словно из последнего удерживая крик отчаянья: Иди, милая, иди. Я жду тебя…

И душа летела на этот зов, забывая отеле, не успевающим за ней: иду!

Алена горько усмехнулась: ерунда, всего лишь мечта. Очередная. Бредовая. Прислонилась к камням спиной и затылком и вдруг запела, вглядываясь в ночную тьму неба широко распахнутыми глазами:

"Одинокая птица, ты летаешь высоко

В антрацитовом небе безумных ночей

Повергая в смятенье бродяг и собак

красотой и размахом крылатых плечей.

У тебя нет птенцов. У тебя нет гнезда.

Тебя манит незримая миру звезда,

А в глазах у тебя не земная печаль.

Ты сильная птица, но мне тебя жаль

Одинокая птица, ты летаешь высоко.

И лишь безумец был способен так влюбиться

— за тобою вслед подняться,

за тобою вслед подняться,

чтобы вместе с тобою разбиться.

С тобою вместе…

С тобою вместе,

с тобою вместе…

Черный ангел печали, давай отдохнем,

Посидим на ветвях, помолчим в тишине.

Что на небе такого, что стоит того,

чтобы рухнуть на землю тебе или мне?

Одинокая птица, ты летаешь высоко.

И лишь безумец был способен так влюбиться

за тобою вслед подняться,

за тобою вслед подняться,

чтобы вместе с тобою разбиться.

С тобою вместе…

С тобою вместе,

с тобою вместе…"

Когда голос канно, чуть хрипловатый, но удивительно приятный, разорвал ночную тьму, Шаванпрат хотел ее прервать, но, прислушавшись, забыл об этом. Он не понимал слов, но чувствовал, как голос, проникая в самое сердце, трогает самые светлые забытые стороны души.

— Можешь перевести? — попросил он, когда девушка смолкла. Та перевела, спев тоже самое на флэтонском. Некоторые слова были не понятны, но сути не меняли.

Мужчина молчал минут пять, потом встал, прошел несколько метров, повернулся и с достоинством кивнул:

— Хорошая песня.

И пошел дальше. А что говорить? Он понял, почему сегюр взял эту девушку под свою защиту, почему назвал своей женой. И Модраш здесь был не причем. Шаванпрат даже позволил себе улыбнуться и гордо вскинул подбородок: большая честь умереть, соединяя эту пару. Они стоят друг друга.

Алена обиженно поджала губы и поплелась следом.

В предрассветном сумраке Колви ничем не отличался от окружающей местности. Шпили зданий напоминали зубья скал. Кругом тихо и темно: ни огней, ни естественных городских звуков.

Шаванпрат нырнул куда-то вниз с проворством мыши. Алена еле успела последовать за ним, нащупав каменный обод лаза. Он напоминал каменную трубу в никуда. В ней чуть слышался шорох. Мужчина прополз далеко вперед. Девушка чертыхнулась и полезла следом, проклиная свою неудобную одежду.

Ползти пришлось долго. Дорога оказалась еще хуже, чем она предполагала. Во весь рост не выпрямишься, узко, передвигаться можно только на четвереньках, запинаясь о подол и карябая конечности, чертовски неприятно. К тому же проводник, похоже, забыл о ней и ушел далеко вперед, пыхтя, как локомотив.

Девушка, скрипя зубами, продвигалась вперед, костеря на чем свет, невоспитанного, бессердечного окэсто. Она уже перешла к десятому раунду его насильственного обучения нормальным манерам, как наткнулась на что-то мягкое.

— Отдохни, — разрешил голос Шаванпрата.

— О-о-о, как вы великодушны, милостивый государь, — процедила Ворковская, пристраиваясь рядом и прикусывая язык, чтоб не сказать этому дикарю все, что о нем думает. Но язык никак не держался.