– Завадский тоже человек, – объясняла Раневская коллеге Геннадию Бортникову, – но он пока об этом не догадывается. Вот слезет с постамента…
Немного подумав:
– Нет, сам не слезет…, а сбрасывать жалко. Тоже человек ведь…
Завадский Раневской:
– Я больше не буду вам ничего советовать, вы и без того умная, придумывайте это сумасшествие сами!
– Ну нет, мне без вашей помощи с ума не сойти!
Завадский никогда не ошибается просто так. Он совершает ошибки в назидание другим.
Разгневанный Завадский закричал:
– Зла не хватает!
Раневская услужливо:
– Могу одолжить.
По воспоминаниям коллег Фаина Раневская часто опаздывала. Когда у Завадского бывало хорошее настроение, он норовил ее поддеть по этому поводу:
– Фаина Георгиевна, почему вы снова опоздали?
Та невозмутимо:
– Поздно вышла из дома.
– Почему же нельзя было выйти пораньше?
– Выходить пораньше было тоже поздно, голубчик…
Бывает взаимная любовь. У нас с Завадским взаимная нелюбовь. Но мне лучше то, что есть.
Услышав, как актеры судачат о том, что у них с Юрием Завадским идет непрерывная война, Фаина Раневская задумчиво нахмурилась:
– Скажите, а всякие там конвенции не отменили?
– Какие конвенции, Фаина Георгиевна?
– Ну, военные, по поводу пленных…
– Нет, а почему вы спрашиваете?
– Если я одержу победу, мне же Завадского содержать придется.
Немного подумав:
– Может, проиграть? Пусть он меня содержит, у него кошелек толще.
Завадский, утомленный спором с Фаиной Раневской, машет рукой:
– Ладно, пусть будет по-вашему!
Та торжествующе:
– Поздно, я уже передумала!
Я очень добрая. Я даже могу простить Завадского за то, в чем он не виноват».
– Мне нужно в магазин, – заявила во время одной из репетиций Фаина Раневская.
– Что-то срочное, Фаина Георгиевна?
– Да, хочу купить брюки.
– Вы же не носите брюки.
– Вчера Юрий Александрович Завадский сказал, что если он увидит меня в брюках, то непременно получит инфаркт. Ради этого стоит их надеть.
С Завадским трудно. Если я молчу, он тут же воображает, что он прав. Если спорю – считает что дважды прав.
Известно, что Юрий Александрович Завадский был женат несколько раз.
В том числе, его женой была актриса Вера Марецкая[4]. Раневская не упускала случая съязвить по этому поводу:
Завадский предпочел видеть Верку на сцене, – говорила Фаина Георгиевна. – Наверное, дома по утрам она представляет неприглядное зрелище.
Была женой Юрия Александровича и великая балерина Галина Уланова.
– Завадский не вынес болтливых актрис и выбрал себе в жены балерину, чтобы молчала, – заявила Раневская.
Юрий Завадский очень любил проводить своеобразные лекции об актерской игре в частности и о театре в целом. Не ходить на них считалось рискованным. Актеры боялись режиссерского гнева.
Однажды, после очередной длинной и скучной лекции, Завадский вдруг обратил внимание на непривычно притихшую Раневскую:
– Фаина Георгиевна, что-то вас давно не слышно…
– Это чтобы умнее казаться. Те, кто молчат, всегда умнее выглядят. Вы брали бы пример…
Коллега Фаины Георгиевны, актер страшно переживал, услышал ли Завадский, что он сказал. Раневская обнадежила молодого человека.
– Не услышал. Завадский никогда не слышит, если говорят не о нем.
– Это ваши слова, Фаина Георгиевна?! – возмутился по какому-то поводу Завадский.
– Нет, я их взяла взаймы.
– Завадский опорочил меня перед потомками, – заявила как-то Фаина Георгиевна.
– Чем, Фаина Георгиевна?
– Он – гениальная сволочь. Но потомки, к сожалению, забудут, что он – сволочь, зато будут помнить, что гениальная. А если гений не дает роли Раневской, значит, Раневская – говно.
Во время одной из репетиций Завадский услышал, как Раневская говорит о нем:
– Юрий Александрович очень любит, чтобы ему говорили правду в лицо, даже если после подобных откровений правдолюбца уволят.
– Я же вас не уволил, Фаина Георгиевна, – заметил режиссер.
– Боитесь, что я уйду и скажу эту правду в другом месте.
Завадский воскликнул в отчаянии:
– Публика просто не способна понять замысел этого спектакля!
Раневская тут же посоветовала:
– Поменяйте публику.
Завадский ехидно:
– Посоветуйте как.
– Напишите на афише: «Спектакль только для тех, кто способен понять». Будет аншлаг, все решат, что признаваться в неспособности неприлично.
– Если Завадский умрет, я умру тоже.
– Почему, Фаина Георгиевна? Вы так его любите?
– Не от тоски, от избытка желчи. Мне не на кого будет ее изливать.
Я не помню случая, чтобы кому-нибудь удалось оказаться сверху Завадского.
Иногда Юрий Александрович ведет себя не как мужчина, а как склочница из коммунальной квартиры.
Завадский – вытянутый в длину лилипут.
Была у Завадского жена – Уланова. Слава богу, у нас не танцевала.
Кончаю мое существование на помойке, то есть в театре Завадского.
Театр – невыносимая пошлость во главе с Завадским.
Творческие поиски Завадского охарактеризовывались Раневской не иначе, как «капризы беременной кенгуру».
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Наконец, у Завадского лопнуло терпение и он попросил актеров не замечать актрису, когда она в очередной раз опоздает.
Вбежав в репетиционный зал, Раневская поприветствовала коллег:
– Здравствуйте.
Молчание.
– Здравствуйте, – повторила Фаина Георгиевна громче, но ответа не услышала.
– Здравствуйте.
Ноль внимания.
– Ах нет никого?! Тогда пойду поссу.
Наблюдая за происходящим на сцене Юрий Александрович не выдержал и заорал:
– Фаина Георгиевна! Вы своими находками «сожрали» весь мой замысел!
– То-то у меня чувство, как будто я говна наелась, – достаточно громко пробурчала Раневская.
– Вон из театра! – крикнул мэтр.
Подойдя к авансцене, Фаина Георгиевна ответила:
– Вон из искусства!!
Юрий Александрович Завадский любил не только читать лекции, но и организовывать мастер-классы по актерскому мастерству, точнее по своему видению театра. Фаина Георгиевна не любила эти мероприятия, считая их пустой тратой времени. В который раз заметив, что Раневская не пытается скрыть зевоту, режиссер начал укорять актрису:
– Фаина Георгиевна, как же так? Я говорю, а вы зеваете!
– Не смущайтесь, – заявила Раневская. – Я всегда зеваю, когда мне очень интересно.
Завадский:
– Фаина Георгиевна, почему вы меня не слушаете?
Раневская:
– Чтобы не появилось желание возражать.
Завадский:
– Наша позиция твердая! Раневская:
– Но гибкая.