Услышав о Завадском, что тот страшно злопамятный и никогда никому ничего не прощает, Фаина Раневская возразила:

– Неправда! Себя он прощает всегда.

Как-то Юрий Александрович Завадский, который только что к своему юбилею получил звание Героя Социалистического Труда, опаздывал на репетицию. Ждали долго. Наконец, не выдержав, Раневская спросила с раздражением:

– Ну и где же наша Гертруда?

Есть перпетум мобиле, а Юрий Александрович – перпетум кобеле.

Он умрет от расширения фантазии.

Делая скорбную мину, Раневская замечала: «В семье не без режиссера».

…С упоением била бы морды всем халтурщикам, а терплю. Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней. Терплю даже Завадского.

– Ох, вы знаете, у Завадского такое горе! – Какое горе? – Он умер.

Во время репетиции Юрий Александрович Завадский обиделся на актеров из-за какой-то ерунды, не сдержался, накричал, выбежал из репетиционного зала, хлопнув дверью и бросив:

– Пойду повешусь!

Все были подавлены. В тишине раздался спокойный голос Раневской:

– Юрий Александрович сейчас вернется. В это время он всегда ходит в туалет.

Завадскому дают награды не по способностям, а по потребностям. У него нет только звания «Мать – героиня».

Когда у Раневской спрашивали, почему она не ходит на мастер-классы и лекции Завадского о профессии актера, Фаина Георгиевна отвечала:

– Я не люблю мессу в бардаке.

– Доктор, в последнее время я очень озабочена своими умственными способностями, – жаловалась Фаина Георгиевна.

– А в чем дело, дорогая моя? Каковы симптомы?

– Очень тревожные: все, что говорит Завадский кажется мне разумным.

Отзывчивость никогда не была сильной стороной режиссера Юрия Александровича Завадского. Притворяться же он не хотел и не любил. Когда однажды на гастролях у Фаины Георгиевны случился сердечный приступ, Завадский лично отвез актрису в больницу и ожидал в коридоре, пока несчастной сделают укол. На обратном пути в театр режиссер поинтересовался:

– Что они сказали, Фаина?

– Что, что… Грудная жаба[5], – пробурчала Фаина Георгиевна.

– Какой ужас! – воскликнул Завадский. – Грудная жаба!

Но уже через минуту, засмотревшись на пейзаж за окном автомобиля, стал напевать:

– Грудная жаба, грудная жаба.

– Вы знаете, что снится Завадскому? – спрашивала коллег Раневская. И тут же отвечала на свой вопрос. – Ему снится, что он уже похоронен в Кремлевской стене.

Завадский родился не в рубашке, а в енотовой шубе. У других во рту была серебряная ложка. У Завадского был половник.

Завадский уцененный Мейерхольд.[6]

Завадский – маразматик – затейник.

Фаина Раневская часто говаривала, что Завадский простудится только на её похоронах.

– В зрительном зале нужно поменять кресла, – заявила Фаина Георгиевна.

– Это еще зачем? – подозрительно прищурился Завадский.

– Подголовники нужны высокие.

– Фаина Георгиевна, с задних рядов и без того сцену плохо видно.

– Еще одна производственная пьеса, и в театр будут ходить только те, кому дома выспаться не дают. А спать удобнее с подголовником.

– Вчера была приятно удивлена.

Зная, что накануне Фаина Раневская ходила на спектакль в другой театр, Завадский несколько ревниво поинтересовался:

– Чем это?

– Оказывается, бывает хуже, чем у нас.

– Дурной характер Завадского куда тяжелее моего!

– Ты уверена, Фаина? – засомневалась Вера Марецкая.

– Конечно! Я свой переношу легко, а его – трудно.

– Куда поедет отдыхать Завадский, когда возьмет отпуск? – поинтересовалась Раневская.

– Кажется, в Крым, – отмахнулась Марецкая. – А тебе зачем?

– Хоть бы раз поехал в местный санаторий.

– Зачем? – снова спросила Марецкая.

– Крым мне не по карману, а в санатории я бы ему отпуск испортила с удовольствием.

Завадский посредственному актеру:

– Вашей игрой недовольна добрая половина зрителей!

Раневская поддержала:

– А что уж говорить о злой…

В минуты откровения Фаина Георгиевна призналась известному телеведущему, писателю Глебу Скороходову в том, что у нее нет подруг. Раневской претили женское легкомыслие, глупость. Она то и дело посмеивалась над коллегой, актрисой Любовью Орловой, имеющей слабость к нарядам. А посмеиваясь, страдала: «Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я». И снова на выручку приходило чувство юмора.

Слушая восторженную речь какой-то актрисы, Фаина Георгиевна заметила:

– Боже мой! Она же сейчас захлебнется, не успеем откачать!

Утром, заламывая руки:

– Это ужасно, ужасно!

– Что именно, Фаина Георгиевна?

– Мне приснилось, будто я гуляю по Красной площади абсолютно голая, в одной шляпке. А все глазеют и глазеют.

– О боже! Голая!

Раневская махнула рукой:

– Причем здесь это? Шляпка была совершенно старомодной.

Однажды Фаина Георгиевна застала молоденькую актрису в слезах:

– Он отверг меня, – пожаловалась страдалица.

Раневская успокоила:

– Не переживайте, милочка, люди обычно отказываются от слишком дорогих вещей, которые не могут себе позволить.

Тихонько себе под нос:

– …или от всякой дряни…

Раневская в образе Маргариты Львовны посмотрела на себя в зеркало и произнесла:

– Да, красота страшная сила!

А после тихонько добавила:

– …а ее отсутствие еще страшнее.

Надоевшей актрисе:

– Вы – счастье, которого всегда в совершенном избытке.

Марецкая об общей знакомой:

– Слава богу, хоть к старости поумнела!

Раневская в ответ:

– Не поумнела, а просто стала осторожнее. Кроме того, она стала хуже слышать, а потому, на всякий случай, соглашается.

– Женская логика и правда ущербна, по крайней мере, в отношении мужчин.

– ?!

– Сначала старательно не замечают недостатков, потом влюбляются в это черт-те что, выходят за него замуж, десяток лет перевоспитывают, а потом рыдают, что вышли замуж не за того.

– У меня неприятность, – заявила Раневская домработнице.

– Что случилось?

– Приснился Аполлон…

– Какой еще Аполлон?

– Бельведерский!

– И что?

– Только он подошел ко мне… и тут вы со своими дурацкими вопросами!

– Фаина Георгиевна, у вас хорошая память?

– Не жалуюсь, милочка. Особенно в том, что касается чужих недостатков и своих достоинств.

– Столько гадости написала в письме, столько гадости… – бормотала Фаина Раневская.