— Здравствуйте, Светлана Михайловна.

— Здравствуйте, Сергей Александрович. Присаживайтесь.

— Если вы не против, постою с вами у окна. Михаил Васильевич еще на работе?

— Он будет позже. Я вас просила приехать несколько раньше, так как хотела поговорить с вами. Один на один.

— Слушаю вас внимательно, Светлана Михайловна.

— Несмотря на ваши возможные возражения, мне хочется лично поблагодарить за то, что вы для меня сделали. Не знаю, чтобы со мной было, если бы не вы! Все что произошло…. Нет! Не так! Моя жизнь с того дня как бы разделилась надвое. Мир, в котором я жила, в одночасье, стал детским и наивным. Я ведь верила людям! Теперь я… их начинаю бояться. Зачем им делать такое?! Это противно и мерзко! Извините, я, наверно, сумбурно говорю. Но вы понимаете меня?!

— У нашего с вами мира, Светлана Михайловна, тысячи лиц. Они все разные, есть радостные, есть довольные, спесивые, ханжеские, счастливые. А есть уродливые лица. Поэтому просто считайте, что мир на какое?то время повернулся к вам своей уродливой ипостасью. Глянула она на вас, и пропала, растворившись во множестве своих обличий.

— Вы очень необычно говорите, Сергей Александрович. Мне как?то пришлось быть на творческом вечере, там нечто подобное говорили декаденты — символисты.

— Мне даже не приходилось слышать о них.

— Даже как?то странно слышать от вас такие яркие и необычные слова. Обычно вы прямой и резкий в своих суждениях. Знаете, мне кажется, я начинаю вас понимать!

— Это в вас говорит чувство благодарности ко мне. Мы разные люди. Это….

— Это вы так считаете, Сергей Александрович?! — голос у нее был режуще — ясный и холодный, как зимнее морозное утро.

Я даже несколько оторопел от подобного тона и неожиданного намека на признание. Вот только кто его знает: признание ли это?

— Вы… вы как ледокол, который раздвигает льдины! Он тоже большой и мощный. И помогает людям. За это ему все благодарны! Но это громадный пароход, а если таков человек?

Честно говоря, я так и не понял ее аналогии.

— Гм! Разное приходилось о себе слышать, но сравнение с ледоколом, явно что?то новенькое.

— Господи, что я говорю! Извините меня, пожалуйста! Все никак не могу отойти от того ужаса!

— Ничего страшного. Знаете, я хорошо понимаю вас, потому что, в свое время, мне пришлось пережить не менее страшный кошмар. Причем, он длился не минуты или часы, а…. Знаете, давайте поговорим о чем?нибудь другом. Хорошо?

Некоторое время она испытующе смотрела на меня, потом вдруг сказала: — Вы не поверите, но я вам в какой?то мере завидую.

— Мне? Почему?

— Вы, с вашей волей и внутренней силой, не стали бы сутками бороться с этим кошмаром, а задушили бы его в мгновение ока, — немного помолчав, добавила. — Пожалуйста, не обижайтесь на меня за то, что я сравнила вас с ледоколом. Просто не знаю, что на меня нашло!

— Ледокол — это нечто громадное и гудящее в тумане, — я решил сказать какую?нибудь глупость, надеясь, если не развеселить, то хотя бы отвлечь девушку от мрачных мыслей. — Даже как?то странно нас сравнивать, тем более что обычно я кажусь себе большим, добрым, плюшевым медведем. Правда, есть сходство?

— Вы?! Похожи? — удивление прошло, и в ее глазах загорелись веселые огоньки. — Плюшевый медведь?! Ха — ха — ха!

Закончив смеяться, она расслабилась и уже с каким?то лукавством в голосе спросила: — Вы когда ворвались туда,… то крикнули нечто странное, но эти слова мне почему?то врезались в память. "Светлана Михайловна, закройте глаза и постарайтесь расслабиться! А вы, господа, получайте удовольствие!". Почему вы так странно сказали?

Теперь у меня появилось желание засмеяться, и я с трудом подавил готовый вот — вот вырваться смешок.

— Гм! Да просто… случайно вырвалось. Не спрашивайте, потому что уже сам не помню, к чему это все сказал.

Не объяснять же девушке начала двадцатого века смысл пошлого анекдота из будущего, каким?то образом всплывшего у меня в памяти в тот самый момент. Все же женским чутьем она уловила скрытую подоплеку в моем оправдании, естественно, приняла ее на свой счет и смутилась. Мне как галантному кавалеру снова пришлось прийти на помощь.

— Как ваша школа, Светлана Михайловна?

— Сегодня, второй день как пошла на занятия, а так сидела дома, — при этом было видно, что она отвечает мне автоматически, явно думая о чем?то другом.

— Как поживает отец Елизарий?

— Хорошо, — ответила она, и вдруг спросила меня. — Вы же тогда… видели меня?

При этом вопросе ее щеки стали наливаться краской.

"Так вот в чем дело. Видел ли я тогда ее стройные ножки?".

— Отрицать не буду, — постарался я ответить строгим тоном, без какого?либо намека на игривость.

— Вы, потом, ту фразу сказали,…уже на улице. Наверно, хотели ободрить меня, дать прийти в себя. Да?

— Конечно, мне хотелось вас встряхнуть, но при этом я не мог не подчеркнуть совершенства вашей фигуры.

Несмотря на изящную обтекаемость фразы, девушка покраснела, как маков цвет и опустила глаза.

"А ведь мог остановиться на первой половине фразы. Что теперь ждать?".

Ответ на мой мысленный вопрос оказался неожиданным. Девушка резко подняла голову, посмотрела мне прямо в глаза и вдруг сказала: — Ведь я вас толком так и не поблагодарила! — затем приподнявшись на цыпочках, неожиданно закинув руки за шею, обняла меня, поцеловала, потом так же порывисто и резко отступила на два шага, не поднимая глаз. Несмотря на быстроту и неожиданность, я все равно мог поклясться, что когда наши взгляды встретились, в глубине ее зеленых глаз плясали озорные бесенята.

"Ух, ты! Не ожидал!".

Только я так подумал, как внизу громко хлопнула дверь, и раздался громкий голос хозяина дома: — Аглая! Я пришел! Как там наш ужин?!

Девушка, услышав голос отца, занервничала и торопливо сказала:

— Извините меня, Сергей Александрович. Вы с отцом пока поговорите, а я позже приду.

— Хорошо, Светлана Михайловна. Буду вас ждать.

Она развернулась и пошла, слегка покачивая бедрами с чисто женским изяществом, заложенным самой природой.

"И дети у нее будут такие же красивые, как их мама, — глядя ей вслед, подумал я и вдруг почувствовал нечто похожее на смущение, чувство, которое у меня уже давно атрофировалось. По крайней мере, я так считал до этой секунды.

Прошло полгода. Армия получила новые легкие пулеметы и автоматические винтовки, которые сейчас с успехом применялись на Кавказской войне. Победа русских войск была настолько очевидна, что даже турки это понимали, продолжая медленно отступать, сдавая города и опорные крепости. Скоро должны были воплотиться в жизнь вековечные мечты российских правителей: освобождение от власти мусульман города — колыбели православия Византии и захват проливов Босфор и Дарданеллы. Ничто этому не могло помешать, после выхода из войны Австро — Венгерской империи. Оставшись один на один с Россией, Франц Иосиф прекрасно понимал, что одним им не справиться и начал переговоры о мире, но его смерть 21 ноября 1916 года их оборвала. Воспользовавшись безвластием в стране, русская армия начала наступление. Венгерские и чешские части, находящиеся на грани бунта, начали самовольно отступать, невзирая на приказы главного командования. Приемник Франца Иосифа Карл I, вступив на трон, оказался перед перспективой полного развала страны. Наступление русских армий, восстание в Будапеште, поддержанное венгерскими войсками, мятежи и неповиновение в чешских войсках. Он запросил мир у России, но было уже поздно. Парламент Венгрии расторг унию с Австрией и провозгласил независимость страны в Будапеште. Карл I прекрасно понимал, что подавление восстания в Венгрии прямо сейчас может стоить ему трона. Оставив, все как есть, он начал лихорадочные переговоры с Россией о мире. Чехию, в свою очередь, охватила волна мятежей и бунтов. Теперь единственным выходом сохранения части империи был срочный мир с Россией на любых условиях. Отдав половину Словакии, Галицию и Буковину, и заплатив большую контрибуцию, Карл I получил долгожданный мир. После окончания войны с Австро — Венгрией, почти половина дивизий были отведены на переформирование, после чего началась вторая волна демобилизации. Через два месяца после окончания боевых действий на австрийском фронте вернулось домой около трехсот тысяч человек.