Генерал замялся.
— Не хотел говорить, ваше величество. Противореча сам себе, я нам днях был у одной известной ворожеи… и поинтересовался своей судьбой. Где?то такими словами она мне рассказала о моей судьбе. Извините меня, ваше величество. Никогда раньше не интересовался подобной мистикой, а в связи с этими событиями, чувствую себя… как?то странно.
— Не вы один, Эрих. Не вы один. Интересно, как там мой кузен Никки?
— Вы думаете, что с ним происходит то же самое?
— Мне все равно, что с ним происходит. Вот же ирония судьбы, Эрих! Этот слабый и вялый по характеру человек становится правителем такой большой и богатой державы. Всю свою жизнь он изображает из себя рыцаря без страха и упрека, но все видят, что это только мираж, защита для того чтобы скрыть слабость и неуверенность в себе. А вообще интересно, что ему могли такое напророчить? Падение империи? Смерть? Погоди, Эрих! Так вот наверно в чем дело! Ему, скорее всего, предсказали еще более худшую судьбу! И одним из условий чтобы ее изменить является сепаратный мир! Вот в чем дело! Иначе, зачем ему затевать все это?! Как вы думаете, генерал?!
— Вполне возможно, ваше величество! Как говорят русские: дыма без огня не бывает.
— Так может надавить на них? Выставить им условия, которые в полной мере устраивают нас!
— Тут вот в чем дело, ваше величество…. Может они, уже знают условия, которые мы им предложим в будущем, и именно поэтому предостерегают нас.
— Хм! Да. Такое возможно. Тут надо решать без спешки. Эта папка у вас в руках: наши требования?
— Да, ваше величество. 96 листов.
— Изложите основные пункты, генерал.
— Простите меня, ваше величество, но я получил этот документ перед самым отъездом и поэтому не смог изучить его основательно.
— Оставьте. Сам посмотрю. Вы мне лучше скажите: сколько мы сможем снять дивизий с русского фронта в случае заключения перемирия?
— От двадцати до двадцати пяти дивизий пехотных дивизий, ваше величество. Думаю, это даст нам возможность окончательно сломить сопротивление англо — французской обороны, а возможно, даже закончить войну в начале следующего года.
— Надо еще подумать, под каким предлогом мы можем объяснить германскому народу заключение мира с нашим врагом?
— Мне кажется, ваше величество, народ Германии примет ваше волеизъявление без лишних вопросов. Наши люди не какие?нибудь там славяне, а истинные тевтоны! Порядок и дисциплина у нас в крови, ваше величество!
— Вы, конечно, правы, Эрих, но нам не нужны лишние разговоры за спиной.
— Будет сделано, ваше величество.
— Хочу еще узнать ваше мнение, генерал, на реакцию наших союзников.
— Австро — Венгрия оказалась слаба и настолько увязла в войне с Россией, что ей ничего другого не остается, как последовать нашему примеру, и попытаться заключить мир. Только в отличие от нас, думаю, ей придется заплатить за него частью своих территорий. Основным камнем преткновения подобных переговоров, думаю, станут Сербия и Черногория, так как Россия просто помешана на идее славянского единства. А вот турки, даже если и захотят, с Россией не договорятся. Царь давно уже заглядывается на черноморские проливы.
— Нам не нужна сильная Россия! Как только мы переломим ход войны, англичане, а за ними французы, придут к нам на поклон, после чего мы предъявим новые требования к русскому медведю! И боюсь, что моему кузену они сильно не понравятся!
— Ваше величество, вы забыли о русском провидце.
— Да. Действительно. Хм! Ладно, пока мы отложим этот разговор. Кто поедет на переговоры в Стокгольм?
— Могу предложить подполковника Дитриха фон Лемница, тем более что он уже введен в курс дела.
— Думаете, справиться?
— Он опытный и осторожный офицер.
— Хорошо. С русской стороны пусть пришлют нам Татищева. Я знаю, что он бесконечно предан моему кузену, поэтому если приедет он, значит, переговоры ведет русский император. На этом все!
Генерал вскочил с кресла.
— Ваше величество, разрешите отбыть к месту назначения?!
Спустя два дня после прибытия начальника генерального штаба в ставку началась наступательная операция англо — французских войск против германцев на реке Сомма.
ГЛАВА 17
Я готовил себе незатейливый ужин, когда зазвонил телефон. Поднял трубку.
— Здравствуй, Сергей. Просьба к тебе есть.
— Здравствуй, Миша. Какая?
— У нас инструктор по стрельбе заболел. Ты не мог бы подменить его на пару дней?
— Ты хочешь сказать, что во всей славной императорской армии нет замены какому?то инструктору?
— Хоть бы и так. Придешь?
— С утра у меня тренировки, а после часа, в любое время.
— Приходи завтра, к двум дня. Пропуск будет выписан.
— Буду.
Прибыл, как договаривались. Меня встретили, провели. У помещения тира меня уже дожидались курсанты. Их было девять человек. Все офицеры, в званиях, начиная от подпоручика и кончая штабс — капитаном. Молодых среди них не было. Возраст от тридцати и до сорока пяти лет. Подойдя к ним, я наткнулся на лениво — пренебрежительные взгляды. Инструктор — здоровяк в цивильной одежде, без малейшего следа военной выправки. Все это сразу сказалась на моей репутации. Шпак. Классическая штафирка. Вот что читалось сейчас в их глазах.
— Добрый день, господа офицеры. Меня попросили заменить инструктора на пару дней, поэтому не надо смотреть на меня столь пренебрежительно. Разрешите представиться. Богуславский Сергей Александрович.
— Вам бы господин Богуславский, судя по ширине ваших плеч, силовую гимнастику преподавать, а не из пистолета стрелять, — с ехидцей в голосе заметил жгучий брюнет в звании капитана — интенданта.
— У меня и то и другое очень даже недурственно получается.
— Значит, стреляете хорошо, господин Богуславский. Хм! Тогда с вашим навыком самое место на войне быть. Или вы так не считаете? — с нескрываемой издевкой спросил меня поручик — драгун с холеным породистым лицом аристократа.
— Уже был. Получил ранение, после чего признан негодным к строевой службе. Теперь давайте приступим к занятиям, господа.
— Где воевали? — поинтересовался светловолосый капитан — пехотинец с намечающимся брюшком.
Только я успел ему ответить, как капитан воскликнул: — Погодите! Так вы тот самый Богуславский?!
невольно привлек внимание всех остальных курсантов.
— Степан Васильевич, ты это о чем? — спросил его интендант.
— Это не мне отвечать, а господину Богуславскому, — ушел от ответа пехотинец, после чего внимание переключилось на меня, и я снова оказался в перекрестие девяти пар глаз. Рассказывать о том случае с немецкими офицерами у меня не было ни малейшего желания, поэтому я снова попробовал вернуться к занятиям:
— Господа, хватит вопросов. Время уходит.
Если остальным офицерам было просто любопытно, но поручик — драгун явно был из породы задир и любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.
— Мне так думается, господа, что эта таинственность имеет под собой нечто такое, о чем стыдно рассказывать в приличном обществе.
Мне стало понятно, что поручика надо приструнить, потому что сам по себе он не успокоится. Тут мне вспомнились слова Пашутина о том, что армейское командование, отсылая их на курсы, по большей части избавляется от людей, которые оказались по тем или иным причинам ненужными или непригодными к службе в своих частях.
— Вы бы для начала представились, господин поручик. Или мама вас не учила в детстве элементарному этикету вежливости?
— Извольте. Граф Бахметьев — Кричинский, — в глазах поручика сверкнули злые искры. — Так мы вас слушаем, милостивый сударь.
— Погодите, граф, не торопитесь. Я тоже человек, а значит, любопытен и поэтому хочу узнать: какая извилистая история привела вас на эти курсы?
Честно говоря, я даже не ожидал, что последует такая резкая реакция на мой вопрос. Лицо графа буквально перекосило. Мне стало ясно, что сюда его привела какая?то особенно грязная история. Глаза его вспыхнули ненавистью, а следом и рука скользнула к кобуре, но уже в следующую секунду он сумел взять себя в руки. Несколько секунд он еще вглядывался мне в лицо, пытаясь понять, насколько глубоко мне известно о его прошлом, а когда не получилось, постарался сделать вид, словно ничего не произошло.