{Говорил, что любит. А сам быстро нашёл замену!}

Ну и пусть, пусть. Пусть будет счастлив.

{Хороша любовь — ещё года не прошло, а он уже утешился!}

И ладно. Разве мало горя на свете? Пусть, пусть будет счастлив.

{Ты как Русалочка — всё повторяешь «пусть, пусть»…}

Я горько улыбнулась и стёрла с глаз горячие, больные слёзы.

Нет, я не Русалочка. Русалочка настолько любила своего принца, что согласилась превратиться в морскую пену, лишь бы он был счастлив.

А я уже была пеной, когда стала жить с Русланом. Он вернул меня к жизни. Воскресил.

И я не должна обижаться на него за то, что он может быть без меня счастлив, а я без него — нет.

Пусть будет. Пусть.

На следующий день я впервые поехала в гости к отцу. Нагруженная подарками, как Дед Мороз, и даже слегка волнующаяся.

На улице шёл пушистый и добрый снег, и я изо всех сил старалась не вспоминать прошлый Новый год. Ни к чему это.

Перед дверью в папину квартиру я стояла несколько минут, унимая волнение. Потом всё же позвонила — и замерла, услышав шаги по другую сторону.

Секунда, вторая, третья… Щелчок отпираемого замка… И дверь распахнулась.

— С наступающим, Ника!

Я не успела ничего рассмотреть — отец крепко обнял меня, а затем забрал все сумки.

— И тебя, пап. А…

— Здравствуй, Ника. С наступающим.

У неё были короткие тёмные волосы, кудрявые, как у меня, и немного испуганные серые глаза. А ещё — румянец во всю щёку.

Мама называла её «девчонка». Но она не была девчонкой. Да, моложе отца как минимум лет на десять, но не девчонка.

— Я Нина. Очень рада тебя видеть.

— И я вас, — сказала я не совсем искренне. Я не была рада. Впрочем, «не рада» тоже. — С наступающим.

Она кивнула и почему-то, к моему удивлению, ещё сильнее покраснела.

— Раздевайся, надевай тапочки и проходи в комнату. Будем тебя с Серёжкой знакомить, — папа говорил весело, но я чувствовала, что ему неловко.

И тут меня кольнуло.

Серёжка.

Нет, я выбирала ему подарок. Точнее, я купила то, что сказал папа, и собиралась положить под ёлку вместе с остальными подарками. Только тогда, в магазине игрушек, я ещё не успела по-настоящему осознать…

Да и сейчас пока не совсем…

А «совсем» настало, когда я его увидела. Трёхлетнего мальчика в зелёной футболке с нарисованным монстриком, играющего в машинки на полу детской.

Он поднял голову, посмотрел на меня и тут же вскочил на ноги.

— Ника? Ты — Ника?

— Д-да, — протянула я, не понимая, почему моё появление вызвало подобный ажиотаж.

— Ур-ра-а-а! — закричал мальчик, бросился вперёд и обнял меня где-то в районе коленок. — Будешь смотреть мои игрушки?

— Конечно, — кивнула я и зачем-то добавила: — Как же не смотреть-то?

Он расплылся в улыбке и побежал к комоду — что-то доставать оттуда.

Господи, брат. У меня есть брат.

И…

— Я рассказывала Серёже о тебе, — негромко сказала стоящая позади Нина. — Говорила, что у него есть сестричка, и она придёт в гости на Новый год.

…И этот брат очень похож на меня.

Волосы колечками, голубые глаза, ямочки на щеках, форма носа, губ, подбородка — он напоминал меня в детстве, какой я видела себя на фотографиях. Только мальчик.

Брат. Серёжа. У меня есть брат!

— Вот, смотри!

В руку ткнулось что-то металлическое. Я опустила голову — машинка какая-то.

— Знаешь, я совсем не разбираюсь в машинках…

— Ничего страшного! — заявили мне с искренней улыбкой. — Я тебя научу!

Почему-то ужасно, ужасно, просто невыносимо хотелось плакать.

Только не от одиночества, боли или горя.

А от чего-то… невозможно счастливого, искрящегося, словно огоньки на новогодней ёлке.

Удивительно, как много радости может принести всего лишь искренняя детская улыбка.

Серёжа оказался очень милым, живым и любопытным мальчиком, в котором уже чувствовался стержень настоящего, цельного человека. Я с интересом наблюдала за ним весь вечер, забыв про все свои тревоги и ненастья. Всё ушло на задний план.

А ещё я наблюдала за папой и Ниной. Я помнила, каким нервным и дёрганым он был последние годы моего детства, и теперь осознавала, почему.

Тело жило с нами, но душа принадлежала другой женщине. Вот этой.

Я ведь хорошо знаю, что это такое — жить с одним, но принадлежать другому. Это мучительно, если у тебя есть совесть.

У папы она есть.

А ещё я вспоминала, как к нему относилась мама, и сравнивала её поведение с поведением Нины. Разница была настолько огромной, что у меня сжималось сердце, когда я представляла, каково пришлось им всем. Отцу, Нине и маме.

Имею ли я право их осуждать?..

Ближе к часу ночи Нина пошла укладывать Серёжу, а мы с папой убирались на кухне. Он мыл посуду, я вытирала и складывала её стопочкой на столе.

И неожиданно, поглядев на его уже начавшие седеть виски, спросила:

— Пап, а зачем ты меня пригласил?

Он поднял голову и посмотрел на меня такими же, как у нас с Серёжкой, глазами.

— Потому что ты моя дочь, Ника.

— Но раньше не приглашал. Если не считать прошлого года.

— Ника… — Отец на секунду опустил глаза, но затем поднял их вновь. — В первый год я не позвал тебя, потому что ты всё равно бы не пошла. Нина всегда очень хотела познакомиться, но мы оба понимали, что это невозможно. Тогда это было невозможно.

Я кивнула.

Да. Он прав.

— А на следующий год Нина только-только родила. Мы ничего не отмечали, никого не звали. Потом я собирался, но ты сама мне сказала, что пойдёшь на вечеринку к однокурсникам, и я не решился тебя тревожить.

Теперь уже я опустила глаза.

— Я думала, что не нужна тебе.

— Ну что ты. — Папа сделал шаг вперёд и обнял меня. — Я знаю, я виноват. Я уделял тебе очень мало внимания последние годы. Серёжка сильно выматывал, Нина часто болела, и у меня просто не было сил. Я знаю, это не оправдание, но…

Я погладила его по плечам.

Я очень многое могла бы сказать. О том, как мне было плохо и одиноко. О том, как я плакала по ночам, как считала, что виновата в их с мамой разрыве. О том, как я скучала по своему детству… и своему счастью.

Да, я многое могла бы сказать. Но вместо этого сказала лишь:

— Я рада, что ты счастлив, пап.

Потому что на самом деле это было единственным, что имело значение.

Я ушла домой утром, сразу после того как Серёжка проснулся и, рассмотрев все подарки от Деда Мороза, сел завтракать. Мне не хотелось есть, но я предполагала, что Еноту как раз очень хочется, поэтому попрощалась с папой, братом и Ниной и отправилась к себе.

На улице было свежо, морозно и… пустынно. Тихо-тихо, как в сказке или во сне. Только теперь подобное молчание мира вызывало у меня не тоску, а улыбку.

Я достала мобильный телефон и набрала мамин номер. Я уже говорила с ней накануне, но тогда всё было по-другому.

— Привет, мам. С наступившим.

— Никуля! — голос её был весёлым и благодушным, как и всегда. Только раньше меня это раздражало, а теперь — нет. — Ну как ты? Всё в порядке?

Она тревожилась. Знала, что я пойду на Новый год к папе, и немного переживала.

— Да, всё хорошо. У меня, оказывается, чудесный братик.

— Да-а-а, — голос её вновь повеселел, — Слава присылал фотографии, очень милый мальчик, и на тебя похож. Точнее, вы оба похожи на Славу. Сразу видно, чьи дети.

Я ожидала, что мама спросит, как мне Нина, но она не спросила. Возможно, боялась услышать ответ, а может, ей просто было безразлично.

Я поинтересовалась, как она сама провела новогоднюю ночь, и мама радостно защебетала. Я слушала, кивала, улыбалась, наслаждаясь просто самим звуком её голоса.

Счастливого голоса.

Когда мы жили вместе, я почти никогда не слышала у неё такого голоса.

— Мам… я рада, что тебе хорошо, что ты счастлива.