— О господин, — ответил он, склоняя голову, — твой скромный посыльный боится, что благородный гнев твоей особы обрушится на него, когда ты услышишь дурные новости.

Я сказал:

— Дерьмо. — Но вынужден признать, что он меня рассмешил, а это единственный способ сделать дурные новости легче переносимыми. — Ну, хорошо, — сказал я, кивая, чтобы показать, что знаю, какими будут эти дурные новости. — Расскажи мне о Мечникове. Он был в черной дыре и теперь вернулся. Я уже сообразил, что он собирается потребовать часть моей премии за полет к этой дыре.

Альберт с любопытством взглянул на меня. Потом сказал, стягивая свитер с головы:

— Верно, Робин. И дело не только в нем. Клара вернулась к черной дыре вместе с Харбином Эскладаром…

— Подожди! С кем?

— Вот это Харбин Эскладар, — сказал он, указывая на второго мужчину. — Вы сказали мне, что слышали о нем.

— Альберт, — я вздохнул, разбираясь с предположениями и недоразумениями, чтобы получить новую картину. — Ты должен уже знать, что когда я говорю тебе, что знаю все, я лгу.

Он серьезно смотрел на меня.

— Этого я и опасался, — сказал он. — Боюсь, что это и есть дурная новость.

Он помолчал, как будто не решался продолжать, поэтому я поторопил его.

— Ты сказал, что они вдвоем отправились к черной дыре, где я их всех оставил.

Он покачал головой.

— О, Робин, — вздохнул он, но, слава Богу, не стал снова говорить со мной о чувстве вины. Просто сказал:

— Да, верно. Они с Кларой вместе спасли остальных, весь экипаж: двоих Дэнни, Сузи Эрейру, девушек с Сьерра-Леоне…

— Я знаю, кто участвовал в полете, — прервал я. — Боже мой! Они все вернулись!

— Да, вернулись, Робин, — он кивнул. — И все в некотором смысле рассчитывают на свою долю награды. Вот зачем Дейн Мечников обращался к адвокатам. А теперь, — сказал он задумчиво, сунув руку в карман и доставая трубку — незаметно внешность его стала обычной, волосы — снова седыми и растрепанными, — тут, конечно, возникает несколько необычных этических и юридических проблем. Как вы помните по предыдущим процессам, есть принцип, который юристы именуют «теленок следует за коровой». Что означает, что все ваши последующие накопления и приобретения можно в известном смысле рассматривать как следствия первоначальной научной премии за этот полет. Если бы они вернулись вместе с вами, они бы все, конечно, разделили эту премию.

— Так что я должен отдать им деньги?

— "Должен" слишком сильно сказано, но такова главная мысль, Робин. Как вы поступили с Кларой, когда она появилось в первый раз; вы тогда передали ей сто миллионов долларов за отказ от своих прав. Так как я предвидел, что подобная проблема возникнет, я взял на себя смелость связать вашу юридическую программу с юристами мистера Мечникова. Такая сумма кажется приемлемой. Я думаю, что с каждым вернувшимся придется заключить аналогичное соглашение. Конечно, они потребуют большего. Но не думаю, чтобы им удалось этого добиться; можно применить также закон о давности сроков, естественно.

— О, — сказал я облегченно. Я никогда точно не знал, насколько богат. Знал, что у меня несколько десятков миллиардов, так что одним миллиардом больше или меньше особой разницы не составляет. — Я думал, ты мне расскажешь действительно дурные новости.

Он закурил трубку.

— Дурные новости я вам еще не сообщил, Робин, — сказал он.

Я посмотрел на него. Он попыхивал трубкой и глядел на меня сквозь дым.

— Так сообщи, черт возьми!

Он сказал:

— Этот другой мужчина, Харбин Эскладар.

— А что с ним, черт тебя побери?

— Клара встретилась с ним, после того как покинула «Истинную Любовь». Он тоже пилот. Они вдвоем решили вернуться в черную дыру. Так что Клара наняла корабль Хуана Генриетты Сантос-Шмитца, который способен совершить такой полет. И прежде чем они улетели… гм… дело в том, Робин, что Клара и Эскладар поженились.

Существуют сюрпризы, услышав о которых вы тут же понимаете, что были к ним готовы. Это приходит словно ниоткуда.

— Спасибо, Альберт, — опустошенно сказал я, отпуская его. Он вздыхал, уходя, но все же ушел. У меня не хватило решимости продолжать разговор с Кларой. Я сообщил двойнику, что сказать ей, Мечникову и даже Харбину Эскладару. Но не стал ждать, пока это произойдет. Вернулся в гигабитное пространство и закутался в него.

Я знаю, Альберт считает, что я слишком много времени провожу в размышлениях. Не стану отрицать ничего из его слов. Это не означает, что я с ним согласен. Нет, не согласен. Я, конечно, не так умен, как он считает, но и не настолько причудлив. Я в сущности всего лишь человек. Реально я запись человеческого существа, но когда меня записывали, записали все человеческое во мне, и я по-прежнему испытываю те же чувства, что испытывал во плоти. И хорошие, и плохие.

Я делаю, что могу — по большей части, — и это все, что я могу сделать.

Я понимаю, что важно. Не хуже Альберта я знаю, что Враг страшен. Если бы я спал, мне снились бы кошмары (я сплю, вернее, делаю вид, что сплю, но это совсем другое дело) о вселенной, обрушивающейся нам на головы, и меня охватывает возбуждение или депрессия, когда я думаю об этой банде, которая сидит в своем кугельблитце, готовая в любую минуту выйти и сделать с нами то же, что она сделала с лежебоками, с существами с кораблей-парусов и с теми, что погребены подо льдом.

Это важно, но есть и другое важное. Я по-прежнему настолько человек, что считаю важными и межличностные отношения. Даже если они в прошлом и остается только позаботиться, чтобы не было никаких обид.

После того как Альберт ушел, куда уходит, когда он мне не нужен, я долго плавал в гигабитном пространстве, ничего не делая. Очень долго. Настолько долго, что когда снова вернулся в Центральный парк, Клара заканчивала фразу:

— Робин, познакомься с моим…

Забавно. Я не хотел слышать, как она произносит слово «муж». И поэтому сбежал.

То, что я сказал, не нужно понимать буквально. Я не сбежал. Я убежал к другой, а именно к Эсси. Она была на танцплощадке в Голубом Аду, плясала польку с кем-то бородатым, и когда я появился, она весело, пропела:

— О, как приятно увидеть тебя, дорогой Робин! Ты слышал новость? Конфискация отменена!

— Прекрасно, — ответил я, спотыкаясь о собственную ногу. Она внимательней взглянула на меня, вздохнула и увела с танцплощадки.

— Плохо пошли дела с Джель-Кларой Мойнлин, — догадалась она.

Я пожал плечами.

— Еще продолжаются. Я оставил там двойника. — Позволил ей усадить себя. Она села напротив, облокотившись о стол и заботливо гладя на меня.

— Ага, — сказала она наконец, кивая в подтверждение своего диагноза. — Опять глупости. Боль. Распад. Весь этот вздор? И прежде всего Джель-Клара Мойнлин?

Я рассудительно ответил:

— Не весь, нет, потому что мне потребовалась бы целая вечность, чтобы рассказать, что меня тревожит, но, да, это в их числе. Она замужем, ты знаешь.

— Хм. — Она не добавила «Ты тоже женат», так что мне пришлось сделать это самому.

— Дело, конечно, не просто в том, что она замужем, потому что я тоже женат — и не хотел бы, чтобы было по-другому, честно, Эсси…

Она нахмурилась.

— О, Робин! Никогда не думала, что слушать будет так скучно, но сколько раз можно это повторять?

— Я говорю так только потому, что это правда, — возразил я; чувствам моим нанесена легкая физическая рана.

— Я и так знаю, что это правда.

— Ну, наверно, знаешь, — согласился я. И не знал, что сказать дальше. Обнаружил, что держу выпивку, и сделал большой глоток.

Эсси вздохнула.

— Хороший прием. Я себя хорошо чувствовала, пока ты не появился.

— Прости, но, честно, Эсси, мне не до приемов.

— Итак, еще одно глупое дело, — замученно сказала она. — Ну, хорошо. Выкладывай, что у тебя на бедном измученном уме. Что хуже всего?

Я сразу ответил:

— Все. — И когда она взглянула на меня так, словно этого объяснения недостаточно, добавил: — Просто одно за другим, верно?