— Ага, — сказала она и немного подумала. Потом вздохнула. — Какой ты глупый, дорогой Робин. Может, снова стоит поговорить с Зигфридом фон Психоаналитиком?
— Нет!
— Ага, — снова сказала она и опять подумала немного. Потом сказала: — Вот что я тебе скажу, мой дорогой старый глупец. Как насчет того чтобы улизнуть с приема и посмотреть дома хорошее кино?
Этого я от нее не ожидал.
— Что за кино? — удивленно спросил я. Но она не ответила. И не стала дожидаться моего согласия. Начала показывать.
Стихли звуки Веретена, исчезли прилетевшие на прием старатели Врат. Мы больше не были там. Оказались совсем в другом месте и увидели скамью с ребенком на ней.
Разумеется, это не реальное кино. Ведь в гигабитном пространстве нет ничего «реального». Просто компьютерные имитации. Но подобно всему другому, что каждый из нас в состоянии вообразить, внешне они совершенно «реальны» — зрение, слух, даже запах, даже холодок от прохладного ветерка и проникновение в (наши несуществующие) легкие полного сажи воздуха.
Все это мне очень знакомо. Мы смотрели на меня — ребенка меня, много-много десятилетий назад.
Я чувствовал, что дрожу, безотносительно к температуре воздуха. Ребенок Робинетт Броадхед по-прежнему, съежившись, сидел на парковой скамье. Так это место называлось — парк. На самом деле на парк не очень похоже. В другое время, может, зрелище было бы прекрасное, потому что за мной-ребенком расстилались холмы Вайоминга. Но они не были тогда прекрасны. Туманные серые груды в тусклом воздухе. Можно было даже увидеть взвешенные в воздухе частички гидроуглерода, а ветви всех деревьев были покрыты сажей и слизью. Я — ребенок, который был мной, — одет по климату, достаточно суровому. На мне три свитера, шарф, перчатки и вязаная шапочка, натянутая на уши. Из носа у меня течет. Я читаю книгу. Мне… сколько? Примерно десять лет. Читая, я кашляю.
— Помнишь, дорогой Робин? Твои добрые старые дни, — сказала Эсси со своего невидимого места рядом со мной.
— Добрые старые дни, — фыркнул я. — Ты снова рылась в моих воспоминаниях, — обвинил я — но без подлинного гнева, потому что мы и раньше часто и без ограничений вторгались в память друг друга.
— Но ты только взгляни, дорогой Робин, — сказала она.
— Посмотри, как тогда обстояли дела.
Мне не нужно было этого призыва смотреть. Я и сам не мог оторваться. Без всякого труда узнал сцену. Пищевые шахты, где прошло все мое детство. Сланцевые шахты Вайоминга, где раздробляют породу, нагревают ее, превращая в кератоген, а затем скармливают дрожжам и бактериям, чтобы изготовить одноклеточный протеин, которым питается почти все слишком многочисленное и слишком голодное человечество. В шахтерских городках, пока живешь, невозможно избавиться от запаха нефти, а жили там обычно очень недолго.
— Я ведь никогда не говорил, что в прежние дни было хорошо, — добавил я.
— Верно, Робин! — торжествующе воскликнула Эсси. — Добрые старые дни были очень плохими. Гораздо хуже, чем сейчас, верно? Теперь детям не нужно дышать гидроуглеродным воздухом и умирать потому, что нет соответствующей медицинской помощи.
— Конечно, это правда, — сказал я, — но все-таки…
— Ты хочешь поспорить, Робин! Нам еще кое-что предстоит увидеть. А какую книгу ты читаешь? Я думаю, это не «Гекльберри Финн» и не «Русалочка».
Я посмотрел внимательней, чтобы угодить Эсси. Увидел название и ощутил шок.
Она права. Это совсем не детская книга. Это «Справочник пользователя страховых медицинских программ», и я вспомнил совершенно отчетливо, как взял книгу в доме, когда мать не видела, чтобы постараться понять, какая катастрофа нам грозит.
— Мама заболела, — простонал я. — У нас не хватало денег на обоих, и она… она…
— Она отказалась от операции, чтобы ты смог лечиться, Робин, — негромко сказала Эсси. — Да, но это было позже. На этот раз тебе нужна была только лучшая пища, а вы не могли себе этого позволить.
Мне стало больно.
— Ты только посмотри на мои выступающие зубы, — сказал я.
— И на то, чтобы поправить их, тоже не было денег, Робин. Плохое было время для детей, верно?
— Значит, ты играешь роль рождественского призрака из прошлого, — выпалил я, стараясь смутить ее упоминанием, которое она не поймет.
Но когда в твоем распоряжении гигабиты информации, можно понять многое.
— Ну, да и ты ведь не Скрудж [7], — сказала она, — но подумай. В те времена, совсем еще недавно. Земля была перенаселена. Голодна. Полна боли и гнева. Террористы, Робин. Вспомни все это насилие и бессмысленные убийства.
— Я все это помню.
— Конечно. Так что же случилось, Робин? Я скажу тебе. Ты случился. Ты и сотни других спятивших, впавших в отчаяние старателей с Врат. Вы находили технологию хичи и приносили ее на Землю. Находили отличные новые планеты, на которых можно жить. Это подобно открытию Америки, только в тысячи раз значительней. Вы нашли способы перемещать туда людей. И больше нет перенаселения на Земле, Робин. Люди ушли в новые места, построили лучшие города. Им даже не пришлось причинять вред Земле, чтобы сделать это! Воздух больше не уничтожают бензиновые двигатели и выхлопы ракет; мы используем петлю, чтобы подняться на орбиту, а оттуда летим куда угодно! Теперь нет таких бедняков, чтобы им было недоступно лечение, Робин. Даже если нужна трансплантация органов. Органы теперь делают из материала CHON, и не нужно ждать, пока кто-нибудь умрет, чтобы расхватать труп на части. Верно, Робин? Пищевая фабрика хичи делает теперь органы; именно ты много сделал для того, чтобы это стало возможно. Плотская жизнь, в постоянном добром здравии, продлилась на десятилетия. А записанные сознания, как мы, живут еще гораздо дольше — и опять-таки это достижение ты финансировал, а я помогала развить, так что даже смерть теперь уже не фатальна. Разве ты не видишь прогресс? Дело не в отсутствии прогресса. Просто старый ворчун Робинетт Броадхед смотрит на блюдо на пиру жизни и видит только, что из всех этих деликатесов получится дерьмо.
— Но ведь остается Враг, — упрямо сказал я.
Эсси рассмеялась. Она как будто действительно находила это забавным. Картина исчезла. Мы снова оказались в Веретене, и она наклонилась и поцеловала меня в щеку.
— Враг? — ласково сказала она. — О, да, дорогой Робин. Враг — еще одно плохое, вслед за целым рядом других. Но ты справишься с этим, как всегда справлялся. Только нужно браться за одно дело за раз. А теперь вернемся к самому важному делу — будем танцевать!
Она удивительная женщина, моя Эсси. Реальная или нет.
Она также совершенно права, права во всех смыслах, так что пришлось мне подчиниться ее логике. Не могу сказать, что мне по-настоящему стало весело, но новокаин по крайней мере притупил боль — насколько бы ни была она реальна, — притупил так, что я смог немного поразвлечься. Я так и поступил. Танцевал. Встречался с знакомыми. Переходил от одной группы записанных машиной друзей к другой, потом присоединился к Эсси и нескольким другим в Голубом Аду. Толпа медленно танцевала под музыку, которая нам не была слышна. Среди танцующих я увидел Кассату. Он, как зомби, двигался по танцплощадке, обнимая хорошенькую миниатюрную восточную девушку. Танцорам, по-видимому, не мешало то, что мы запели старые песни. Я пел с остальными, даже когда они переключились на старинные русские баллады о ночных троллейбусах и дороге на Смоленск [8]. Неважно, что я не знал слов. В гигабитном пространстве вы знаете все, что вам нужно, и в тот момент, когда нужно. И даже если бы я не знал, мне бы подсказал Альберт Эйнштейн.
Я почувствовал, как он похлопал меня по плечу, когда я стоял, прислонившись к старому пианино. Подняв голову, я увидел его улыбающееся лицо.
— Прекрасный голос, Робин, — похвалил Альберт, — и по-русски вы стали говорить бегло.
— Присоединяйся к нам, — пригласил я.
