Она была полненькой. Именно полненькой, а не шаром. Как раз, как мне и нравиться. Я почему–то предпочитал именно таких.

Алла у нас работает месяца четыре, поэтому я как–то упустил из виду знакомство с ней. К тому же я недавно со своей бывшей разбирался, та еще фифа…

Но я не об этом. Алла еле дождалась пока догорит сигарета, и чуть не бегом, пунцовая, рванула из курилки.

Я, бросив на бегу Паше: «Дятел!», рванул за ней.

Жаль, я не понял, с чего собственно начался этот обзывательный разговор, поздно подошел. Пока въезжал в суть проблемы, Алла покинула ринг.

Я догнал ее в коридоре. Девушка шла, пряча глаза полные слез.

— Ал, ты не слушай этого идиота, — сказал я. — Он у нас дурачок, штатный.

Девушка все равно молчала, но ход замедлила.

— Он ценит людей по внешности, — воодушевленный признаком внимания продолжил я. — К тому же стандарты красоты у него с телевизора скачанные. Ну что поделаешь, своих мозгов — то нет.

Сокрушенно развел руками. И понял! Я ж, только что процитировал слова Игоря, которые он сказал про принятые сейчас стандарты красоты.

Девушка подняла на меня взгляд.

— Он как павлин. Перья красивые, а голос мерзкий, — и опять слова Игоря! — А знаешь, ведь он счастлив–то, по настоящему, никогда не будет. Он сам ничего не добивался, и все время будет бояться, что может потерять, свое положение, свой статус.

Алла задумчиво покивала головой.

— Это нам приходиться биться. Не имея потрясающей внешности или богатеньких родителей нам приходиться всего добиваться самостоятельно. Зато хрен, что отберешь просто так.

— Ты, правда, так считаешь? — спросила она тихо.

— Ну конечно! — рассмеялся я. — Кстати, у меня вполне русский вкус, не внушенный с запада.

Это я правду сказал. Меня действительно, на полном серьезе, раздражали девушки 90–60–90. Титьки — фигушки, жопа с кулачок. Прямая как доска! Зато, млять сколько апломба, что — ты!

Я ни разу не соврал, что мне нравятся вот такие, крепко сбитые, истинно блин, русские женщины!

— И? — не поняла меня девушка

— И что ты делаешь сегодня вечером?

Девушка улыбнулась.

— Давай сходим куда–нибудь, посидим? Кафе, ресторан?

— Лучше кафе, — лицо Аллы озарялось каким–то внутренним светом. — Не люблю я, когда официально.

— Заметано! Тогда до вечера!

Я честно не хотел идти. Даже не готовился. Но вечером во вторник, я стоял на балконе, смотрел на алый диск солнца.

Странное дело, теперь жалею, что не пойду. И с утра вместо запаха хвои и дыма, опять стерильный воздух комнаты. А вкус еды после шатаний по лесу? Под такой соус, и хлеб кажется изысканнейшим блюдом. А звон струн в вечернем сумраке, расцвеченном бликами от костра? И чувство покоя, под звездным небом. Никогда раньше не обращал внимание, как красиво ночное небо, расцвеченное мириадами звезд. Нет, то есть не то чтобы совсем не обращал, но именно такие ощущения раньше не испытывал.

Утренний туман, скользящий меж стволов и приносящий с собой запах свежести. Косые клинки лучей встающего солнца…

И эта странная щемящая боль в груди. А когда возвращаешься, преследует иррациональное чувство, что неправильно. Не хочется, возвращаться!

А собственно, почему нет? Обязательно нужно искать эти аномалии? Люди имеют и более экстравагантные хобби! А я буду ходить в лес! А почему нет?

Я очнулся от своих мыслей. Солнце уже только на половину виднелось из–за горизонта. Я решительно шагнул в комнату, протягивая руку к телефону. Сначала главреду звякну. Отпрошусь на три дня.

И в путь, тысяча чертей! Снова в дорогу!

Доехал до места сбора сам. Игорь сказал тогда, куда идти, где точка сбора, да и не хотелось, почему–то ехать с ними.

Выйдя на перрон из вагона, я увидел, что с него уходят две тропинки. Свернул на левую. Правая шла к виднеющейся невдалеке деревне, крыши домов торчали за холмом. Вряд ли парни будут там ждать. Да и на левой тропинке, слегка размокшей от небольшого утреннего дождя, явственно отпечатались свежие следы и явно от берцев.

По утреннему холодку я ходко двинул по тропинке, что крутила петли среди древесных стволов. В голове была странная легкость, настроение бодрое. Губы сами раздвигались в улыбку. Я поднял глаза и глядя на белое облако, неторопливо плывущее по голубому океану небес, вдохнул полной грудью.

На неширокой поляне сидело четверо. Все мужеского пола, в простой, немаркой одежде. Рядом стояли рюкзаки. Сердце радостно стукнуло при узнавании. Улыбаясь, я вышел из леса. Четверка медленно повернулась ко мне.

Когда я подошел, все встали. На их лицах было какая–то торжественность.

— Здравствуй, брат, — сказал Игорь, первым подавая руку.

Подал он ее как–то необычно, ладонью вверх. Я немного удивленно посмотрел и сделал тоже самое. Наши ладони встретились и я увидел в его глазах необычную теплоту. Он прижался ко мне плечом, хлопнул свободной ладонью по спине.

— Меня зовут Леший, брат, — торжественно произнес он.

Вторым подошел Влад. Все повторилось, пожатие это необычное и объятие.

— Я Сокол, — сказал он. — Рад, что ты с нами, брат.

— А я говорил, что он придет! — радостно сказал Михаил, подходя — Я Бурый!

— Холод, — коротко, как обычно и говорил, представился Олег.

— Это ваши прозвища? — спросил я, когда они одевали рюкзаки.

— Сейчас пока идем до места, я тебе все объясню, — сказал Игорь.

— Понимаешь, — рассказывал Игорь, он же Леший. — Мозг, такая хитрая штуковина, что ему для того, чтобы принять что–то новое, а тем более не совсем логичное, нужна некая точка отсчета, чтоб было легче перейти в другое состояние. Поэтому, идя в Поиск, мы применяем эти имена, которые ты слышал.

Он поправил рюкзак и продолжил.

— Поверь так легче. Это проверено, и не только нами. Да кстати. Тебя то, как называть, есть какое–нибудь прозвище?

— Да как–то …

— Ладно, решим. Парни! Как Макса звать будем?

— Перо, — сказал идущий сзади Влад. — Он же пишет, журналист.

— Скальд, — отрывисто сказал Холод.

— Отлично. Мне нравиться! — хохотнул Бурый.

— А тебе? — спросил мен я Леший.

Я кивнул. Мне думалось почему–то, что дадут какое–нибудь прозвище типа «Салага». А так ничего, нормально.

— Ну вот с именем определились. Теперь дальше. Не знаю, почему ты пришел, но ты пришел. Как ты там себе это объяснил, не суть. Главное ты прошел это испытание. Теперь ты один из нас. При чем хочешь ты этого или нет.

— Даже так? А если я не захочу идти в следующий раз?

— Попробуй, — улыбнулся Леший. — Нет, я не спорю, один раз, ты может, и выдержишь, а потом …

— И что потом?

— А потом вдруг сильно надоест все вокруг. Люди, окружение. И тебя потянет сюда, в поле. В общем, ты это ощутишь в любом случае.

— В смысле?

— Зима впереди. Зимой мы не ходим в Поиск.

— Почему?

— Слишком длинные ночи, — загадочно ответил Леший. — Опасно. Ты все сам увидишь, поймешь, отчего я так говорю. Что не поймешь, спрашивай. Отныне для тебя открыты любые темы для вопросов.

Я вновь кивнул и задал вопрос, мучивший меня все то время, что я ходил с ними:

— О чем угодно могу спросить?

Леший тоже кивнул в ответ.

— Блин. Тогда скажи, зачем вы стоите по часу на одном месте? С какой целью? Да и другая хрень? К чему все это?

— Согласен, со стороны это смотрится странно. Но смысл в этом есть поверь, — Леший пристально взглянул на меня. — Ты вот ничего не видел, пока ходил с нами, так?

— Ну, так.

— А все равно пришел, — он поднял руку, останавливая мои объяснения. — А ты уверен, что там, где ты был, ничего не было? Или просто не было ничего, что можно пощупать или хотя бы увидеть?

Я нахмурился в задумчивости.

— Вот. А между тем, в последнем Поиске ты был в одной из сильных аномалий. Мы называем такие Блудильнями.