– Смотри не проскочи, вон, справа, – тихо сказал Литвинов.

– Знаю, – так же тихо отозвался Сашок. Как будто они боялись, что преследователи могут услышать их разговор.

Притормозив, Сашок резко повернул руль и газанул, под прямым углом выскочив на узкую асфальтовую ленту, ведущую к гаражному городку.

– Уходят! – выругался Али. – Надо было их у больницы валить!

«Рафик» обеспокоенно рванулся следом. Сценарий Ужаха был нарушен, внезапного нападения не получилось, но они были преисполнены решимости – идти до конца, не считаясь ни с чем, даже с возможностью гибели. Как подобает настоящим воинам ислама.

«Шестерка» неслась к открытым воротам первого кооператива. Над ними желтела одна из редких в этом районе лампочек, на территории прожектор светил вдоль бетонных боксов, высвечивая совершенно бесполезные, с точки зрения профессионала, массивные засовы и огромные замки. Где-то должен находиться сторож, но видно его не было. Залетев во двор, Сашок еще поддал газу. Микроавтобус летел следом.

Территории кооперативов располагались одна за другой, правление второго боролось с транзитными грузовиками, очевидно запрещающий знак оказался недостаточно эффективным и его усилили железной трубой, приваренной на высоте один метр восемьдесят сантиметров от земли. «Шестерка» свободно проскочила под железным ограничителем и на первом же повороте свернула направо.

– Скорей, уйдут! – возбужденно выкрикнул Али. В азарте погони ни он, ни водитель не заметили препятствия, и микроавтобус с разгона врезался во внезапно перечеркнувшую лобовое стекло тень.

Удар, треск, звон, лязг...

– Стой!! – крикнул Литвинов. На такой успех он не рассчитывал. Одно дело – просто прижать неизвестных в тупике, а другое – получить их готовыми.

Когда собровцы с оружием наготове подбежали к «рафику», и Ужах Исмаилов и Али Кинжал находились без сознания. За их спинами лежал труп сержанта Молочкова.

Кубарем скатившись с железнодорожной насыпи, ничего не соображая и не разбирая дороги. Каратист бежал без остановки минут пятнадцать. Сначала по лесу, прорываясь через цепучий кустарник и хлещущие ветки деревьев, потом по дороге, мимо открытых кафушек, посетители которых поворачивали головы вслед окровавленному обезумевшему парню, потом, преодолевая невысокие заборы, через территории пустовавших еще баз отдыха... На газоне очередной он, вконец обессилев, повалился во весь рост, раскинув руки, будто получил еще одну, более точно направленную, пулю.

Неистово колотилось сердце, жгло в груди, пересохло в горле. Сама рана вроде бы и не болела, просто одеревенела шея, и он не мог повернуть голову. Но самое главное – им владел животный, никогда ранее не испытываемый ужас. В голове не укладывается, что только что его хотели убить и лишь счастливая случайность спасла от смерти. При другом раскладе он бы уже был трупом, и эти Подлые козлы закапывали его в землю или топили в озере.

Ну и гады! С такой легкостью стрелять во вчерашнего товарища! За что? Он им ничего не сделал! И что будет теперь? Они ведь не успокоятся, будут искать, чтобы добить!

– Слышь, земляк, чего ты тут развалился? – послышался сзади скрипучий голос. – И чего ты весь в крови?

Сергей сел, повернулся всем корпусом, но голову поднять не смог, так что увидел только ноги в грязных, сильно помятых штанах и надетых на босые ступни галошах.

– Гр... ра... – горло слиплось, и слова не выходили наружу.

– Че, в «Скорую» позвонить? Или как?

– Не... – выдавил он, для наглядности замахав руками. Его знают на всех подстанциях, сразу же пойдут слухи... К тому же о любом огнестрельном ранении обязаны сообщать в милицию и для него никто не станет делать исключений.

– А чего ж тогда с тобой робыть? Хоронить вроде еще рано... Или пора? Каратист вновь отрицательно помотал ладонью и на всякий случай изобразил универсальный жест: потер большой и указательный пальцы друг о друга. Он сам не знал, что имеет в виду, потому что денег у него было с гулькин нос, но инстинкт подсказал, что невинное и приятное глазу движение пальцев вреда не принесет.

– Ладноть... Тогда пойдем, посмотрим, что там у тебя...

Корявая, но сильная рука вцепилась ему в локоть и помогла подняться. Только теперь Каратист разглядел своего собеседника – им оказался довольно крепкий и явно нетрезвый старик с недельной щетиной на одутловатом лице, растрепанной седой шевелюрой и крупным носом, цвет которого красноречиво говорил о том, что нынешнее состояние его обладателя не является чем-то необычным. Зато глаза у него были осмысленными и живыми, нарушая типичный образ старого алкоголика.

Старик привел его в небольшой кирпичный домик у самой ограды. В единственной комнате был страшный бедлам – на полу вперемежку валялись фуфайка, набор плотницких инструментов, резиновые сапоги, удочки, наполовину наполненные мешки с перевязанными горловинами... На покрытом допотопной клеенкой квадратном столе рядом с пилой и долотом стояло блюдце с картошкой в мундире, из свернутой газеты выглядывал кусок сала, здесь же лежали два кусочка черствого хлеба, луковица и стояла початая бутылка водки, накрытая граненым стаканом.

– Давай, прими, – с явным сожалением хозяин набулькал полстакана и протянул Сергею.

Водка пролетела, как вода, но жжение в груди постепенно стало ослабевать. Взвинченные нервы требовали еще солидной дозы, но курс лечения был окончен: старик выпил три четверти стакана, доболтав, осмотрел бутылку на просвет и убрал на подоконник.

– Садись, – буркнул он, придвигая табуретку к окну. – Я в медицинском училище сторожем работал, – из плоского флакончика с жидкостью ядовито-зеленого цвета старик брызнул на ладони. Сильно запахло «Шипром». – А после войны в деревне вроде фельдшера был... Настоящего фельдшера где возьмешь, а я и уколы делал, и по лекарствам знал кой-чего... Он осмотрел шею и присвистнул.

– Где это ты пулю поймал?

– Не знаю, шел по лесу, вдруг ударило... Сергей обрадовался, что голос наконец вернулся.

– Так-таки ни с каких делов и ударило? – скептически переспросил дед.

– Бывает... Кровь-то остановилась, а пуля вот она, совсем рядом, под кожей... Только как ее вытащить? Я в основном триппер лечил, а это уже хирургия... Хочешь, могу попробовать ножичком...

– Не надо. Лучше просто перевяжите.

– Это сейчас... Обработаем, перевяжем... Только терпи... Рану обожгло йодом. Сергей застонал.

– Терпи, терпи... Тогда в основном триппером болели, сифон большой редкостью был. Если баба подцепит, ночью ко мне крадется, чтоб никто не увидел... Я ей курс пенициллина проколю, а потом говорю: «Надо в город ехать, проверяться: подействовало лечение или нет...»

Старик довольно грамотно наложил ватно-марлевый тампон и принялся бинтовать шею.

– А они все чуть не в плач: что хочешь делай, только чтоб никуда больше не ходить, никому не рассказывать... Ладно, говорю, приноси завтра четверть самогонки, сала, картохи... А когда выпьем да закусим, я ей объясняю: значит, так, раздевайся и ложись! Буду на себе опыт ставить: сейчас пожаримся и подожду две недели, если у меня ничего не выскочит, значит, ты здоровая... Ради тебя, дуры, на риск иду!

Лекарь довольно захохотал:

– Так и был всегда при бабах, выпивке и закуси!

Он закончил перевязку:

– Повезло тебе, что слабо попало да криво прошло. За это и выпить не грех. Деньги есть?

Порывшись в карманах, Сергей протянул две десятки.

– Это все. Я бы тебе, батя, и еще отмаксал, да больше нету. Но за мной не заржавеет... Я тебя в лучшем кабаке накормлю, напою, бабок подкину!