– Ги, Ги, Ги… Все так и норовят ухватиться за палец Ги, лизнуть его в задницу…

– Вы как будто недолюбливаете его, мсье Бланшар.

– Я просто пытаюсь быть объективным. О чем еще вы говорили?

– О ловушках.

– В контексте духов?

– В контексте застрявшего лифта. Но и в контексте духов – тоже. И в контексте воспоминаний. Ги употребил еще одно слово – «капкан».

– Букинистический в этом же контексте не упоминался?

– Не припомню. Возможно.

– А сам мсье Кутарба не расспрашивал вас о его бывших владельцах?

– Нет.

– Разговор вертелся только вокруг двух дурацких фильмов, одного дурацкого запаха и вашей жены?

– И вокруг ловушек.

– Капканов?

– Да. Мы ведь застряли в лифте, не забывайте. Запах – и есть ловушка, примерно к этому сводилась его мысль, и выбраться из запаха гораздо сложнее, чем из застрявшего лифта. Но даже если ты и выберешься – не факт, что окажешься на нужном этаже.

– Вздор. До нужного этажа всегда можно дойти пешком.

– Если есть лестница. И если эта лестница куда-нибудь ведет.

– Час от часу не легче… Это чудное умозаключение принадлежит вам? Или ему?

– Ему.

– Лестницы вызывают в нем такую же ярость, как и киношный Диллинджер?

– Особой ярости по отношению к лестницам я не заметил. Настороженность – да, но отнюдь не ярость.

– Почему? Он поделился с вами своей настороженностью?

– Нет. Я просто имел возможность наблюдать ее.

– Где? В лифте?

– Ну что вы! Чуть позже, несколько дней спустя, если быть точным. Когда мы вместе с Ги осматривали букинистический.

– Зачем вы его осматривали?

– Как же – зачем? Договор был на стадии подписания – самое время взглянуть в глаза такому ценному приобретению, как магазин.

– Опишите мне ее.

– Кого?

– Эту чертову книжную лавку.

– Вы же видели ее… как вы утверждаете.

– Опишите.

– Хорошо. Два этажа, собственно магазин занимает первый этаж. Есть еще второй, с жилыми комнатами. Их три, не считая небольшой кухни, двери выходят в одну из галерей. Галереи идут по периметру всего этажа, вдоль стеллажей – их тоже можно считать продолжением магазина. В центре – холл, и к нему ведет подобие галерей… Небольшие такие мостики с перилами.

– И все?

– Все.

– По-моему, вы кое-что забыли, мсье Перссон.

– Что именно?

– Внутренний дворик. В него можно попасть, если пройдешь через подсобку первого этажа.

– А-а, вы об этом… ну какой же это внутренний дворик, помилуйте/ Так, архитектурная нелепость. Недоразумение.

В него можно попасть, если пройдешь через подсобку первого этажа. Никакими другими путями до него не добраться. Разве что спуститься сверху, со стен. Но для этого надо быть как минимум альпинистом и иметь соответствующее снаряжение. Сколько окон выходят во дворик? Учитывая все четыре стены, его окружающие…

– Откуда же мне знать?

– Вы ведь агент, мсье Перссон. И наверняка хорошо изучили все особенности продаваемого объекта.

– Мне бы и в голову не пришло назвать внутренним двориком этот каменный мешок…

– Пять на семь метров – итого еще тридцать пять квадратов к заявленным двум сотням. Не слишком ли просторно для каменного мешка, а?

– Но…

– Пара клумб. Дерево. Платан. Поправьте меня, если я ошибся.

– Не платан. Пиния.

– Вот видите. Пиния. Хорошо, что вы разбираетесь в деревьях.

– Я не разбираюсь в деревьях, к тому же это давно засохло. А пинию признал в нем Ги.

– Какой разносторонне образованный молодой человек! Тут тебе и Диллинджер, и Жанна Моро с «Лифтом на эшафот», и пиния…

– Вспомнил!

– Что еще вы вспомнили?

– Лино Вентура. Это он играл главную мужскую роль. Главную женскую играла Жанна Моро, а главную мужскую – Лино Вентура. Моя жена как-то сказала мне… много лет назад… что в зрелые годы я буду похож: на Лино Вентуру.

– Не очень-то вы на него похожи, если честно.

– Я знаю. Я рано полысел, увы… Если уж я на кого-то и похож: – так на Мишеля Пикколи. Вы не находите, мсье Бланшар?

– Может быть. Я плохо помню Мишеля Пикколи.

– Конечно, вы человек совсем другого поколения. И у вас другие кумиры.

– У меня нет кумиров.

– Да-да, я понимаю… Вы не из тех, кто может насвистеть: «Возвращайся к нам опять, Джимми Дин, Джимми Дин»…

– Лучше вернемся к внутреннему дворику. И к мсье Кутарба, признавшему в засохшем дереве… как ее?..

– Пинию.

– Именно.

– Он расчувствовался – Ги. Когда увидел это дерево. Сказал, что оно напоминает ему детство.

– Пиния?

– Да. Что неподалеку от его дома была пиниевая роща. Он так искренне это сказал, с такой светлой грустью… Я сразу вспомнил одного своего клиента, купившего дом в Понтуазе…

– Оставим в покое Понтуаз.

– Вы не поняли, мсье Бланшар. Пиния была мертва, отсюда и грусть.

– Диллинджер мертв, пиния мертва… Это вы показали Ги внутренний дворик?

– Собственно… Я хотел провести Ги по второму этажу, мы даже поднялись на один лестничный пролет…

– И что?

– Пришлось остановиться на площадке. Мне показалось, что в какой-то момент Ги раздумал подниматься.

– Сказалось, как вы изволили выразиться, его настороженное отношение к лестницам?

– Возможно. Во всяком случае, он сосредоточился на картине в простенке. Несколько минут ее разглядывал.

– Что за картина?

– Вы должны были ее заметить, если были в букинистическом. Какой-то средневековый сюжет под стеклом. Мне показалось, что Ги уже знаком с ним.

– Почему вам так показалось, мсье Перссон?

– Он знал, кто именно изображен на картине. Святой Мартин, не самое распространенное имя святого, не так ли? Он знал и название сюжета – «Милосердие святого Мартина».

– Ну и что?

– Ничего особенного, конечно. Это всего лишь вопрос эрудиции. Вот только… Картина осталась от прошлых хозяев, так же, как и афиша Французской Синематеки. И стекло на ней было покрыто толстым слоем пыли. Для того чтобы разглядеть ее, мне пришлось погубить свой собственный носовой платок. Я протер им стекло.

– Ну и что?

– Ничего особенного, конечно. Но Ги сказал мне о Мартине еще до того, как я вытащил носовой платок. Он не мог видеть картины, он мог только вспомнить ее.

– И вас это не удивило?

– На долю секунды, не более. Ги ведь не скрывал, что бывал здесь. Возможно, даже в детстве…

– Смею вас уверить, мсье Перссон, детство Ги Кутарба прошло вдалеке не только от Парижа, но и от Франции.

– Значит, он посетил букинистический позже.

– Несомненно, позже. И не исключено, что именно в то самое время, когда от магазина остались одни воспоминания. Вопрос в другом – как он туда попал.

– Спросите об этом у него самого.

– Обязательно спрошу. Как вы думаете, почему засохла пиния во внутреннем дворике?

Ги объяснил это отсутствием солнечного света. Пиния ведь солнцелюбивое дерево, а света там явно не хватало. Каменный мешок и есть, мсье Бланшар.

– Так сколько окон туда выходят?

– Во внутренний дворик?

– Да.

– Честно говоря, я не помню. Кажется, одно-единственное: на противоположной, северной стене, на уровне примерно третьего этажа.

– Одно-единственное?

– Еще одно окно – на восточной – заложено кирпичами. Старая кладка.

– Вот видите! А говорите – не помните. Уединенное местечко, не правда ли?

– К чему вы клоните, мсье Бланшар?

– Ни к чему. Вы упомянули две клумбы.

– Это вы упомянули две клумбы.

– Разве?

– Вы.

– В любом случае, клумбам повезло больше, чем засохшей пинии. Там ведь что-то растет, несмотря на недостаток солнечного света?

– Папоротники. Ги признал в растениях папоротники.

– Они тоже напомнили ему детство?

– Об этом не было сказано ни слова. Боюсь, что папоротники, в отличие от пинии, неприятно его удивили.

– Насторожили, так же, как и лестница на второй этаж?

– Неприятно удивили.

– Почему?

– Мне так показалось.