— Вы не посмеете!

— Почему? А еще я могу ограничить вас в пище до такой степени, что вы будете умолять меня о куске хлеба, лишь бы остаться в живых.

— Как вы глупы! Я сама распоряжаюсь своей судьбой.

— Ха! Вы моя жена. Мужу дана абсолютная власть. Я не так глуп, чтобы не найти способа заполучить ваши деньги.

— Я буду защищать свои права.

— Кто прислушается к вам? С такими просьбами лучше всего обращаться прямо к королю, но после того, как и сегодня вы не появитесь на охоте, боюсь, вам уже не придется рассчитывать на его помощь. А теперь я удаляюсь и оставляю вас предаваться размышлениям. Я больше не могу задерживаться, ибо мне надо вовремя спустить с цепи свору гончих. Вы больше ничего не хотите сказать мне?

— Я ненавижу вас всем сердцем!

— Все это пустяки перед тем, что вам еще предстоит. Настанет день, когда вы будете призывать к себе смерть, чтобы избавиться от моей власти.

— Что побуждает вас к этим поступкам?

— Удовольствие отмщения. Вы столь грубо унизили меня, принудив жениться на вас, что мне доставит огромное удовольствие увидеть вас рыдающей, молящей о снисхождении и превратившейся в полубезумное, несчастное существо.

— Прелестная картинка! А почему тогда не камера пыток? Подошвы ног прижигают каленым железом, дыба, тиски для дробления пальцев.

— Нет, так далеко я не зайду. Возможно, я получу еще некоторое удовольствие от вашего тела.

— В самом деле? Кто бы мог подумать! Во всяком случае, вы не подаете даже виду, что вам этого хочется!

Филипп дошел почти до самой двери. Он круто обернулся, глаза его были полузакрыты.

— И вы сожалеете об этом, да? Какой приятный сюрприз! Я разочаровал вас? Разве недостаточно жертв я принес на алтарь вашей красоты? Разве вам мало тех любовников, что боготворили вас, вам еще и поклонение мужа подавай?! У меня осталось отчетливое впечатление, что вы испытывали большое отвращение при исполнении обязанностей брачной ночи. Но, может быть, я ошибаюсь?

— Подите прочь, Филипп, оставьте меня одну.

Анжелика с ужасом увидела, что Филипп направляется к ней. Она ощущала себя голой, совершенно беззащитной.

— Чем больше я смотрю на вас. тем меньше мне хочется вас покидать.

Он обхватил ее и крепко прижал к себе. Анжелика задрожала, у нее перехватило дыхание так, что она не могла разразиться рыданиями, которые душили ее.

— Пустите меня, пустите… прошу вас…

— Мне нравится слышать ваши просьбы. Он легко приподнял ее, как куклу, и кинул на тюфяк, служивший постелью какой-то монахине.

— Филипп, вы забываете, ведь мы в монастыре!

— Да? Вы хотите сказать, что двух часов, проведенных вами в этом святом месте, хватило вам на то, чтобы дать обет целомудрия. Но вам не придется долго хранить верность этому обету. Мне всегда доставляло большое удовольствие лишать чести монахинь.

— Вы самое презренное существо из всех, кого я когда-либо знала!

— Ваши любовные разговоры не из самых приятных, которые мне приходилось слышать, — проговорил он, срывая перевязь.

— Вам следовало бы проводить больше времени в салоне у прелестной Нинон.

— Хватит жеманничать, мадам. Вы, к счастью, напомнили мне о моем долге, и я намереваюсь выполнить его.

Анжелика закрыла глаза. Она перестала сопротивляться, по опыту зная, чего ей это будет стоить.

Безразлично вынесла она унизительное совокупление, к которому он принудил ее, причиняя ей страдания и боль.

Она подумала о несчастных в браке женщинах, которые исполняют свои супружеские обязанности, думая о любовниках или перебирая четки в объятиях какого-нибудь пузатого старикашки, с которым их связала горькая судьба.

Иное было с Филиппом. Он не был ни пузатым, ни пожилым, и Анжелика сама хотела выйти за него замуж. Да, теперь она раскаивалась в этом, но было уже поздно. Наверное, ей нужно было бы научиться обходиться благосклонно со своим повелителем, которого она сама себе выбрала.

Но что он за чудовище! Женщина для него всего лишь вещь для удовлетворения его низменных страстей. Но, несмотря на все это, он был мужественным и стойким чудовищем, и в его объятиях ей трудно было направить мысли на душеспасительный лад и шептать молитвы.

Филипп по приказу своей прихоти ринулся в атаку, как закаленный воин. Трепетная дрожь сражения и жажда обладания этим телом не оставили ему места даже для малейшего проявления нежности. Тем не менее, оставив ее, он прикоснулся руками к ее шее в том самом месте, где грубые пальцы его слуги оставили след, и слегка провел своими пальцами, как будто хотел выразить этим свою пренебрежительную ласку. Затем, выпрямившись, он оглядел ее с гадкой усмешкой.

— Ну, моя радость, похоже, что вы поумнели. Я предупреждал вас, что так и будет. Скоро вы будете моей рабыней, покорной рабыней. А пока что желаю вам приятного времяпрепровождения за этими толстыми стенами. Вы можете плакать, стонать и ругать меня сколько вам заблагорассудится. Никто не услышит вас. Монахиням приказано кормить вас, но запрещено выпускать хоть на шаг из этой кельи, а у них превосходная репутация тюремщиков. Для них вы не представляете никакого интереса, а просто кажетесь нежелательной нахлебницей в их монастыре. Развлекайтесь сами с собой, сударыня. Быть может, сегодня вечером вы услышите звуки охотничьего рога, когда королевская охота будет проезжать мимо вас. Я прикажу дуть в рога в вашу честь.

Он разразился громким смехом и вышел. Как ненавистен был ей этот смех! В нем не было ничего, кроме злобной радости мести.

Анжелика осталась неподвижной под грубым, толстым, тяжелым одеялом, сохранившим запах мужского пота. Она была уставшей и безразличной ко всему. Напряжение прошедшей ночи, раздражение от ссоры и удовлетворения желания мужа истощили всю ее энергию. Силы оставили ее. Тело словно погрузилось в глубины блаженного расслабления.

Неожиданно она почувствовала боль в животе. Появился неприятный привкус желчи во рту, на лбу выступили капельки пота. Она старалась справиться с приступом неожиданной болезни, но затем вновь распростерлась на постели, еще более опустошенная, чем раньше.

Это были те же симптомы, которые месяц тому назад она старалась не замечать. Теперь же надо было взглянуть правде в глаза. Мрачная свадебная ночь принесла свои плоды. Анжелика не могла вспомнить эту ночь без чувства стыда.

Анжелика была беременна. Она понесла ребенка от Филиппа, от того человека, который ненавидел ее и клялся мучить до тех пор, пока не доведет до безумия.

На мгновение Анжелика почувствовала себя беззащитной. Если бы только она могла заснуть! Сон восстановил бы силы и придал ей мужества. Но время сна прошло, наступило утро. Недовольство короля возрастет, и ей придется покинуть Версаль, а может быть, и Париж.

Она вскочила, подбежала к двери и барабанила по ней до тех пор, пока на суставах пальцев не выступила кровь.

— Откройте дверь! Выпустите меня отсюда!

Вот уже и солнце проникло в келью. В это время все приглашенные на королевскую охоту должны были собраться в Кур-де-Опера. Только Анжелика не будет присутствовать на этом празднике.

— Я должна быть там! Если король отвернется от меня, я погибла. Только король может удержать Филиппа. Я должна попасть на королевскую охоту во что бы то ни стало! Ведь Филипп упомянул, что я смогу услышать звуки охотничьего рога из окна. Значит, монастырь расположен поблизости от Версаля.

О, ей надо выбраться отсюда! Она должна это сделать! Но сколько она ни ходила по келье, не смогла найти выхода.

Внезапно она услышала глухое эхо от стука деревянных башмаков по коридору. Она в напряжении застыла, исполненная внезапной надеждой. Затем бросилась к тюфяку и прикинулась самым беззаботным существом в мире.

Ключ снова повернулся в замке, и вошла женщина. Очевидно, это была прислужница, а не монахиня. На ней был плотный чепец и плисовое платье, в руках был поднос. Вошедшая угрюмо пробурчала:

— С добрым утром.

И стала выставлять содержимое подноса на стол.