Их жизнь боги сочли не менее ценной, чем наша.

Мы проводили что-то вроде триангуляций, отмечая Кольцевые горы с разных точек пути, занося углы и азимуты на берестяные карты, пока обходили мир, день за днем, месяц за месяцем, год за годом, сперва медленно спускаясь в прошлое, потом поднимаясь к концу света.

Вы не жили, если не слышали вопля диметродона.

В какой-то момент мы прикинули, что долина должна иметь диаметр полмиллиона миль — плюс-мииус. Достаточно ли, чтобы вместить все, что когда-то было? Может, и достаточно. Трудно сказать.

Мне тогда вспомнился другой мир: придуманный мною «мир без конца», наклеенный на внешнюю поверхность творения, — последнее пристанище переселяющихся душ. Где-то здесь могла бы существовать Небесная Америка — если бы нам вздумалось ее устроить. Места хватит.

Только стоит ли труда?

Здесь, наверху, не было ветра — и хорошо, что не было, потому что холод стоял, какого до конца не бывало и в аду. Этот перевал мы высмотрели несколько месяцев назад, несколько месяцев взбирались к нему, поднявшись, пожалуй, на восемьдесят тысяч футов над травянистой зоной конца времен, к подножию Кольцевых гор.

Безнадежно.

Это Джонас заметил, что давление не меняется при подъеме и спуске, и предположил, что градиент гравитации здесь не таков, как был у нас дома, а соответственно, иная и атмосферная шкала высот.

У нас дома?

Забавно называть это домом.

Для меня там никогда дома не было.

Тот мир был домом только для дешевых лживых миллиардов, которые ни для кого не живут и ни за кого не умрут.

Мэриэнн сказала:

— Тебе идет седина и борода, Скотти. Я рада, что их не отобрали, когда возвращали нам молодость.

Возвращали молодость?

Едва ли.

Скорее, здоровье, а оно не хуже молодости.

Я взглянул на нее, стоящую рядом, и улыбнулся, думая, как пошло было разглядывать дали внизу, когда рядом была она. Тут же стояли и остальные: кто смотрел вниз, кто на вершины по сторонам прохода, кто, сбившись в группки, толковал невесть о чем.

Бен и Кэти, Джонас и его друзья. Черный парень из типографии HDC, который обрадовался, наткнувшись на нас в первую ночь. Даже Джек, чудаковатый директор по рекламе, всеми силами старавшийся быть не начальником, а милым человеком. Забавно было видеть его рука об руку с новым дружком, Остроглазым Коршуном из племени стройных темнокожих людей, называвших себя Детьми Матери.

Мы сочли их кроманьонцами, одной из пяти рас человечества, выплеснувшихся из Африки сто тысяч лет назад и затопивших Древний мир.

Один из троллей, поймав мой взгляд, махнул рукой. Глаза веймаранера[76] блестели над носом Дуранте[77], и все терялось в космах платиновых волос. Пять футов и четыре дюйма, сталь гнет руками. Имени нет. Речь — словно невнятное щебетание из мультфильма.

Ребята из типографии поначалу прознали его Фред-кремень. Но он скоро раскусил, что над ним смеются. Потом он жалел о погибшем, засыпал тело цветами и каменными орудиями и плакал над могилой.

Проход в Кольцевых горах оказался коротким, всего несколько сот ярдов, а спуск очень походил на подъем, и мы остановились над ним, разглядывая, что лежало по ту сторону.

Апельсиновый мир.

Будь здесь Поли, догадался бы он, что это Кзин[78]?

Оранжевая, надо думать, растительность, оранжевые облака. Зеленая вода, если это была вода. Странный запах, взволновавший нашего неандертальца, который забормотал, подставив рыльце ветру, если это был ветер.

Тумана здесь не было.

Эта долина, пока безымянная, походила на огромный метеоритный кратер, как положено, с центральной вершиной, поднимавшейся из кольца моря, воды в котором хватило бы на океаны нескольких миров. Вдали, не меньше чем в полумиллионе миль, виднелся другой край Кольцевых гор. А за ним, конечно, еще один мир, а за ним еще…

Я словно увидел их — как ямочки в неописуемо огромной вафле, протянувшейся от начала до конца времен. Мэриэнн рядом со мной заговорила:

— Не просто все миры старой Вселенной, а все миры всех вселенных, какие только существовали или могли существовать.

Я взял ее руку и вместе с ней сделал первый шаг вниз.

— Все, — сказал я, — и до всех можно дойти.

Невообразимое будущее?

Возможно.

Я думал, что буду скучать по тебе, Поли.

Но не скучаю.

В день, когда я получил гранки этой антологии, я узнал, что Кейдж Бейкер умерла от рака в пятьдесят семь лет. Это ее последнее завершенное произведение.

Бейкер прославилась благодаря своей серии произведений о бессмертных служащих Компании, путешествующих во времени. Открывает серию первый роман писательницы «В садах Идена» («In the Gardens of Iden», 1997). Роман в жанре стимпанк «Совсем как боги» («Not Less Than Gods», 2010) знакомит читателей с некоторыми подробностями викторианского предшественника Компании — Исследовательского общества. Роман «Дом Оленя» («The House of the Stag», 2008) попал в шорт-лист Всемирной премии фэнтези.

В этом рассказе, написанном специально для данной антологии, мы заглянем во времена после апокалипсиса, когда спасшиеся люди пытаются вернуться к нормальной жизни.

В те дни, когда легче еще не стало, мы были вынуждены заходить далеко вдоль побережья. Тогда к нам еще не привыкли.

Вообще-то, если подумать, вид у нас был жуткий: тридцать трейлеров, набитых людьми из Труппы, причем перепуганными и грязными людьми, которым пришлось пробираться через равнины из того места, где мы стояли лагерем, когда все рухнуло. Я, конечно, не помню, как все рухнуло, меня тогда еще не было.

Мы переезжали с места на место и давали представления на манер старинных ярмарочных забав, чтобы люди знали, какая была жизнь в прежние времена, — сейчас-то все это кажется полной чушью, но тогда… Как там поется в песне? Про то, как человечество ринулось к звездам? И все считали, что так и будет. Дяди и тети создали Труппу и устраивали Представления, чтобы люди космической эры не забыли, что такое ткать полотна и лить свечи, когда полетят в свой космос. Наверное, это и есть ирония судьбы.

А потом пришлось изменить программу Представлений, потому что… В общем, устраивать турниры мы больше не могли, потому что лошади были нужны, чтобы запрягать в трейлеры. И дядя Бак бросил делать своих затейливых дракончиков с глазами из горного хрусталя — кто теперь будет покупать подобную ерунду? И вообще ему хватало хлопот с подковами. И вот дяди и тети посоветовались и решили устроить все так, как сейчас: мы входим в город, даем Представление, люди смотрят его, а потом разрешают нам остаться на некоторое время, потому что мы делаем всякие полезные штуковины.

Сам я впервые вышел на сцену в роли запеленатого младенца. Я этого, конечно, не помню. Помню, как потом играл в какой-то пьесе про любовь, на мне была пара крылышек, и больше ничего, и я бегал по сцене голышом и пускал в героиню бутафорскую стрелу из бутафорского лука, покрытого блестками. А в другой раз играл лилипута. Я не лилипут, лилипутка в Труппе была только одна, тетя Тамми, она уже умерла. Но у нас имелся номер с парой танцующих лилипутов, ей требовался партнер, вот мне и пришлось надеть черный костюм и цилиндр.

К тому времени папа уже заболел и умер, поэтому мы с мамой жили в одном трейлере с тетей Нерой, делавшей горшки, кувшины и все такое прочее, а значит, и с ее племянником Мико. Говорят, будто он потом свихнулся, но это неправда. Он с самого начала был не в себе. Когда все рухнуло, тетя Нера ненадолго ушла из Труппы, чтобы проведать своих — они были городские, — да только они все умерли, кроме малыша, вот она и взяла малыша и разыскала нас опять. Она говорила, что Мико был совсем маленький и ничего не помнит, но я думаю, кое-что он запомнил.