XXII. Тогда Ирод понял, что маги обманули его, и, разгневавшись, послал убийц, говоря им: убейте младенцев от двух лет и младше. И Мария, услышав, что избивают младенцев, испугавшись, взяла ребенка своего и, запеленав, положила в воловьи ясли[184]. А Елизавета[185], услышав, что ищут Иоанна (сына ее), взяла его и пошла на гору. И искала места, где спрятать его, но не нашла. И воскликнула громким голосом, говоря: гора Бога, впусти мать с сыном, и гора раскрылась и впустила ее. И свет светил им, и ангел Господнен был вместе с ними, охраняя их.

XXIII. Ирод же тем временем разыскивал Иоанна и отправил слуг к Захарии, говоря: Где спрятал ты своего сына? Он же ответил, сказав: Я слуга Бога, нахожусь в храме и не ведаю, где сын мой. И слуги пришли и рассказали это Ироду. И Ирод в гневе сказал: сын его будет царем Израиля. И отправил к нему опять (слуг), говоря: скажи правду, где сын твой? Ибо знай, что твоя жизнь в моей власти. И Захария ответил: Я свидетель (мученик) Божий[186], если прольешь кровь мою, Господь примет душу мою, ибо неповинную кровь ты прольешь перед храмом. И перед рассветом Захария был убит, а сыны Израиля не знали, что его убили.

XXIV. И во время (обряда) целования собрались жрецы и не встретил их, согласно обычаю, Захария с благословением. И жрецы, стоя, ждали Захарию, чтобы совершить молитву и прославить Всевышнего. Но так как он не появлялся, все они прониклись страхом. И один из них дерзнул войти (в святилище) и увидел у алтаря кровь запекшуюся, и голос возвестил: убит Захария, и кровь его не исчезнет до тех пор, пока не придет отмщение. Услышав такие слова, испугался жрец и, выйдя, рассказал другим жрецам. И они решились войти и увидели, что там было, и стены храма возопили, и жрецы сами разорвали одежды свои; но тела его не нашли, только кровь, сделавшуюся как камень, и объятые ужасом вышли и возвестили народу, что убит Захария. И услышали все колена народа, и плакали и рыдали о нем три дня и три ночи. После трех дней жрецы стали советоваться, кого сделать вместо него, и жребий пал на Симеона. Это ему было возвещено Святым духом, что он не умрет, пока не узрит Христа живого[187].

XXV. А я, Иаков, который написал этот рассказ в Иерусалиме, во время смуты скрывался в пустыне до тех пор, пока не умер Ирод и смута не стихла в Иерусалиме. Славлю Господа Бога, даровавшего мне премудрость, чтобы описать это. Да будет благодать его для всех, боящихся Господа нашего Иисуса Христа.

Наряду с Протоевангелием Иакова большой популярностью пользовалось описание ранних лет жизни Иисуса, созданное во II в. Апокрифов о детстве Иисуса было создано несколько, но все они восходят к так называемому Евангелию детства, полное название которого в рукописях — «Сказание Фомы [188], израильского философа, о детстве Христа» (по упомянутому в первых строках имени автора — «Я, Фома израильтянин»).

В связи с восприятием Иисуса как могущественного божества появилась потребность описать его ранние годы, показать его чудотворцем с самого детства. Такое восприятие божества соответствовало античной мифологии: так, Геракл (культ его был распространен в I–II вв. в римских провинциях), будучи в пеленках, задушил двух огромных змей. Аналогичные представления встречаются и на Востоке: в индийских сказаниях о детстве Кришны рассказывается о его шалостях и чудесах, им совершенных, (победа над демонами, поглощение лесного пожара и т. п.) [189].

Иисус–ребенок также должен был, с точки зрения суеверных, воспитанных на подобных мифах людей, обладать чудодейственной силой. В Евангелии от Фомы повествуется о чудесах, совершенных Иисусом в возрасте от пяти до двенадцати лет. Однако это не просто развлекательный рассказ, в нем ясно ощутима теологическая направленность. Уже в детстве происходят события, которые как бы являются знаками (знамениями) его будущей проповеди и его деяний. В этом произведении ясно ощущается влияние гностических произведений; с гностиками–маркосианами (сторонниками некоего Марка) связывает это евангелие Ириней Гностики интересовались детством Иисуса именно потому, что они по существу не признавали его человеческой природы [190] и полагали, что Иисус–ребенок обладал теми же неземными свойствами, что Иисус–взрослый. Характерен в этом отношении сохранившийся рассказ из гностического сочинения «Пистис София» [191] Там говорится, как в дом Иисуса (когда тому было три года) пришел мальчик (дух), абсолютно похожий на Иисуса; сам маленький Иисус в это время работал в винограднике с отцом. Дух спросил: «Где находится Иисус, брат мой?» Испуганная Мария привязала пришельца к кровати и пошла к Иосифу. Когда Иисус услышал ее слова, он сказал: «Где же он, ибо я ждал его здесь». Когда мальчик вошел в комнату, дух освободился, они обнялись и стали одно. В этом рассказе слияние духа с Иисусом произошло, когда Иисус был совсем маленьким. Но это слияние не имело того религиозного смысла, какое имело сошествие духа в виде голубя на пророка Иисуса во время крещения: до слияния с пришельцем Иисус не пугается, объявляет, что ждал его, обнимает духа, узнает его — мальчик, таким образом, согласно этой легенде, уже обладал сверхъестественными свойствами, обладал «гносисом» — знанием божественным. Для рассказа из «Пистис София» характерно использование бытовых деталей (как и в Протоевангелии Иакова): ребенок, работающий с отцом в винограднике, кровать, к которой привязывают духа. Эта бытовая детализация противостоит тайному, непостижимому для окружающих смыслу происходящего. Видимый мир, мир зримых, конкретных вещей, в котором даже Мария не узнает духа и действует в соответствии с примитивными человеческими реакциями, противопоставлен миру скрытому — истинному, с точки зрения гностиков.

Под влиянием подобных рассказов создано и Евангелие детства Фомы. Это произведение — многослойный рассказ, где бытовое повествование об играх детей, о школе, колке дров и т. п. как бы скрывает истинный смысл, который может раскрыться только тем, кто познает значение чудес, совершаемых мальчиком Иисусом. В Евангелии детства еще в большей степени, чем в Протоевангелии Иакова, особую роль играет деталь. В новозаветных евангелиях детали, как мы показывали это на примере сопоставления иудео–христианских и канонических рассказов, часто опускались как несущественные. Более или менее подробно объяснялись те эпизоды, которые имели теологическое значение. Так, в Евангелии от Луки обосновывалось отправление Иосифа в Вифлеем, так как, согласно ветхозаветным пророчествам, мессия должен был родиться в Вифлееме. Однако, почему Мария жила у Елизаветы, Лука не объясняет, ибо ему было важно только показать связь Иисуса и Иоанна Крестителя. В Евангелии от Матфея не дается объяснения причин переселения Иисуса из Назарета в Капернаум (4. 13). Это были детали подлинной биографии Иисуса, сохраненные традицией, но специально вероучительного смысла они не имели. Автор Евангелия детства вводит детали бытовые: дети играют у ручья, Иисус лепит птичек из глины, мать посылает его за водой с глиняным кувшином, сосед ранит ногу топором. Правда, эти детали взяты не из ранней христианской традиции, где могли быть отзвуки подлинных событий, и не из собственного знания автором быта маленького палестинского поселения — он его явно не знал, — они сконструированы в соответствии с идейной и художественной задачей произведения и запросами читателей. Автора не интересовало, лепили ли галилейские мальчики птичек из глины, начинали ли они свое обучение в школе с греческой азбуки, называли ли их греческими именами. Он писал для грекоязычных читателей, которые тоже этого не знали. Ему было важно включить чудо в повседневную жизнь, которая выглядела бы привычно для этих читателей. Они верили описанию и верили в чудо, которое произошло в жизни, так похожей на их собственную. Включенность чуда в квазибытовую реальность порождала надежду на то, что и в их обыденном существовании вера может привести к чуду. Но чудеса, совершаемые Иисусом в приземленном мире маленького поселка, несли и иную смысловую нагрузку: они выступали в резком противопоставлении этому миру, как напоминание о том, что вне видимого мира существует иной, в который нельзя проникнуть всякому. Очень ясно видно такое противопоставление в эпизоде с оживлением умершего ребенка (гл. XVII). Там сказано, что после того, как он воскресил дитя и отдал его матери, Иисус пошел играть с другими детьми, т. е. чудотворец, только что произносивший, сакральные слова, становится (по видимости!) обычным ребенком.