Рано утром, почти вместе с солнцем, отправились мы на моховик N 7, который «каплей» уже никак не назовешь: он распластался по всей восточной части Себ-болота (более чем на 600 га). Дорога предстояла длинная, и все по топяным комплексам. Прямые 5 км увеличивались вдвое — так часто приходилось обходить огромные топкие аапа мочажины. Около 4 ч добирались до профиля, который Т. К. Юрковская со своим отрядом почти обработала в прошлые годы. Нам предстояло сделать геоботанические описания на восточном конце профиля, отобрать образцы торфа на ботанический состав и степень разложения. Была и еще одна задача: пробурить скважину в самом глубоком месте болота и отобрать образцы на споровопыльцевой и радиоуглеродный анализы. Татьяна Корнельевна со студентами взялась за выполнение геоботанических и торфоведческих работ, а мы с молодым коллегой отвечали за палеогеографию.

В дороге наш главный гид рассказала о верховике № 7: «Поверхность массива слабовыпуклая, а центральное плато слегка вогнуто. На нем господствуют регрессивные комплексы. Огромные сплавинообразные мочажины с реденькими кустиками осоки топяной, вахты, росянки длиннолистной, пятнами гидрофильных сфагнов и обнаженного торфа пересечены единичными низкими извивающимися грядами. На них редкая сосна, под которой растут вороника, морошка и очень много лишайников (даже больше, чем сфагнума бурого)… Помните кольцо вокруг сплавины, которое мы видели на аэрофотоснимке? — спрашивает Т. К. Юрковская. — Тогда мы не знали, что это такое. Теперь могу рассказать о нем довольно подробно. Это уникальное образование. Оно хорошо видно и в натуре. Здесь длинные и узкие мочажины, разделенные высокими грядами, с обильной сосной высотой в 2–3 м. Стволики у нее перекручены и пригнуты к долу. На грядах много кустарничков, пухоноса дернистого, лишайников, меньше сфагнума бурого. Но самое любопытное — под кольцом глубина торфа меньше, чем в регрессивном комплексе. Глубина его увеличивается вновь и с внешней стороны кольца». Что же это за образование? Объяснение ему мы нашли только после полной обработки материала, в последующие годы. По всем параметрам оно напоминало древний береговой вал послеледникового водоема.

Каждая группа нашей экспедиции начинает заниматься своим делом. А. И. Максимов берет буры, и мы по грядам от лесного кольца потихоньку двигаемся в центр зыбуна. Зыбун на верховом болоте совсем не похож на низинный. Там он сформирован корневищными растениями и довольно хорошо выдерживает тяжесть человека. А здесь от лесного кольца в центр зыбуна протянулись, как щупальцы, редкие и низкие гряды. Чем дальше от кольца, тем же и мокрее становятся гряды. И вот их уже поглотил зыбун. Еще пытаемся передвигаться вперед, ступая на редеющие кочечки. Но они все глубже уходят в торф под тяжестью тела, а к тому же становятся такими маленькими и редкими, что уже не хватает шага. Прыгать в таких местах нельзя: быстро прорвешь дернинку и провалишься. Длинноногий коллега впереди, я более осторожна и потому отстала.

Все мое внимание поглощено поисками очередной «твердой» опоры для шага вперед. Интуитивно чувствую, что дальше не пройти, и поэтому все замедляю движение. И вдруг слышу, как Максимов тихонько рассуждает сам с собой: «Сейчас ухну: ни вперед, ни назад».

Да, надо возвращаться. Но как? Те кочечки, по которым ступали, уже провалились в топь, а другие — на расстоянии 2–2.5 м. И все же мне удается добраться до более «твердой» гряды. Надо скорее выручать коллегу. Он бросает мне топор, я лихорадочно срубаю несколько кривулин-сосенок. Мы, конечно, выбрались, лишь начерпав в сапоги черной жижи. Вдвоем не страшно даже в такой топи: взаимовыручка не подведет.

Кое-как пробрались к центру зыбуна и начали отбирать образцы. Глубина торфа 5 м; внизу — немного сапропеля, а подстилается он озерной вязкой глиной. И если на спорово-пыльцевой и ботанический анализы хватает торфа из одного челнока, то на абсолютный возраст надо поднять 15–20 челноков, свинтив и развинтив при этом столько же раз штанги. Работа адская. Так что в сумме бур вгоняли не менее 50 раз. Я только успевала упаковывать и документировать образцы, да еще чистить челнок.

А какое же приятное время обед на болоте! Это не только прием пищи, но и отдых — физический и умственный. Геоботаник, например, сделав подряд два-три геоботанических описания, совсем выдыхается и обязательно должен переключиться, иначе что-то пропустит, что-то перепутает. Итак, мы собрались на обед около 3 ч дня. Тут же, на гряде, развели костер (сухостоя кругом много). Да и воды здесь сколько хочешь: копай ямку в мочажине, через какое-то время вода устоится — и бери ее, чистейшую. Основательно поели. Иначе на болоте нельзя: ноги не потянешь. Сил только на ходьбу уходит примерно в 5 раз больше, чем на суше.

К 7 ч вся работа была сделана, а на обратную дорогу нужно не меньше 3–4 ч. Она показалась бы бесконечной и вдвое тяжелее, чем утром, если бы не останавливались время от времени, чтобы сделать заметки, наблюдения, поделиться впечатлениями, собрать гербарий. Домой прибыли почти к полному закату, еле волоча ноги. И хоть лагерь тоже на болоте, но таким обжитым и родным кажется он после целого дня работы в «хлябях».

Теперь о торфах Себ-болота. Почти на всю глубину (до 5 м) верховые залежи сложены остатками из сфагнума бурого. Внизу их подстилают переходные древесно-травяные торфа, под аапа комплексами — торфяная залежь низинного и переходного типов.

Аапа комплексы Себ-болота. В этот год на аапа мы не работали. Но как не остановиться и не понаблюдать за растительностью, да и сравнить интересно наш комплекс с аапа болотами других регионов. Так какие же аапа на Себ-болоте?

Преобладают здесь грядово-мочажинно-озерковые комплексы с огромными мочажинами, очень сильно обводненными, перемежающимися с многочисленными озерками. В мочажинах растут мелкие осоки, вахта, хвощ топяной, иногда прерывистый ковер зеленых мхов. Реже встречаются мочажины из евтрофных и мезотрофных сфагнов, и тогда с ними растут шейхцерия и пушица рыжеватая. Гряды всегда сфагновые (из сфагнов папиллозного и магелланского), а по ним — осока, пухонос дернистый, березка карликовая и очень много вахты.

По спорово-пыльцевым и радиоуглеродным анализам мы реконструировали историю развития не только Себ-болота, но и окрестных лесов и климата в голоцене: с 12 тыс. лет назад и по настоящее время. Вот как можно представить этот процесс (рис. 88): 11 тыс. лет назад на месте болотной системы раскинулся мелководный послеледниковый водоем, но было очень холодно, и водоем почти не зарастал растениями. 9800 лет назад наступило потепление —.и жизнь в водоеме дала бурный всплеск, в результате чего появился слой сапропеля (озерного ила) и началось зарастание сплавинами водно-болотной растительности, а берегов — хвощом. Уровень воды то повышался, то понижался, а 9000 лет назад произошел окончательный спуск послеледникового водоема. Вот тогда-то болота и «поползли» во все стороны. Условия для их наступления стали более чем благоприятными: довольно тепло (как в настоящее время), достаточно влаги и множество первичных очагов заболачивания. От этих очагов, возникших в самых глубоких западинах рельефа, и пошло наступление болот.

Вначале были только евтрофные топяные сообщества, которые 8000 лет назад сменились в некоторых местах олиготрофными пушицевыми и лесными. Так шли смены на месте современных старых верховиков. А немного позже начали отсчет и низинные болота: со стадии березовых лесных сообществ. Они были предшественниками современных аапа. Возраст большинства аапа — примерно 6500 лет. 6000 лет назад единой болотной системы еще не было, существовали лишь отдельные, изолированные болотца. Далее современные «капли» развивались по верховому пути, аапа — по низинному. Почему? Все дело в притоке грунтовых вод, которые поступали в северную часть системы. Верховики, начавшие развитие раньше, быстро поднялись выше уровня грунтовых вод и питались теперь только атмосферными осадками.