Моска отозвался важным голосом:

– Вполне вероятно, – и улыбнулся, а все рассмеялись, словно он очень удачно сострил, и отправились в столовую.

Лакей внес блюдо, на котором были разложены ломтики красноватой ветчины – такую можно было достать только на интендантских складах американской армии. На серебряном блюде лежал белый американский хлеб. Хлеб был подогрет.

Вольф намазал кусок хлеба маслом и, подняв брови, с нескрываемым восхищением сказал:

– Я вижу, хлеб вам подают еще до того, как он поступает на американский интендантский склад.

Светловолосый, широко улыбаясь, сделал неопределенный жест. Лакей внес несколько бутылок вина, и Моска, мучимый жаждой после долгих хождений по городу, залпом осушил свой бокал. Светловолосый посмотрел на него иронически и сразу же изобразил на лице удовольствие.

– О! – воскликнул он. – Человек в моем вкусе! Не то что ты, Вольфганг, вечно часами мусолишь одну рюмку. Теперь ты понимаешь, почему у него есть пять тысяч блоков, а у тебя их нет?

Вольф усмехнулся и возразил насмешливо:

– Это, мой друг, весьма слабая психология. Ты забыл, с какой скоростью я ем. – И стал класть в свою тарелку ветчину с блюда, а потом потянулся к другому блюду, где лежала по меньшей мере дюжина разных сортов колбас. Он положил себе умеренную порцию сыра и салата, взглянул на светловолосого и спросил:

– Ну, Хонни, так что ты теперь скажешь?

Хонни со сверкающими на веснушчатом лице голубыми глазами прокричал жизнерадостно:

– А теперь я скажу только одно: приятного аппетита!

Рыжая засмеялась, за ней остальные, потом она склонилась под стол и стала кормить огромного пса на полу. Она дала ему изрядный кус ветчины и взяла у лакея деревянную миску, куда вылила литровую бутылку цельного молока. Наклоняясь, она как бы случайно провела рукой по бедру Моски, а когда поднималась; оперлась о него. Она сделала это совершенно естественно, даже не пытаясь скрыть свой жест от окружающих.

– Ты слишком балуешь этого пса, – сказал Хонни. – Тебе надо заиметь детей. Для тебя это будет настоящая радость.

– Дорогой мой Хонни, – сказала она, глядя ему прямо в глаза, – тогда тебе придется изменить свои предпочтения в занятиях любовью. – При этом сладость ее голоса потопила жестокую горечь произнесенных слов.

– Это слишком высокая цена, – пробормотал Хонни и подмигнул Вольфу. – У каждого человека свои вкусы, а, Вольф?

Вольф кивнул, не переставая жевать гигантский бутерброд, который он себе соорудил.

Так они ели и пили. Моска, не теряя бдительности, больше ел, чем пил. Чувствовал он себя превосходно. Наступило долгое молчание, но потом рыжая очнулась от своих дум и произнесла с неожиданным возбуждением:

– Хонни, а давай покажем им наше сокровище? Пожалуйста!

Вольф оторвался от бутерброда, и его лицо приняло комично-напряженное выражение. Хонни засмеялся и ответил:

– Нет-нет, Вольфганг, прибыли тут не будет.

И к тому же уже слишком поздно, да и вы, должно быть, устали.

Стараясь не выказывать своей заинтересованности, Вольф небрежно спросил:

– Да что же это?

Светловолосый улыбнулся:

– Это никак не связано с деньгами. Это просто курьез. На заднем дворе я собираюсь разбить сад. Дом на противоположной стороне улицы разбомбили, и часть кладки упала на мой участок.

Я начал расчищать его от мусора. И потом я обнаружил кое-что весьма необычное. Там в груде щебня я нашел лаз. Подвал совершенно не пострадал, и весь дом ухнул туда. И вот что интересно.

Каким-то загадочным образом балки упали так, что они теперь удерживают все здание, и внизу образовалось большое помещение. – Он улыбался, и веснушки проступили у него на лице, как капли крови. – Уверяю вас, там есть на что посмотреть. Хотите, сходим?

– Конечно! – отозвался Моска, и Вольф кивнул в знак безразличного согласия.

– Можно не одеваться. Нам надо только пройти через садик, а там внизу очень тепло.

Но Моска и Вольф захватили пальто, чтобы не выходить на улицу безоружными, но и не желая демонстрировать Хонни свои пистолеты. Хонни пожал плечами.

– Подождите, я возьму фонарь и пару свечей.

Ты пойдешь, Эрда? – обратился он к рыжей.

– Конечно! – ответила она.

Они прошли по будущему саду – впереди шагал светловолосый, освещая путь фонариком.

Квадратный клочок глинистой земли был огорожен кирпичной стеной, настолько низкой, что они смогли просто перешагнуть через нее. Потом они вскарабкались вверх по груде мусора, с вершины которой им открылся вид на дом. Висящее в выси, точно портьера, облако закрыло луну, и город вдали уже был неразличим во мраке. Они спустились по склону в ложбинку, образованную двумя холмиками глины и кирпичной щебенки, и подошли к стене, наполовину погребенной под грудой мусора.

Светловолосый согнулся и махнул рукой куда-то вниз.

– Вот сюда, – сказал он, указывая на темнеющий пролом в стене. Они стали пробираться внутрь гуськом: сначала светловолосый, за ним рыжая, потом Вольф и Моска.

Успев сделать лишь несколько шагов, они неожиданно начали спускаться по лестнице в подземелье. Хонни предупредил, чтобы они ступали осторожно.

Хонни ждал их на нижней ступеньке. Эрда зажгла две свечи и подала одну Моске.

При свете желтого пламени свечи они увидели, что во все стороны от того места, где они стоят, открывается просторное подземное помещение и их свечи освещают все вокруг, как маяк освещает ночное море, оставляя гигантские рваные тени.

Пол под ногами шатался, а стены были словно сложены из гор щебенки. В середине этого подвала торчала лестница, которая исчезала в груде мусора, завалившего ее ступени, словно по замыслу архитектора лестница должна была просто упираться верхним концом в потолок.

– До того как ваши летчики сбросили сюда бомбу, здесь было общежитие войск СС. Это случилось как раз перед окончанием войны, – сказал Хонни. – Они тут все погребены. Славная смерть!

– Тут могли остаться ценные вещи, – предположил Вольф. – Вы не пытались искать?

– Нет, – ответил Хонни.

Они сошли с последней ступеньки вниз, и их ноги погрузились в каменный прах. Эрда осталась стоять у стены, прислонившись к огромной деревянной балке, один конец которой рухнул вниз на пол, а другой конец все еще подпирал потолок.

Она высоко подняла свою свечу, и на стенах заплясали исполинские тени трех мужчин.

Они продвигались осторожно, и ноги вязли в трухе, осколках стекла, опилках, кирпичной пыли, словно они шли по мелководному ручью. Иногда, ступая на мягкий пригорок мусора, они проваливались, вздымая тучи пыли, словно брызги воды.

Вдруг Моска увидел перед собой сверкающий черный ботинок. Он схватил его, но ботинок оказался неожиданно тяжелым. Он понял, что в ботинке находится отсеченная ступня, намертво запечатанная там пробкой из кирпичного праха, запекшейся крови и костного мозга. Он выронил ботинок и пошел в дальний угол подземной комнаты, проваливаясь в мусор и пыль по колено.

У самой стены он споткнулся о туловище без головы, без ног и рук. Он надавил на туловище рукой и ощутил затвердевшую черную ткань, а под ней человеческое тело, из которого упавшая кирпичная стена выдавила кровь и жировые ткани. Под пальцами плоть была тверда как кость, и внизу под телом он нащупал каменное основание, о которое и расплющило этот труп. Голова и конечности трупа были отсечены так же, как та нога в ботинке была отсечена от ноги.

В этих останках человеческого тела не было ничего ужасающего: ни крови, ни мяса. Тела были смяты настолько сильно, что одежда, впечатавшаяся в них, покрыла их словно кожа. А кровь без остатка впиталась в кирпичную пыль, превратившуюся в засохшую грязь. Моска разбросал носком ботинка грязь и, когда его нога начала куда-то проваливаться, поспешил прочь. Вольф, почти невидимый во мраке, возился в другом конце комнаты.

И вдруг Моска ощутил удушливую духоту.

В воздух поднялась горячая пыль, и странный запах, вроде бы паленого человеческого мяса, начал подниматься из-под пыли, словно вдруг расступились доски пола и оттуда вырвались языки подземного пламени, таящиеся под руинами в недрах города.