– Унижение, – произнесла она вслух и почувствовала, что меч с ней согласен.

И услышала приказ возобновить тренировку. Хазид-Хи снова руководил ею: выпад, отражение, резкие, стремительные. Она опережала его приказы, но лишь на долю секунды, затем быстро отступала назад, стараясь сохранить равновесие, и клинок устремлялся влево, вниз и вправо, вверх, затем снова и снова, с невероятной скоростью. Несмотря на то что она была на поле одна, она чувствовала выпады противника так же явно, как если бы ее меч действительно соприкасался с вражеской сталью.

Влево и вправо.

И эта последовательность, влево и вправо, вдруг объяснила ей истинную цель тренировки. Она четко осознала, что меч готовит ее вовсе не к битве с Тиаго, который сражался одним мечом. Хазид-Хи заставлял ее тренироваться для поединка с противником, вооруженным двумя клинками. С Дзиртом До’Урденом.

Хазид-Хи был прекрасно знаком с этим следопытом-дроу, а еще лучше он знал жену Дзирта, Кэтти-бри. Женщина владела мечом, который она называла Потрошитель, но лишь короткое время, давным-давно.

И Потрошитель подчинил ее своей воле.

В мозгу Дум’вилль сформировался вопрос, но она быстро произнесла его вслух, чтобы не давать мечу повода радоваться оттого, что он прочел ее мысли:

Почему ты не вернулся к Кэтти-бри? Ты сможешь снова контролировать ее и с ее помощью легко убить Дзирта.

Она услышала ответ меча – тот буквально шипел от ярости.

И Дум’вилль позволила себе немного посмеяться над высокомерным разумным оружием.

– Значит, теперь она Избранная Миликки, – ехидно произнесла девушка. Она многому научилась, стала сильнее. Она для тебя недоступна, потому что ты остался таким же, каким был. И ты это прекрасно знаешь.

«Тебе что, тоже захотелось покомандовать? – осведомился меч. – Считаешь, что сможешь со временем стать сильнее меня? Ты веришь, что я это тебе позволю?»

У Дум’вилль пересохло в горле. Это была прямая угроза, а Хазид-Хи не так часто открыто угрожал ей.

«Неужели ты веришь, что сможешь приобрести новые силы и могущество, перерасти меня? Что ты сможешь жить дальше без меня? – продолжал меч. – Ты станешь искать прежних друзей, может быть, мать? Разумеется, не отца, потому что он превратился в разлагающийся труп».

Для того чтобы усилить впечатление от этой телепатической речи, Хазид-Хи внушил девушке образ Тос’уна, лежащего на окровавленном снегу, покрытого коркой льда от дыхания дракона. Сначала Дум’вилль подумала, что это ее собственные воспоминания – и в каком-то смысле так оно и было, – но затем прямо у нее на глазах тело отца начало разлагаться; кожа сошла клочьями, в плоти копошились черви. Мерзкий Хазид-Хи отнял у нее дорогие воспоминания и извратил их.

«Когда-нибудь». Дум’вилль отреагировала на вопросы Хазид-Хи, не успев обдумать свой ответ.

Хазид-Хи велел ей успокоиться, и затем она почувствовала, что меч оставляет ее, чтобы она смогла обдумать происшедшее и их разговор. Да, действительно: она не верила, что сейчас сможет выжить, не выполнив план, и не могла даже надеяться довести дело до конца без помощи Хазид-Хи.

Возможно, меч исподволь лишал ее уверенности в себе, но Дум’вилль считала иначе. Она постепенно стала рассматривать свои взаимоотношения с могущественным разумным оружием в ином свете, не как отношения хозяина и слуги; теперь она понимала, что оба они служили друг другу орудием. Один помогал другому добиться своих целей.

Дум’вилль поднесла клинок к лицу, в очередной раз поражаясь работе оружейника, изяществу и красоте простого на первый взгляд меча с неправдоподобно острыми лезвиями. Увесистый эфес был тщательно выкован, украшен замысловатым орнаментом, а в центре крестовины красовался алый драгоценный камень, похожий на внимательный глаз, недремлющее око.

И вдруг глаза самой Дум’вилль внезапно буквально полезли на лоб – рукоять меча превратилась в голову единорога, затем потемнела и приняла форму пантеры Гвенвивар!

Но произошло ли это превращение на самом деле? Может быть, меч просто вкладывал эти образы в сознание владелицы?

Однако пантера осталась. Эльфийка провела дрожащей рукой по оружию и почувствовала контуры тела животного: перед ней было именно то, что она видела, реальность.

Отец когда-то рассказывал ей, как нашел этот меч в каменистой долине, и тогда эфес его имел именно такую форму – форму головы гигантской кошки, Гвенвивар. Она тогда подумала, что отец приукрашивает свою историю, но сейчас поняла, что это было не так.

У нее на глазах эфес, которого она касалась пальцами, снова преобразился, изменил форму и цвет и стал белым.

– Заря, – едва слышно прошептала Дум’вилль и испытала приступ головокружения.

Рукоять меча выглядела точь-в-точь как пегас, белоснежный крылатый конь. Лишь развевающаяся грива казалась слегка розоватой. Пушистые крылья были сложены, голова опущена, как будто магическое животное спало. Дум’вилль когда-то любила это создание всем сердцем. Когда Заря стала слишком старой, чтобы летать, Дум’вилль ухаживала за ней. После того как Заря мирно скончалась – это произошло больше десяти лет назад, – юная эльфийка много дней плакала.

– Они теперь с Закатом вместе, – говорила ей мать, имея в виду пегаса коня, друга кобылы, погибшего на войне с Обальдом.

Заката застрелили орки.

Дум’вилль ощутила укол совести. Как она могла участвовать в этой последней войне на стороне отвратительных, кровожадных орков?

Эта мысль тут же исчезла – девушка была слишком занята воспоминаниями, чтобы понять, что это Хазид-Хи заставил ее забыть угрызения совести и она снова сосредоточилась на эфесе меча.

Она выглядела точно так же, когда умерла, прошептала Дум’вилль.

«Она мирно спит», – прошептал Хазид-Хи в ее сознании.

На Дум’вилль снизошел покой, и она продолжала пристально смотреть на прекрасный эфес. Ни один эльфийский кузнец не смог бы точнее воссоздать внешность ее любимого пегаса. Как будто образ крылатой лошади Зари, оставшийся в ее памяти, в буквальном смысле появился перед ней во плоти.

– Как будто, – произнесла она и презрительно рассмеялась над собственной сентиментальностью. И тогда поняла, что именно это сейчас и произошло.

Хазид-Хи добрался до ее драгоценного воспоминания и «увидел» его так же ясно, как увидела бы сама Дум’вилль.

А потом меч воспроизвел прекрасного пегаса на своем податливом эфесе.

На эфесе меча Дум’вилль.

Ее меча. Ее партнера.

Она коротко усмехнулась, размышляя о своих отношениях с Тиаго, который считал себя ее любовником, даже ее хозяином.

Но нет. Они с Хазид-Хи гораздо ближе друг к другу, причем эти узы основаны на взаимном согласии.

Теперь она это понимала. Меч приведет ее к положению, которого она так желала. Меч поможет ей остаться в живых. Меч поможет ей достичь великой славы и могущества.

«Ты считаешь, что сможешь стать сильнее меня?» – спросил ее только что Хазид-Хи.

– Я не могу этого сделать, – вслух произнесла Дум’вилль, и на сей раз слова ее шли от самого сердца. – Я буду становиться сильнее вместе с тобой, и ты – вместе со мной.

«Я не стану порабощать твою волю, Малышка Доу», – пообещал меч.

Дум’вилль медленно покачала головой. «И я тоже», – подумала она и сама поверила своим словам. Она любовно погладила скульптурное изображение пегаса.

– Ты знаешь, что происходит в моем сердце.

Вскоре они вернулись к тренировке. Движения девушки стали более легкими, плавными, и она сражалась лучше, чем когда-либо прежде.

Хазид-Хи был доволен.

Даже по меркам дворфов, приземистые квадратные здания, видневшиеся за высокой серой городской стеной Мирабара, никак не могли считаться красивыми. Строители руководствовались исключительно соображениями практичности и экономичности, что вполне отвечало менталитету дворфов. Тем не менее даже Бренор, взглянув издалека на силуэты крыш, не почувствовал и сотой доли того воодушевления, что охватывало его при виде лабиринта стен и угловых башен твердыни Адбар. Даже Серебристая Луна, архитектура которой была близка к эльфийской, трогала сердце дворфа сильнее, чем эти тоскливые невзрачные кубики.