Всю жизнь отец был очень богат, умен и скрытен. И еще он был очень и очень храбр, мой старик. Когда стало ясно, что нам не избежать участия в войне, много времени проводил в Вашингтоне. Там очень пригодились его знания о том, как под прикрытием Ватикана работали шпионы итальянских фашистов, и о нем узнали в определенных кругах. Там же он познакомился с одним ирландцем, много его старше. Это оказался не кто иной, как Билл Донован по прозвищу Бешеный. Именно он создал в 1942 году Управление стратегических служб, сокращенно УСС, именно он привлек к работе в этой организации молодого и смышленого Хью Дрискила. Сам Донован был католиком, и в дни, когда судьба всего мира висела на волоске, окружил себя исключительно добрыми католиками, людьми, которых понимал и которым мог доверять. И этот его узкий круг доверенных лиц даже прозвали Орденом тамплиеров, просто потому, что все там были католиками. Мой отец стал одним из рыцарей Бешеного Билла.

Когда война в Европе подходила к концу, отец объявился в Принстоне, и не один, а с монсеньером Д'Амбрицци. И к нам стали приезжать разные знаменитые персоны: Джек Уорнер, возглавляющий студию «Уорнер Бразерс»; Мил-тон Сперлинг, продюсер, и Фритц Лэнг, режиссер, и Ринг Ларднер-младший, писатель. Когда вся эта дружная компания проводила отпуск где-то у бассейна в окружении пальм и старлеток, их вдруг осенила идея создания фильма об УСС. Они решили прославить и увековечить работу наших доблестных секретных служб. Они хотели создать собирательный образ героя, заслать его в стан врага, подвергнув тем самым смертельному риску, ну и, естественно, он должен был победить всех и вся, в лучших традициях «Уорнер Бразерс». И хотя история была вымышленная, ей следовало придать достоверности. Именно в связи с этим фильмом и приехал к нам в Принстон Билл Донован обсудить детали с отцом.

Как выяснилось, собирательный герой имел прототип. Им должен был стать не кто иной, как Хью Дрискил. А в основу сюжета должно было войти одно из его приключений в оккупированной Франции, где он организовал освобождение из плена другого героя.

Я чуть с ума от радости не сошел, когда в один прекрасный день к нам в Принстон приехал сам Гарри Купер. Он должен был играть главную роль. Помню, как я сидел на ступеньках веранды с большим стаканом лимонада в руке и слушал Купера, Донована и отца. Они говорили о фильме, о войне, а потом Купер взял меня с собой на теннисный корт и отрабатывал со мной подачу. Господи, подумать только, сержант Йорк и Лу Гериг помогали мне отрабатывать подачу, и Купер сказал, что как-то Билл Тилден признался ему, что успех в этом деле на девяносто процентов зависит от жеребьевки. Тем же вечером знаменитый актер достал блокнот для набросков и изобразил меня, потом малышку Вэл, а потом отца, Донована и Д'Амбрицци. И при этом сказал, что всегда мечтал стать художником-мультипликатором, а затем вдруг по чистой случайности увлекся актерской игрой. А перед тем как уехать, разрешил мне называть его просто Фрэнком. То было его настоящее имя, и так называли его самые старые друзья еще со времен колледжа в Айове. Так прямо и сказал.

Больше я его никогда не видел, только в кино. Буквально на следующий год, в 1946-м, он появился на экране в фильме «Плащ и кинжал». И, сколь ни покажется странным, действительно очень походил в этой роли на отца. Правда, Голливуд для пущей затравки ввел в сценарий и любовную историю, и роль героини играла совсем тогда еще молодая Лили Палмер, то был ее дебют. Дома мне дали понять, что все это чистой воды выдумка и ерунда.

Чем больше поправок к сценарию выслушивал отец, тем больше сомнений возникало у него насчет голливудского подхода. Помню, как однажды летним днем Донован сидел на веранде с отцом и Кёртисом Локхартом, его протеже, и Донован нарочно дразнил отца. Я, как обычно, примостился рядом на ступеньках с прохладительным напитком и слышал, как он захохотал, а потом сказал: «Что ж, Хью, будем надеяться, они не выставят тебя такой уж большой задницей!» В ответ отец усмехнулся и заметил: «Не посмеют. Никогда не допустят, чтоб Купер выглядел задницей». Тогда Донован сказал: «Скажи ему, малыш Локхарт, скажи ему, что придется поверить во все эти вещи». Локхарт кивнул. «Верно, Хью. Вера, это важно». Я слушал их и смотрел, как моя маленькая сестренка носится по лужайке в новом красном купальнике, танцует в струях фонтанчиков, выпендривается, старается привлечь внимание взрослых. Еще ребенком она положила глаз на Локхарта.

И вот за спиной у меня раздался голос отца: «Моя вера никогда не подвергалась сомнению, джентльмены. А вот мистеру Уорнеру и его любимчикам я не доверяю. Да одного взгляда достаточно, чтобы понять: никакие они не паписты».

Донован так и покатился со смеху, и беседа перешла в другое русло. Начали обсуждать возможность сексуальных отношений между Кулером и мисс Палмер, потрясающей красоткой. Но в этот момент меня на помощь позвала мама. Она сидела в саду, среди цветов, в широкополой соломенной шляпе, покуривала «Честерфилд», пила мартини и одновременно занималась прополкой.

Да, верно, моему отцу довелось пройти сквозь огонь, воду и медные трубы, и это закалило его характер. Но в ту ночь, принеся ему печальное известие о кончине Вэл, я вдруг увидел нечто большее, чем просто силу характера. Разумеется, сила воли и жесткость помогают держать эмоции и чувства под контролем, но в этой ситуации решающую роль сыграла вера. Только вера помогла ему не дрогнуть. Он принял это известие как настоящий мужчина, даже глазом не моргнув.

Подошел к входной двери, такой огромный, сильный, готовый ко всему. Росту в нем было шесть футов четыре дюйма, весил он примерно двести сорок фунтов, густые седые волосы зачесаны назад и открывают высокий лоб с залысинами. Увидел меня, потом, за моей спиной, Сэма Тернера и сказал:

— О, привет, Бен. Вот так сюрприз. Сэм... Что случилось?

Я начал рассказывать. Он не сводил с меня ясных голубых глаз и молчал. А когда я закончил, сказал:

— Дай мне руку, сын. Неважно выглядишь. Пришло время держаться вместе, Бен. — И я вдруг ощутил всю его силу, и она частично передалась мне. — Она прожила свою жизнь, как хотела. Она знала, что мы любим ее. Она служила Господу, и лучшей жизни желать нельзя. Она не болела, не знала, что такое старческая немощь. Она ушла в иной, лучший мир, не забывай этого, Бен. И однажды все мы встретимся там и уже больше никогда не расстанемся. Господь любил твою сестру.

Даже голос у него не дрогнул ни разу. Он положил мне руку на плечо. Я и сам был достаточно высоким и крепким парнем, но так и согнулся под тяжестью его ладони. Все, что он говорил, было полной ерундой, но это помогло мне как-то собраться, и теперь я знал, что переживу смерть Вэл. Как-нибудь справлюсь.

— Сэм, — спросил он, — кто убил мою дочь? — И, не став дожидаться ответа, прошел в Длинную залу, увидел находившихся там людей. — Мне нужно выпить, — сказал он. И откупорил бутылку дорогого виски «Лэфройг».

Бедный Сэм Тернер, Он не знал, кто убил мою сестру. Какое-то время тихо переговаривался о чем-то с отцом. Персик развел в огромном почерневшем от копоти камине огонь. Отец Данн скромно стоял где-то в сторонке, после того как Персик представил его отцу.

Персик сказал, что с удовольствием останется на ночь, просто посидеть со мной и поболтать. Но я сказал, что не надо, со мной все нормально. Думаю, ему просто не хотелось ехать в Нью-Пруденс и проводить ночь наедине со своими воспоминаниями. Вскоре ушел Сэм Тернер, потом Персик и отец Данн допили свое виски и тоже ушли, оставив нас с отцом вдвоем. Я стоял у окна и наблюдал за их отъездом. Отец Данн, этот писатель-миллионер, ездил на новеньком «Ягуаре-XJS». У Персика был старенький «Додж» с вмятиной на одном крыле и весь заляпанный грязью.

Я обернулся и увидел, что отец успел поменять лед в бокалах и наливает нам виски. Он немного порозовел, наверное, от жаркого огня камина. Поднял голову. Протянул мне стакан.

— Ночь предстоит долгая. Так что выпей. А кстати, ты вообще зачем приехал?