— Не знала, что Вэл жила здесь, — задумчиво протянула Элизабет.

— Ну, вы не должны на нее обижаться. Она была так поглощена своей работой. Всегда была такой целеустремленной, не так ли?... Много времени проводила в секретных архивах. Она вообще была влиятельной... как это там говорят американцы?

— Влиятельной фигурой?

— Да, именно. Имела доступ к самым верхам.

— Вы имеете в виду?...

— Ну, да, кардинала Д'Амбрицци. Он там замолвил словечко кому надо, так вроде бы говорят американцы, да?... И она получила секретные архивы в полное свое распоряжение.

— Могу я взглянуть на ее комнату?

— Конечно, можете. Раз уж вы заглянули к нам, надо пользоваться моментом. Идемте, я провожу вас, моя дорогая.

Игуменья оставила ее одну. Просторная комната была залита солнечным светом, за двумя высокими узкими окнами цвели пышным цветом бугенвильи. На протяжении получаса Элизабет просматривала бумаги, папки и записные книжки, сложенные на столе. Похоже, все эти записи имели отношение к довольно давним книгам, статьям и речам Валентины. Элизабет разочарованно вздохнула и взяла со стола пачку папок и блокнотов, скрепленных между собой резинками.

На обложке одной из папок была сделана надпись фломастером. Всего одно слово.

«УБИЙЦЫ».

2

Дрискил

Я летел рейсом Нью-Йорк — Париж — Каир, глотал обезболивающие таблетки, пил шампанское и потерял представление о времени. А стоило закрыть глаза и задремать, как начинался все тот же кошмар: седые серебристые волосы, сверкающее лезвие в руке. И сна как не бывало. Теперь счет у меня шел уже не на часы, а на дни. Пошел девятый день с похорон сестры. В больнице мне наложили несколько швов на раны на спине и в боку, потом все шло как в тумане, время летело с какой-то сумасшедшей скоростью, и не успел я толком опомниться, как оказался в аэропорту Каира и ждал уже местного рейса, чтобы попасть в Александрию. Стояла страшная жара и толчея, я понимал, что это вовсе не хорошо для раны. И вот, приняв очередную таблетку и выплыв из очередного кошмара, я увидел кругом пронзительно синее небо и понял, что мы снижаемся и скоро приземлимся в аэропорту Александрии. Аэропорт был совсем маленьким, его пришлось перестраивать после войны с Израилем в 1973-м. По одну сторону взлетно-посадочной полосы тянулась пустыня, раскаленные пески и барханы убегали куда-то вдаль, по другую — лежало плоское синее зеркало Средиземного моря. А потом вдруг пустыня отступила, растаяла, и я увидел длинную тонкую цепочку городских зданий с зелеными вкраплениями садов и парков, что огибала две огромные гавани на севере и озеро Марьют к югу.

Я нанял одно из маленьких черно-красных такси, что неустанно сновали в потоке движения. Через полчаса езды водитель свернул на улицу Суэцкого канала, затем на другую, огибающую Восточную, или, как ее тут называли, старую гавань, где дующий с моря прохладный бриз снижал жару в городских кварталах и даже умерил головокружение, которое я испытывал. Высадил он меня на площади имени Саада Заглула[10], перед отелем под названием «Сесиль». Через улицу шла посадка на автобус, следующий до Каира. Я вышел из машины и ощутил на лице освещающее прикосновение морского бриза. Отель выходил на Восточную гавань, внизу переливалось серебристыми искрами Средиземное море. И на несколько мгновений, как бы зависнув в промежутке между тем, что произошло, и тем, что еще должно случиться, я ощутил полное блаженство.

За три с половиной столетия до рождения Христа Александр Македонский отобрал Египет у персов. Триумфатором вошел в Мемфис, а затем двинулся вдоль побережья к оазису Зива, навестить оракула Амуна. Он почему-то вообразил, что оракул объявит его сыном бога Вивы. Великий полководец остановился отдохнуть в симпатичной рыбацкой деревушке с изумительно красивой естественной гаванью. И, как делал неоднократно на протяжении своей славной карьеры, повелел возвести у этой гавани город. И, по привычке, велел назвать этот город своим именем. Оставив в деревне команду архитекторов и строителей, он двинулся дальше, пообщаться с оракулом. Он так никогда и не увидел нового города под названием Александрия.

Девять лет спустя Александр Великий умер. Тело, согласно его последней воле, уже находилось на пути к Зиве, где его должны были похоронить, как вдруг в процессию вклинился его прославленный генерал Птолемей и объявил, что останки этого великого человека должны быть захоронены в городе, носившем его имя, на главной площади. И вот теперь все труды и деяния этих славных людей забыты, и останки покоятся где-то под новым городом, а над ними неустанно курсируют черно-красные такси.

Евклид изобрел в Александрии геометрию. Птолемей построил совершенно невообразимый маяк на острове Парос, четыреста футов в высоту, одно из чудес древнего мира. Позже римляне не могли устоять перед экономической притягательностью этого центра Востока, и здесь появились Юлий Цезарь, Клеопатра, Марк Антоний и Октавиан, названный впоследствии Августом Цезарем. А затем святой Марк принес в Египет христианство и основал то, что теперь называют коптской Церковью. А еще позже явились персы и отвоевали эти земли обратно. А потом пришли арабы. Словом, история то была очень долгая... А потом в Александрию пожаловала моя сестра. И я должен был выяснить, с какой целью.

* * *

Пол в моем номере был паркетный, из твердых пород дерева, он тускло поблескивал, точно его без конца натирали мастикой с воском. Мебель старинная, слегка обшарпанная, что придавало ей вполне аристократический вид. Широкий балкон с видом на часть площади и гавань. Имелся телефон, но я еще не был готов звонить. Был телевизор, но я не испытывал ни малейшего желания смотреть какой-нибудь старый вестерн на арабском. И, наконец, в номере имелся холодильник с большими запасами льда. Я заказал бутылку джина, несколько бутылочек тоника с лимоном. Достал из портфеля прописанный мне тайленол в каплях и пачку кодеина. Обезболивающими и аспирином я запасся с лихвой. Врач из Принстона предупредил, что надежд отыскать в Египте аспирин мало.

Я пошел в ванную и не без труда стащил прилипшую к телу рубашку. Осторожно ощупал повязку на ране. Ничего не оставалось, как крепко стиснуть зубы, отодрать ее и приспособить свежую. Черт, ужасно больно и неудобно. Я даже боялся смотреть на рану. Тот же врач сказал, что форма ее напоминает надрез, который делают хирурги при удалении почки. Наконец с помощью двух слоев пластыря повязку приладить удалось. Врач говорил, что я сошел с ума, что напрашиваюсь на нешуточные неприятности, отправляясь в столь дальнее путешествие с незажившей раной. Возможно, он был прав. К тому же никак не удавалось избавиться от крайне неприятного ощущения, что я теряю литры крови, что струйки ее стекают по спине нескончаемым липким потоком. Нет, конечно, то была иллюзия, чисто нервное, но от осознания этого мне легче не становилось.

Я смешал джин с тоником в неравной пропорции: много джина и несколько капель тоника. Затем осторожно прилег на кровать, опустил голову на две огромные и пышные подушки. Отсюда было видно море, бледно-голубая полоса убегала к молочно-белому горизонту, сливалась с ним. Она, эта полоса, почему-то казалась страшно хрупкой, стоит бросить камень с балкона — и разобьется. Я почувствовал, что страшно, просто смертельно устал. И только сейчас до меня дошло, что нахожусь я очень далеко от дома.

* * *

Лежал я, прижавшись лицом ко льду, наверное, поэтому тогда не вырубился.

Санданато не знал, что делать. Сперва даже не понял, что со мной произошло, лишь потом увидел, что кровь льет ручьем. Я почти не слышал, что он там причитает. Но потом все же понял, он решает вслух, что делать: или бежать в дом и позвать на помощь, или же не оставлять меня и поднять крик, чтоб полицейский, оставленный Сэмом Тернером, услышал эти призывы. Тогда я, должно быть, что-то сказал. Санданато опустился на колени. Я ухватился за него и начал подтягиваться, пытаясь подняться на ноги. Мне было не слишком больно, но я терял много крови. Я изо всех сил цеплялся за ускользающее сознание, уж как-то очень не хотелось вырубиться здесь, на холоде и льду.

вернуться

10

Заглул Саад (1857 — 1927) — основатель и первый председатель партии «Вафд» в Египте, участник национально-освободительного движения в 1870-1882 гг.