И она вернулась в Америку, собираясь рассказать все Кёртису. Но что-то подсказывало ей: остановись, не надо, не делай этого. То, что она обнаружила, было сравнимо с бомбой замедленного действия, совершенно инфернальным устройством, и отсчет времени оно начало уже давным-давно. И Кёртис Локхарт, он или знал об этом, или — да помоги ему Господь — сам был частью этого. Или же вовсе ничего не знал. Нет, она не могла ему рассказать. Он был слишком близок к Церкви, слишком уж слился с ней. И именно это «слишком» и настораживало.

Но бомба тем не менее существовала, и обнаружила ее именно сестра Вэл. Это напомнило ей о детстве в Принстоне и о том дне, когда ее брат Бен, роясь в подвале в поисках каких-то старых отцовских клюшек для гольфа с ручками из дерева гикори, вдруг нашел семь банок с черным порошком, пролежавших здесь бог знает сколько лет, оставшихся со дня празднования Четвертого июля. И она последовала за ним вниз, по ступенькам, мимо гор какого-то хлама, боязливо стряхивая с волос то ли реальную, то ли воображаемую паутину, а потом вдруг услышала голос брата, приглушенный, сдавленный от страха. Он велел ей убираться отсюда, быстрей, ради всего святого. Но Вэл не отступила и дала клятву, что никому ничего не расскажет.

И тогда брат сказал, что дом их может взлететь на воздух в любую минуту, потому что черный порошок в банках — это порох, и лежал он здесь еще до того, как они появились на свет, и может взорваться, потому что потерял стабильность. Она ничего не понимала в порохе, но поверила Бену, потому что хорошо знала своего брата и понимала, что он сейчас не шутит.

Он заставил ее укрыться в конюшне с каменными стенами, а сам, обливаясь потом, осторожно брал банки, одну за другой, выносил из подвала, шел через задний двор мимо семейной часовни, мимо яблоневого сада, к самому краю их владений, и складывал банки на берегу озера. А потом позвонил в полицию Принстона, и они прислали пожарную команду. Пожаловал даже сам начальник полиции в черном автомобиле «Де Сото», и они залили банки водой, а потом увезли на специальной машине, и Бен стал настоящим героем дня. Полицейские даже подарили ему какую-то почетную бляху, и примерно через неделю Бен передарил ее сестре, потому что она тоже вела себя геройски, как подобает бравому солдату, и подчинялась приказам. Она удивилась, даже расплакалась, и не расставалась с бляхой все лето, везде носила ее с собой, а по ночам клала под подушку. Тогда ей было семь, а Бену — четырнадцать. И потом, уже став взрослой, она всегда обращалась к брату в затруднительных ситуациях, когда нужно было проявить героизм.

Теперь же у нее оказалась своя бомба, тоже утратившая стабильность и готовая взорваться как раз во время избрания нового Папы. И она решила отправиться домой к Бену. Не к Кёртису, не к отцу, по крайней мере пока. Помочь ей мог только Бен. Она всегда улыбалась при мысли о брате, «падшем», или «рухнувшем», как он выражался, католике. Ему можно выложить все, рассказать, что удалось обнаружить в бумагах Торричелли и секретных архивах. Сперва он, конечно, посмеется над ее страхами, а потом станет серьезным и непременно найдет выход, подскажет, что делать. И еще сообразит, как преподать эти новости отцу, что именно ему сказать...

Нью-Йорк

Частный самолет Локхарта приземлился в аэропорту Кеннеди, где его поджидал «Роллс-Ройс». Время было раннее, час пик еще не начался, и в центре города Локхарт оказался на полчаса раньше, чем предполагалось. Локхарт попросил водителя высадить его у квартала под названием Рокфеллер-Плаза, что находился между зданием Рокфеллеровского центра и катком. Он взял сидевшую рядом с ним на заднем сиденье Вэл за руку, заглянул ей в глаза.

— Уверена, что ничего не хочешь сказать мне прямо сейчас?

Многое крылось за этим, казалось бы, простым вопросом. Он не стал говорить ей, что неделю тому назад, когда она находилась в Египте, ему позвонил один друг из Ватикана. Наверху очень озабочены деятельностью этой монахини, намекнул он. Направлением ее исследований, решимостью довести их до конца. Друг из Ватикана попросил Локхарта выяснить, что именно удалось узнать Вэл, а потом убедить ее бросить все это дело.

Локхарт слишком уважал Вэл и ее работу, чтоб в открытую заявить об озабоченности Ватикана. Очевидно, что убедить ее отказаться от исследований лишь на том основании, что этого хочет Ватикан, не удастся. Но он обладал высокоразвитым чувством самосохранения, которое теперь распространялось и на нее. И именно по этой причине его тоже теперь беспокоили ее исследования. Раз уж в Ватикане так встрепенулись, ничего хорошего это не сулит. Такие звонки не причуда или прихоть. Они означают, что всерьез затронуты чьи-то интересы, что сигнал тревоги прозвучал. Но давить на Вэл он не мог. Знал — это бесполезно. Она должна сама рассказать ему все, просто надо дать ей время.

Она нервно улыбнулась, покачала головой.

— Да нет. У тебя и без того проблем хватает. Каллистий умирает. И ты, мой дорогой, должен решить, кто станет следующим Папой... Стервятники слетаются.

— Разве я похож на стервятника?

— Нет, ни чуточки. Ты их всех победишь и разгонишь, как всегда.

— Сама знаешь, при выборах Папы я права голоса не имею.

— Не скромничай. Разве не тебя назвали кардиналом без красной мантии в «Тайм»? — Он нахмурился, и она улыбнулась. — У тебя есть нечто большее, чем просто голос. Именно ты объявил имя последнего Папы...

— С помощью твоего отца, сестра. — Он рассмеялся. — И потом, могло быть и хуже...

— Ну, это вряд ли.

— Господи, до чего же я люблю тебя!

— Так что ты вполне можешь назвать следующего Папу. Давай будем реалистами. И потом, я тоже тебя люблю. Ты не так уж плох для старика.

Он улыбнулся и снова взял ее за руку.

— Хочу, чтоб ты доверилась мне, Вэл. Это твоя жуткая тайна, она меня просто с ума сводит. Ты совершенно вымоталась. Что бы это там ни было, это тебя просто убивает, я же вижу. Ты так похудела, выглядишь такой уставшей и...

— Нечего мне зубы заговаривать, сладкоголосый сатана!

— Прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Постарайся не воспринимать все это так близко к сердцу. Поговори с Беном... Сними тяжесть с сердца.

— Давай пока что не будем об этом, ладно Кёртис? Может, это всего лишь игры воображения, они и завели меня так далеко. Но все это подождет и до завтра. Возможно, завтра все тебе и выложу как на духу. — Она крепко сжала его руку. — А теперь иди к своему Энди. — Она подалась вперед, легонько клюнула его в щеку. Он обнял ее, притянул к себе, погрузил пальцы в шелковистые волосы. Твердые губы щекотали ей мочку уха.

И вот Локхарт вышел и стоял на тротуаре, провожая взглядом машину. Вэл махнула ему рукой, потом тонированное стекло поднялось, и она скрылась из виду. Следующая остановка у нее в Принстоне.

Он провел в коридорах власти слишком много лет, а потому слишком долго путал чувство удовлетворения и радость тайной дружбы со счастьем. Лишь сестре Валентине удалось открыть ему истинное счастье, разрешив тем самым великую загадку. Теперь он был уверен: они всегда будут вместе.

Поглощенный своими мыслями, он рассеянно наблюдал за конькобежцами, ритмично скользившими по льду. Он очень беспокоился о Вэл. Ради этих своих изысканий она побывала сначала в Риме, потом в Париже, откуда отправилась в Египет, в Александрию. Он пытался сложить фрагменты этой головоломки. Он знал, что она работала с секретными архивами. А потом вдруг раздался этот проклятый звонок из Ватикана.

Он стоял у самых перил, весь каток был как на ладони, и Локхарт улыбнулся при виде пожилого священника, который с такой грацией и достоинством скользил по льду среди подростков и малышей. Он с восхищением наблюдал за тем, как священник в черном развевавшемся на ветру плаще подлетел и ловко подхватил упавшую на лед хорошенькую девочку. Такого сосредоточенно мрачного и строгого лица, как у этого священника, он, пожалуй, еще никогда не видел.