– Есть немного, – ответил Максим. – А зачем?

– Попотчуй винцом братанов, станешь им другом. Они тебе пригодятся. Может, твою суженую придётся силой из монастыря брать. Деньги давай здесь, чтобы никто твоей казны не видел.

Максим отступил за забор, вынул двугривенный и протянул Спирьке. Тот его живо схватил, сунул за щёку и взял коня за повод.

– Пошли! И ты, малец, не отставай.

Кроме Фильки Косого в избе были Петька Гусак и Аниска Мёртвый. Появлению новых людей, предчувствуя гулеваньице, они обрадовались.

– А где, Спирька, твоя клюка? – спросил Гусак. – Утром ускакал к монахам на одной ноге, а к обеду вернулся на двух да с гостями. Кто тебя на обе ноги поставил?

– Да вот он, – сказал Спирька, указывая на Максима. – Знакомьтесь, а я пока с Марьей пошепчусь.

– Нечего с ней шептаться, – проворчал Косой. – Давай деньги, я сам вина принесу.

– Ну уж нет, – возразил Спирька. – Я давече тебе деньги отдал, так она меня так по спине треснула, что до сих пор болит.

Жёнку искать не пришлось, она явилась сама с лукошком огурцов, поверх которых лежали несколько ломтей хлеба.

– Возьми у Спирьки деньги и принеси вина, – сказал Филька Косой. – И не вздумай отхлебнуть из кувшина!

– Счас исполню, Филимон Иванович, – сладенько вымолвила богатырша и, взяв двугривенный, вышла из избы.

– Бери, Егорка, огурец, – сказал Спирька. – Похрумкай с хлебцем, а то расхватают и не достанется.

Малец взял огурец, горбушку ржанины и сел на лавку. Мужики выжидающе смотрели на Максима.

– У этого парня к нам дело? – сказал Аниска Мёртвый. – Или он к тебе, Спирька, приблудился?

– Мы с ним зимой тележку игумену делали, с тех пор его и знаю. А теперь он пришёл вызволить свою суженую, девку боярыни Шлыковой. Как, пособим?

– Девка – пустяк! – заявил Петька Гусак. – Из-под боярыни мы её быстро опростаем, вот до самого Шлыкова добраться надо да вдёрнуть его на осине.

– У боярского сына, слух есть, денег немерено, серебра да золота, – мечтательно произнёс Аниска Мёртвый. – Вот бы мы, дружьё, разгулялись. Брать надо Шлыкова. Властям сейчас не до нас, давече на торге взяли одного с прелестной грамоткой Степана Разина.

– Когда это Разин сюда явится, – возразил Косой. – Может, он так и будет на Низу гулять.

– Степан Тимофеевич непременно явится, – сказал Максим, и в избе стало так тихо, что все услышали, как с потолка на стол шлёпнулся таракан и зашуршал, убегая, ножками по скоблёной доске.

– А тебе, парень, откель ещё ведомо? – грозно спросил Гусак. – Коли соврал, то повинись, а то у нас каждое слово к ответу.

– Мне сам Степан Тимофеевич про это сказал, – спокойно ответил Максим. – Я в мае был у него под Царицыным и на Чёрном Яру.

– Врёшь! – одновременно выдохнули Гусак и Мёртвый и стали приближаться, сжав кулаки, к Максиму.

Так же одновременно они кинулись на него, но сильный парень оттолкнул их от себя с такой мощью, что они спинами впечатались в стену избы и затихли.

– Вот дураки! – сказала всё это видевшая Манька. – Что, как псы, на гостя кинулись? Вы расспросите его и по словам поймёте, врёт или говорит правду. А теперь садитесь за стол.

Мужики стали слушать Максима, позабыв про пированье, весть о Стеньке Разине хмелила их головы покрепче самого крепкого зелена вина, каждое слово, сказанное Максимом, капало на души этих людей раскалённым оловом.

Максим закончил своё повествование, и в избе воцарилось молчание. Первым очнулся от очаровывающей разум были Аниска Мёртвый.

– Верю каждому твоему слову, братан, – вымолвил он дрожащим от волнения голосом. – Такого выдумать нельзя.

– Я и не выдумываю, – сказал Максим. – Всё это правда, а что делать с ней, решайте сами.

– Так говоришь, что Разин пойдёт на верховые города? – спросил Гусак.

– Не раз слышал об этом от него самого.

– Тогда нам надо идти на Волгу, встречать атамана. Ближе всех отсюда нам Синбирск, туда и направимся. И тебя, парень, с собой повезём. Не придёт Стенька, головой ответишь.

– Что моя голова, – сказал Максим. – Мне Любашу вызволить надо.

– Это для нас не работа, – зашумели гулёвые люди все разом. – Завтра и опростаем твою девку из монастыря.

Максим проснулся рано, поднял голову и огляделся вокруг. Ватажники вповалку спали на полу, дверь была открыта, в избу тянуло сырым воздухом, и было слышно, как хозяйка доит корову: молочные струи швыркали о дно и бока липового подойника. Егорка будто поджидал, когда проснётся Максим, открыл глаза и сел на лавке.

– Дядька Максим, – жарко зашептал он. – Ты уходишь с этими, а как я? Возьми и меня с собой.

– Забудь и мыслить об этом, – буркнул Максим, но задумался. Мальца надо было куда-то определять на жительство. Он встал, погрозил собравшемуся следовать за ним Егорке пальцем, вышел во двор и огляделся.

День обещал быть светлым и жарким, солнце показало из-за ограды золотисто-рыжую верхушку, легкий ветерок едва шевелил листья на деревьях. Максим заприметил в огороде бочку, прошёл к ней и окунул в воду голову, отряс её, отжал бороду и почувствовал рядом чьё-то горячее дыхание.

– Испей парного молочка, – сказала Манька, протягивая подойник.

– Всю душу промыл от сухоты, благодарствую.

– Да ты вина и не пил, – усмехнулась хозяйка. – Сразу видно, не из нашенских питухов, те пока не упадут, всё лопают. Ты ведь не женат?

– Пока нет. А что?

– Гляжу, мальца за собой водишь чужого, – сказала Манька. – Тебе он всегда обуза, отдай его мне. Для сына он велик, а в племянники моему Фильке как раз годится. Ну, как?

– Я бы его здесь оставил, – подумав, ответил Максим. – Но где мне взять веру, что здесь мальцу будет не солоно?

– Был у меня сынок Архипушка, – печально вымолвила хозяйка. – Сгорел от простуды, а я с тех пор впусте хожу. Мальца не обижу, хочешь, перед Николаем Угодником дам зарок?

– Вижу, что ты добрая жёнка, – сказал Максим. – Приведи мальца.

Манька, забыв подойник, над которым уже начала виться мошкара, убежала в избу и скоро вынесла оттуда на руках испуганного Егорку.

– Хозяйка просит тебя остаться у неё, – сказал Максим. – Она обещает быть тебе матерью, доглядывать за тобой, беречь… Идти тебе за мной, Егорка, нельзя. Я не ведаю сам, где завтра голову преклоню.

Малец заморгал, затем из глаз по щекам потекли крупные слезы.

– Вот беда! – жалобно воскликнула Манька. – Долгие проводы, долгие слёзы. Ступай отсель поскорее, куда наладился!

И, укачивая на руках, как малое дитя, она понесла Егорку в свою избу.

Уголёк заждался хозяина и приветствовал его весёлым ржанием. Максим похлопал коня ладонью по холке, снял с жерди седло, закинул ему на спину, подтянул подпруги и повёл к калитке, возле которой собралась Спирькина ватажка.

– Ты, Спирька, иди с Максимом передом, – сказал Гусак. – А мы двинем вдогон. Сойдёмся возле трапезной.

В монастыре утренню уже отслужили, монахи и послушники разбрелись по работам, и в обители было безлюдно. Игумен и другие надзирающие за порядком чины, проводив рязанского архиерея, позволили себе расслабиться и пребывали в своих кельях.

– Как пойдём за девкой? – спросил Аниска. – Скопом или по одному?

– Не надо шума, – сказал Максим. – Сначала нужно сведать, как она. Ты, Спирька, веди меня в палаты, а остальные пусть ждут здесь.

Приезжие богомольцы, стекавшиеся в монастырь, те, кто был побогаче и познатнее, помещались в левой стороне большой избы на каменной подклети, и вход туда был с отдельного крыльца. Максим и Спирька поднялись по нему к двери и, осторожно ступая по ступеням лестницы, поднялись наверх. Кельи располагались по обеим сторонам просторного прохода. Максим вопрошающе глянул на спутника, и тот поманил его за собой. Спирька останавливался, прислушивался, наконец, указал на нужную дверь.

– Она тут.

– Жди меня здесь, – прошептал Максим и чуть приоткрыл дверь, из которой на него сразу дохнуло запахом лекарственных трав и сгоревшего лампадного масла.