Задержка на один день. Для грузового состава номер триста восемьдесят шесть, следовавшего по маршруту Калифорния — Нью-Йорк с пятьюдесятью вагонами салата-латука и апельсинов, задержка превратилась в трехдневную. Грузовой состав номер триста восемьдесят шесть ожидал на запасных путях топлива, которое не поступило вовремя. Когда состав достиг Нью-Йорка, салат и апельсины утопили в Ист-ривер: они слишком долго ждали своей очереди на складах в Калифорнии, из-за урезанного расписания движения и составов, сокращенных, согласно директиве, до шестидесяти вагонов.
Никто, кроме друзей и торговых партнеров, не заметил, что три поставщика апельсинов в Калифорнии вышли из бизнеса, точно так же как и два фермера, специализировавшихся на салате-латуке в Империал-Вэлли. Никто не заметил, что закрылись биржевая брокерская фирма в Нью-Йорке, водопроводная компания, которой биржевая брокерская фирма ссужала деньги, исчез оптовый торговец трубами, который снабжал водопроводную компанию. Когда люди голодают, писали газеты, они не должны сочувствовать неудачам в бизнесе частных предприятий, которые работают ради личной выгоды.
Уголь, отправленный Бюро помощи зарубежным государствам через Атлантику, так и не достиг Народной Республики Англии: его захватил Рагнар Даннескъёлд.
Во второй раз «Данаггер Коул» запоздала с поставкой топлива для «Таггерт Трансконтинентал» в середине января, и кузен Данаггера прорычал в телефон, что ничего не может сделать: его шахты закрылись на три дня из-за нехватки смазочных масел для оборудования. Уголь для «Таггерт Трансконтинентал» запоздал на четыре дня.
Мистер Куинн из компании «Куинн Болл Беаринг», производившей шарикоподшипники, когда-то переехавшей из Коннектикута в Колорадо, целую неделю дожидался грузового состава, доставлявшего по его заказу риарден-металл. Когда поезд прибыл, двери «Куинн Болл Беаринг» оказались запертыми.
Никто не заметил закрытия компании по производству двигателей в Мичигане, которая ожидала поставки подшипников (механизмы бездействуют, люди в оплачиваемом простое); закрытия лесопилки в Орегоне, тщетно дожидавшейся нового двигателя; закрытия склада пиломатериалов в Айове, оставшегося без снабжения; банкротства строительного подрядчика в Иллинойсе, который, не получив вовремя пиломатериалов, обнаружил, что его контракты аннулированы, а покупатели домов отправлены бродяжничать по занесенным снегом дорогам на поиски того, чего больше нигде не существовало.
Снежная буря в конце января заблокировала пути через Скалистые горы, воздвигнув на главной линии железной дороги «Таггерт Трансконтинентал» снежные наносы в тридцать футов высотой. Люди, пытавшиеся расчистить пути, сдались спустя несколько часов: роторные снегоочистители один за другим вышли из строя. Машины пытались отремонтировать, хотя срок их эксплуатации уже два года как истек. Новые снегоочистители так и не доставили — их производитель оставил бизнес, отчаявшись получить у Оррена Бойла необходимую сталь.
Три поезда западного направления оказались в ловушке у Уинстон-Стейшн, высоко в Скалистых горах, где главная линия «Таггерт Трансконтинентал» пересекала северо-западную часть штата Колорадо. Они оставались недоступными для отрядов спасателей в течение пяти дней. Поезда не могли пробиться к ним из-за снежной бури. Последние грузовики, изготовленные Лоренсом Хэммондом, разбились на обледеневших склонах горных автодорог.
Посланные на разведку лучшие самолеты Дуайта Сандерса так и не достигли Уинстон-Стейшн — они погибли, сражаясь с бурей.
Пассажиры, замурованные в вагонах поездов, пытались сквозь пелену снегопада рассмотреть огоньки лачуг Уинстона. Ночью второго дня огни погасли. К вечеру третьего дня ледяного плена освещение, тепло и пища в поездах закончились. В короткие минуты затишья, когда метель делала передышку и черная пустота соединяла погруженную во мрак землю с беззвездным небом, пассажирам удавалось рассмотреть на юге, за много миль от Уинстона, тонкий язычок пламени, развевавшийся на ветру. Это горел Факел Уайэтта.
К утру шестого дня, когда поезда смогли сдвинуться с места и проследовали по склонам Юты, Невады и Калифорнии, машинисты рассматривали мертвые трубы и запертые ворота небольших заводов, которые во время их прошлого рейса еще работали.
«Бури — деяние Божье, — писал Бертрам Скаддер, — и никто не может нести ответственность перед обществом за погоду».
Нормы расходования угля, разрешенные Уэсли Моучем, позволяли отапливать дома по три часа в день. Не было ни дров для печей, ни металла, чтобы эти печи изготовить, ни инструментов, чтобы установить в домах новое оборудование. В самодельных печурках из кирпича или бочек из-под нефти профессоры сжигали книги из своих библиотек, а производители фруктов — деревья из своих садов. «Лишения укрепляют человеческий дух, — писал Бертрам Скаддер, — и закаляют сталь общественной дисциплины. Жертвы — это те кирпичики, которые, словно цемент, сплачивают людей, образуя величественное здание общества».
«Нацию, сделавшую своим кредо величие, достигнутое при помощи производства, сегодня убеждают, что оно достигнуто мерзостью запустения», — сказал в одном из интервью Франсиско д’Анкония. Его слова не опубликовали.
Индустрия развлечений, единственная из всех, испытала этой зимой подъем. Голодные люди выкраивали центы из тощего бюджета, из денег, отложенных на еду и тепло, и отправлялись в кинотеатры, чтобы на несколько часов убежать от своего животного существования, которое свелось к страху за насущные нужды. В январе по приказу Уэсли Моуча все кинотеатры, ночные клубы и боулинги были закрыты по причине экономии топлива. «Развлечение не является необходимым условием существования», — написал Бертрам Скаддер.
— Учитесь философски смотреть на жизнь, — сказал доктор Саймон Притчетт молодой студентке, разразившейся истерическими рыданиями посреди лекции. Девушка только что вернулась из экспедиции спасателей-добровольцев в поселение на озере Верхнем, где она видела мать, державшую на руках труп взрослого сына, умершего от голода.
«Абсолютных истин не существует, — вещал доктор Притчетт. — Реальность — всего лишь иллюзия. Как эта женщина узнала, что ее сын мертв? Почему она считает, что он вообще существовал?»
Люди с умоляющими глазами и отчаянными лицами стекались к палаткам, где проповедники со злорадным ликованием кричали, что человек бессилен перед силами природы, его наука — обман, разум — источник ошибок, что в наказание он пожинает плоды греха гордыни и чрезмерной уверенности в своем интеллекте, и что только вера в мистические силы может защитить его от трещин в рельсах или прокола последней шины его последнего автомобиля. Любовь — вот ключ к мистическим тайнам, кричали они, любовь и самопожертвование, принесение себя в жертву ради пользы ближнего.
Оррен Бойл принес жертву на алтарь общественной пользы. Он продал Бюро помощи зарубежным государствам для отправки в Народную Республику Германия десять тысяч тонн конструкционной стали, предназначавшейся для железной дороги «Атлантик Саусерн». «Мне нелегко далось это решение, — сказал он с увлажненным добродетелью взглядом оцепеневшему от ужаса президенту «Атлантик», — но я принял во внимание, что вы — богатая корпорация, а люди в Германии находятся на грани отчаяния. Поэтому я поступил по принципу «помоги нуждающемуся». Если сомневаешься, то сильный должен уступить слабому. Президент «Атлантик Саусерн» слышал, что у самого влиятельного вашингтонского друга Оррена Бойла есть друг в Министерстве снабжения Народной Республики Германия. Никто не поручился бы за то, что именно это послужило мотивом поступка Бойла, а не самопожертвование, да и разницы не было никакой: если бы Бойл свято следовал своему кредо самоотречения, он поступил бы точно так же. Это заткнуло рот президенту «Атлантик», не рискнувшему признаться в том, что его железная дорога ему дороже, чем все население Германии. Не стал он возражать и против принципа самопожертвования.
