– Тогда возникает резонный вопрос, – подхватил итальянец, – зачем это ему понадобилось переться в тупиковый каньон?

– Потайной вход в обогатительный комплекс?

– Очень может быть.

– Проверим?

Джиордино расплылся в широкой, до ушей, ухмылке:

– Я прямо сгораю от любопытства!

Питт вывернул руль до отказа и направил «корабль снегов» в каньон. Стены зловеще дыбились над узкой прорезью в толще горы, и чем дальше в ущелье углублялась машина, тем бледнее и тусклее казался солнечный диск. К счастью, несмотря на все свои извивы и повороты, каньон оказался вполне проходимым, а дно его достаточно пологим, чтобы такой опытный водитель, как Питт, провел по нему вездеход-великан без единой Царапины. Он больше беспокоился, что в конце пути они не найдут ничего интересного, кроме каменной стены, и тогда придется выезжать из теснины задним ходом, потому как развернуться здесь нечего было и мечтать. Через четверть мили Питт остановил машину перед сплошной стеной льда.

Это был тупик.

Питт и Джиордино вышли и уставились на вертикальный ледосброс. Всматриваясь в следы, обрывающиеся у самого основания, Питт заметил:

– Интрига начинает закручиваться всерьез, «снежный кот» мог выехать отсюда только задним ходом...

– ...и оставить еще одну пару следов от гусениц, – продолжил рассуждения напарника итальянец. – Но их почему-то не видно. Слушай, может, эту снежную киску унес горный орел? Здоровый такой, как наш драндулет.

Питт придвинулся ближе, глядя на лед с расстояния нескольких дюймов и прикрыв козырьками ладоней глаза, чтобы меньше отсвечивало. Он долго всматривался в ледяной барьер, потом обернулся к Джиордино.

– Толком не разберу, что именно, но что-то там определенно есть, – сказал он.

Джиордино тоже пригляделся и согласно кивнул:

– Точно! Маячит за стеночкой что-то чужеродное. В таких "местах вроде бы положено говорить: «Сезам, откройся»?

– Боюсь, тот пароль давно устарел, – рассеянно отозвался Питт, погрузившись в размышления.

– Лед не толще трех футов, – заметил итальянец, прервав затянувшуюся паузу.

– Похоже, мы с тобой мыслим в одном направлении, – одобрительно кивнул Питт.

– Тогда ты садись за баранку, – предложил Джиордино, – а я постою в сторонке с «бушмейстером» и прикрою тебя в случае чего.

Питт забрался по трапу в кабину «корабля снегов», дал задний ход и отвел машину футов на пятьдесят от стены, стараясь попадать колесами в накатанные «снежным котом» колеи, чтобы обеспечить как можно лучшее сцепление с грунтом. Он собрался, сжал штурвал двумя руками, нагнул голову и вжался в сиденье – на тот случай, если при столкновении выбьет ветровое стекло. Включив первую передачу, Питт вдавил акселератор в пол. Взревев выхлопными трубами, механический голиаф рванулся вперед, набрал скорость и вонзился исполинским тараном в самую середину ледяной преграды. Удар был настолько силен, что Джиордино почувствовал, как дрогнула у него под ногами земля.

Лед взорвался грандиозным всплеском мириадов сверкающих обломков. Они осыпали «корабль снегов» подобно осколкам хрусталя из упавшей люстры. Звуковой эффект от тарана можно было сравнить разве что с зубовным скрежетом разъяренного горного великана. Джиордино вообще-то предполагал, что машине придется несколько раз биться лбом об стенку, прежде чем пробить в ней дыру, поэтому он чуть было не отстал от «корабля снегов», когда тот проломил себе дорогу с первой попытки и исчез внутри открывшейся полости. С автоматом наперевес, как пехотинец, идущий в атаку под прикрытием танка, итальянец со всех ног рванул следом.

Въехав внутрь, Питт остановил машину и смахнул стеклянное крошево с лица и груди. Как он и опасался, лобовое стекло пробило здоровенной ледяной глыбой. Она чуть не задела Питта и торчала сейчас между сиденьем и полом. Из нескольких порезов на лбу и щеках струилась кровь. Они были не такими уж глубокими и опасными, чтобы накладывать швы, но обильное кровотечение создавало впечатление, что эти поверхностные раны чуть ли не смертельны. Питт вытер рукавом заливающую глаза алую жидкость и выглянул в окно, пытаясь понять, куда же его занесло.

Машина находилась внутри проложенного во льду широкого туннеля, почти вплотную прижимаясь к стене, противоположной пролому. Туннель тянулся в обе стороны и казался пустым и заброшенным. Не заметив никаких признаков присутствия противника, Джиордино забросил автомат за спину, подбежал к машине и вскарабкался в кабину водителя, где был встречен белозубой улыбкой напарника, выглядевшей совершенно нелепо на фоне кровавой маски.

– Ну и видок у тебя! – восхитился Джиордино, безуспешно пытаясь помочь Питту выбраться из кресла водителя. – Лихо тебя угораздило. Ничего, сейчас вызовем «скорую», и тебя быстренько заштопают.

Питт мягко отвел его руки:

– Это только выглядит жутковато, а на самом деле ничего серьезного. Вызывать никого не надо, в больницу ехать тоже некогда, так что мотай за аптечкой в жилой отсек и займись обработкой моих геройских ран. А я тем временем вношу предложение обследовать левую сторону туннеля. Если я правильно угадал, он приведет нас прямиком в логово зверя.

Джиордино знал по опыту, что спорить бесполезно. Он спустился в жилой отсек и вытащил аптечку, которую не открывали с 1940 года. Аккуратно смыв ваткой, смоченной в перекиси, водорода, запекшуюся кровь с лица Питта, он обильно полил порезы йодом, основным антисептиком той эпохи. Спиртовой раствор популярного и в наши дни галогена обжигал с таким зверским садизмом, что пациент на протяжении всей процедуры лил горючие слезы и ругался самыми черными словами, которым маленький итальянец внимал с наслаждением истинного ценителя, хотя и делал вид, что пропускает мимо ушей. Закончив обработку, он перевязал раны марлевыми бинтами, употребив на это львиную долю имевшегося в аптечке запаса перевязочного материала.

– Умелые руки знаменитого полярного хирурга Альберта Джиордино спасли еще одну жизнь! – гордо провозгласил он, отступив на шаг и откровенно любуясь делом своих «умелых рук».

Питт посмотрелся в зеркальце и чуть не свалился с сиденья. Самозваный хирург наворотил столько бинтов, что их с лихвой хватило бы для перевязки после пересадки мозга.

– Ты что сотворил, Франкенштейн недорезанный? – мрачно спросил Питт. – У меня вид как у мумии.

Джиордино тут же принял позу оскорбленного в лучших чувствах:

– Да, эстетика не самая сильная моя сторона, но жизнь я тебе все-таки спас! И что я слышу вместо благодарности? Грязные инсинуации!

– И медицина тоже! – сердито буркнул Питт, не желая больше препираться с этим клоуном, тем более йода тот тоже не жалел, и под повязками до сих пор ощутимо жгло.

Снова взявшись за штурвал, он дал газ и принялся маневрировать в узком пространстве туннеля, то пятясь назад, то подавая вперед, пока не развернул машину в нужном направлении. Впервые за все время путешествия он опустил боковое стекло и оценил взглядом ширину туннеля. Зазор между бортами и боковыми стенками составлял не более восемнадцати дюймов, а между крышей и сводом и того меньше. Питт обратил внимание на большую круглую трубу, протянутую вдоль основания внутренней дуги свода, от которой отходили в лед трубки поменьше.

– Что это за чертовщина, как ты думаешь? – спросил он, указывая на трубу.

Джиордино выбрался из кабины, протиснулся между колесом и трубой и взялся за нее рукой.

– На муфту электрокабеля не похоже, – сказал он. – У нее должно быть какое-то другое назначение.

– Если это то, о чем я думаю... – Питт понизил голос до зловещего шепота и многозначительно посмотрел на напарника.

– ... мы имеем дело с неким элементом механизма отрыва ледника от береговой линии, – сформулировал Джиордино до конца не высказанную мысль.

Питт высунул голову в окно и поглядел назад. Жерло туннеля, казалось уходящего в бесконечность, постепенно сужалось, обращаясь в перспективе в точку.

– Думается мне, – сказал он, – эта сквозная дыра тянется на тысячу четыреста миль – от обогатительного комплекса до противоположного края ледника.