После смерти Бориса Савинкова Вадим стал чрезвычайно подозрителен даже по отношению к хорошо знакомым людям.
— Вы что ж, — усмехнулся он, — специально приехали из Берлина, чтоб мне об этом сообщить? Или сами стали членом этой организации? Помнится, батенька, вы весьма скептически относились к подобного рода затеям…
Алексей, кажется, обиделся.
— Хотите сказать, что я провокатор? Премного благодарен-с. Но, чтобы развеять ваши сомнения, все же объясню. Я приехал в Лондон вовсе не с целью повидать вас, а жениться. Моя невеста — англичанка. Это первое. Второе: я и теперь скептически отношусь к подобного рода затеям и ни за что никуда вступать больше не буду. Хватит. А проинформировал вас об этом только затем, чтобы порадовать, — и он отвернулся к окну.
Железный почувствовал себя неловко.
— Простите меня, старика, — сказал он. — Ей-богу, не хотел вас обидеть. Просто время теперь такое, сами знаете. Но откуда же вам известно об организации?
— От племянницы генерала Кутепова Марии Захарченко-Шульц. Она сказала мне об этом в Париже, прежде чем отправиться в Россию. Мадам Шульц уж полгода как уехала. Нелегально перебралась через границу, добралась до Москвы… С ней все в порядке: мой приятель Шульгин недавно побывал в России и виделся с ней.
— Интересно… — Вадим почувствовал хорошо знакомое ему волнение, чувство, которое возникает у заядлого охотника, когда он видит добычу.
— Филиалы этой организации есть уже в Париже и в Варшаве, а еще, кажется, в Гельсингфорсе и в Ревеле… Да, еще в этом… — Алексей щелкнул пальцами в воздухе, будто что-то припоминая, — в Ленинграде.
— Вы хотите сказать, в Петербурге?
— Да, простите, оговорился.
— И что же, генерал Кутепов тоже в этой организации состоит?
— По-моему, нет. Но он в курсе всего через свою племянницу.
— Голубчик, — Вадим порывисто схватил Алексея за руку, — умоляю, сведите меня с генералом. Кажется, не все еще потеряно.
В конце 1925 года Якушев через «Трест» предложил поездку в Москву известному эмигрантскому деятелю Василию Витальевичу Шульгину. Бывший член Государственной думы, помещик Волынской губернии, вместе с А. И. Гучковым присутствовавший при отречении Николая Второго от престола, Шульгин был убежденным монархистом, в годы гражданской войны состоял при штабе Деникина. С паспортом на имя Иосифа Карловича Шварца Шульгин в ночь на 23 декабря был принят через «окно» в Столбцах, побывал в Киеве, Москве и Ленинграде и 6 февраля 1926 года благополучно перешел границу. Эту поездку Василий Витальевич впоследствии живо описал в своей книге «Три столицы», рукопись которой внимательно читалась не только Якушевым, но и руководящими сотрудниками ОГПУ. Чекисты могли быть довольны: свидетельство такой персоны, как Шульгин, укрепляло доверие к «Тресту» среди эмигрантов и вообще за границей.
Окна были занавешены, несмотря на духоту летнего дня, и на столе неярким светом горела настольная лампа. Якушев докладывал начальнику разведывательного отдела ВЧК Артузову о результатах проделанной работы.
— Значит, генерал не собирается к нам в гости? — постукивая пальцами по столу, спросил Артур Христофорович.
— Не собирается, — с сожалением вздохнул Якушев. — Во всяком случае, пока.
— Плохо… — Артузов прикурил одну папиросу от другой. — Очень нехорошо, Александр Александрович… Нам сейчас нужна птица высокого полета.
Якушев обреченно развел руками:
— Да где ее взять-то, товарищ Артузов?
— Монархисты должны быть уверены, что их организация пользуется вниманием со стороны влиятельных кругов. Гучков тоже не собирается?
— Увы… И Климович тоже…
— И что же мы имеем? Мелкую шушеру…
Внезапно Артузов вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Якушев повернул голову. На пороге комнаты бесшумно появился сам председатель ОГ-ПУ товарищ Дзержинский.
— Садитесь, Артур Христофорович, — по-свойски кивнул он. Артузову. — Здравствуйте, Александр Александрович. Рад вас видеть. Чем порадуете?
— Увы, пока ничем… Я все изложил в записке товарищу Артузову.
— Мы тут вот о чем размышляем, Феликс Эдмундович, — вмешался тот. — Время-то идет, а с притоком новых сил в «организацию» туговато. Вот Александр Александрович по миру помотался, эмигранты с энтузиазмом воспринимают идею свержения нашей власти, но предпочитают, чтобы все было сделано чужими руками. Верно ведь, Александр Александрович?
— Да, — кивнул Якушев. — Именно так.
— А в Москве уже сомнения начались. Они, видите ли, действовать хотят. Шульц высказывает подозрения, что все это — игра.
— Нехорошо, — покачал головой Дзержинский. — Александр Александрович! Дайте ей какое-нибудь задание.
— Да не в задании дело! Она вон месяц мороженым торговала в Ленинграде около Исакия, якобы для связи. Наши люди ей «информацию» передавали вроде как из зарубежных филиалов. Но ведь эта дама — ненормальная! Ей не мороженым торговать хочется, а стрелять в кого-нибудь! Я из последних сил ее удерживаю, все рвется кого-нибудь кокнуть.
— Этого нельзя допустить! — всполошился Ар-тузов. — Если она задумает теракт, мы обязаны будем ее арестовать. А вдруг она расколется на допросе! Тогда вся операция к черту. Нет, нужно какое-то реальное, причем известное в кругах контры лицо, которое отвлекло бы внимание Шульц на себя, во-первых, а во-вторых, убедило бы ее, что подрывная работа в организации ведется. Но кто это будет? Слушайте! — внезапно осенило его. — Феликс Эдмундович, а помните, в восемнадцатом, был такой парень, англичанин, который был замешан в деле Локкарта и сбежал потом? Он ведь, кажется, был приговорен к смертной казни? Вот бы его втянуть!
— Вспомнили, Артур Христофорович! — рассмеялся Дзержинский. — Британца звали Сидней Рейли. Но на самом деле то был Реллинский.
— Который? — изумился Артузов. — Георгий Васильевич? Из петроградской уголовки? Так я его знаю! Ну, вы даете, ребята! Да вы авантюристы! Я сам на эту удочку со шпионом купился! О! — он поднял вверх указательный палец. — Придумал! А если Реллинского снова подключить?
— Не получится, — охладил его пыл Дзержинский. — Реллинский уже не тот. Совсем, говорят, спился… Еще алкогольный психоз начнется, все дело завалит…
— Жаль, — расстроился Артур Христофорович. — А то бы разыграли комедию…
— Есть еще один человек, — задумчиво произнес Якушев. — Но не знаю, жив ли он…
— О ком вы? — заинтересованно спросил Дзержинский.
— Был в последние годы у Савинкова такой приятель — Вадим Штейнберг, или Железный — как хотите. Ярый антисоветчик. Я слышал о нем от Шульц. Но лично они, кажется, не знакомы…
— Железный? — Феликс Эдмундович потеребил бородку. — Впервые слышу…
— Шульц говорит, что он принимал весьма активное участие в деятельности Боевой организации эсеров, а уехав после октября за границу, добывал деньги для савинковских сумасбродных прожектов. Одно время, году этак в девятнадцатом, был весьма популярен в эмигрантских кругах. По некоторым сведениям, имел дело с самим Черчиллем. Последние годы, кажется, жил в Лондоне.
— Это нам подходит! — вновь воодушевился Артузов. — Значит, так, Александр Александрович. Разведайте, жив ли он, где и чем занимается, составьте послужной список и вытаскивайте его к нам.
— Но только без всяких арестов, — строго предупредил Артура Христофоровича Дзержинский. — Он должен побывать в Москве и благополучно вернуться обратно. Как Шульгин. Помните: Железный — это наживка для крупных рыб.
— О чем вы говорите? — в глазах Артузова появилось укоризненное выражение. — Разве я сам не понимаю?
Как обычно, ввод в операцию нового лица из эмигрантов был обставлен с помпой и в условиях строжайшей конспирации, разработанных начальником отдела ВЧК Артузовым. Из Москвы Якушев отправился в Петроград, где его уже ждала Мария Шульц. Потом они в разных вагонах доехали до Сестрорецка, откуда глубокой ночью «подкупленный» Якушевым пограничник перевел их на сторону финнов. Погода была теплая, но всю ночь капал дождик, поэтому идти пришлось по скользкой грязи, что делало путь еще более опасным и романтичным. Сев опять-таки в разные вагоны поезда, по подложным документам (Якушев воспользовался псевдонимом «Федоров»), они наконец добрались до Хельсинки, до «финского штаба организации», которым руководил некий Бунаков, по сведениям ОГПУ, работавший на британскую разведку. По своим каналам, через генерала Кутепова, он выяснил, что Железный жив-здоров и находится теперь в Лондоне.
