— Монбар прав, — сказал тогда Рок Бразилец, — я знаю остров Черепахи, я убежден так же, как и он, что этот остров предоставит нам убежище гораздо более надежное и более выгодное, чем Сент-Кристофер.

— Теперь, братья, — продолжал Монбар, — подумайте и отвечайте — да или нет. Если вы примете мое предложение, я постараюсь осуществить свой план, захватив остров; если вы откажете, об этом больше не будет речи.

Желая дать возможность своим собратьям спокойно, без нажима обсудить его предложение, авантюрист вышел из комнаты на террасу, где начал прохаживаться взад и вперед, внешне равнодушный ко всему, что происходило, но в душе сильно тревожась о результатах обсуждения.

Не прошло и нескольких минут, пока он прохаживался таким образом, как вдруг неподалеку от него послышался легкий свист, свист до того тихий, что только такой тонкий слух, каким был одарен флибустьер, мог его услышать. Он сделал несколько шагов в направлении, откуда подали сигнал, и в ту же минуту человек, лежавший на земле и так слившийся с темнотой, что его невозможно было заметить, поднял голову и при беловатых отблесках лунных лучей явил смуглое смышленое лицо кариба.

— Омопуа? — спросил флибустьер.

— Я жду, — лаконично ответил индеец, становясь прямо перед ним.

Омопуа, то есть Прыгун, был молодой человек лет двадцати пяти, высокий и удивительно пропорционально сложенный. Кожа его имела золотистый оттенок флорентийской бронзы. Он был гол, за исключением легких холщовых панталон, спускавшихся немного ниже колен; длинные черные волосы, ровно разделенные на макушке, спускались по плечам. Кроме длинного ножа и штыка, заткнутого за пояс из бычьей кожи, другого оружия у него не было.

— Пришел тот человек? — спросил Монбар.

— Пришел.

— Прыгун его видел?

— Видел.

— Он считает себя узнанным?

— Только лишь глаз ожесточенного врага мог узнать его при таком переодевании.

— Хорошо; мой брат проводит меня к нему.

— Я провожу бледнолицего вождя.

— Хорошо! Где я найду Прыгуна через час после восхода солнца?

— Прыгун будет дома.

— Я приду.

Услышав, что его зовут из комнаты, Монбар прибавил:

— Я полагаюсь на обещание индейца.

— Да, если вождь сдержит свое обещание.

— Сдержу.

Простившись с флибустьером, кариб проскользнул к утесу и почти мгновенно исчез. Монбар с минуту оставался неподвижен, погрузившись в глубокие раздумья, потом сделал резкое движение и, проведя рукой по лбу как бы для того, чтобы изгладить все следы волнения, большими шагами возвратился в дом.

Обсуждения закончились, флибустьеры расселись на стульях, Монбар также сел на свое место и ждал с притворным равнодушием, чтобы заговорил кто-нибудь из товарищей.

— Брат, — начал Давид, — мы трезво обдумали твое предложение; наши товарищи поручили мне сказать тебе, что они принимают его. Только они желают знать, какими средствами намерен ты добиться осуществления своего плана.

— Братья, благодарю вас за ваше согласие, — ответил Монбар, — а способы, которыми я намерен захватить остров Черепахи, позвольте мне пока сохранить в тайне: успех экспедиции обязывает меня к этому. Знайте только, что я не хочу ущемлять ничьих интересов и намерен один подвергнуться любому риску.

— Ты не так меня понял, брат, или я плохо выразился, — возразил Давид. — Если я спросил, каким образом ты намерен действовать, то меня побуждало к тому не пустое любопытство. В таком важном и интересующем все наше общество деле мы должны умереть или победить вместе с тобой. Мы хотим разделить с тобой часть торжества или получить долю в поражении.

Монбар был невольно растроган этими великодушными словами, так благородно произнесенными. С внезапным порывом сердца протянув руки флибустьерам, которые решительно пожали их, он сказал:

— Вы правы, братья, мы все должны участвовать в этом великом предприятии, которое, как я надеюсь, позволит нам совершить благородные дела. Мы все отправимся на остров Черепахи, только — поверьте, я говорю вам не из честолюбия — предоставьте мне руководить экспедицией.

— Разве ты не наш предводитель? — вскричали флибустьеры.

— Мы будем тебе повиноваться по флибустьерским законам, — сказал Давид, — тот, кто задумал экспедицию, один имеет право командовать ей, мы будем твоими солдатами.

— Решено, братья! Сегодня же в одиннадцать часов утра я отправляюсь на торги, где выставят на продажу работников, прибывших из Франции третьего дня, навещу губернатора, чтобы предупредить его о подготовке к новому набегу, и набор экипажей начнется тотчас же.

— Все мы непременно там будем, — сказал Красивая Голова, — мне надо купить двух работников взамен пары бездельников, которые умерли от лености.

— Решено, — сказал Бартелеми, — в одиннадцать часов мы все будем в Нижней Земле.

Они встали и приготовились расходиться, потому что в обсуждениях прошла вся ночь и солнце, хотя еще находилось за горизонтом, уже начинало оттенять его широкими перламутровыми полосами, которые мало-помалу переходили в пурпуровые оттенки и показывали, что дневное светило не замедлит появиться.

— Кстати, — сказал с равнодушным видом Монбар Моргану, который провожал его вместе с другими флибустьерами до начала тропинки, — если ты не очень дорожишь своим карибом, не знаю как его зовут…

— Прыгун.

— А! Очень хорошо. Итак, я говорил, что если тебе все равно, то я был бы тебе очень обязан, если бы ты уступил его мне.

— Он тебе нужен?

— Да, я думаю, что он будет мне полезен.

— Раз так, возьми его, брат; я уступаю его тебе, хотя это хороший работник и я им доволен.

— Благодарю, брат. Во сколько ты его ценишь?

— Боже мой! Я не стану с тобой торговаться, брат. Я видел у тебя хорошее ружье — отдай его мне и возьми индейца, мы будем квиты.

— Подожди.

— Чего?

— Я хочу отдать тебе это ружье прямо сейчас; пришли ко мне индейца… или, если у меня будет время, я сам зайду за ним сегодня.

Флибустьер вернулся в дом, снял со стены ружье и принес его Моргану, который с неподдельной радостью набросил его на плечо.

— Ну, решено, — сказал он. — До свидания.