При упоминании отца легкий трепет пробежал по телу молодой женщины, глаза ее наполнились слезами.

— О! — произнесла она. — Наш отец здоров?

— Здоровее прежнего.

— А говорил он с тобой обо мне? Молодой человек прикусил губу.

— Он мало говорил со мной, — сказал он, — но зато я говорил с ним много, что восстановило равновесие. Я думаю даже, что он дал мне отпуск исключительно для того, чтобы освободиться от моей болтовни.

Донна Клара молча опустила голову; брат смотрел на нее с нежным состраданием.

— Будем говорить о тебе, хорошо? — спросил он.

— Нет, нет, Санчо! Будем лучше говорить о нем, — ответила она нерешительно.

— О нем? — переспросил он глухим голосом и нахмурил брови. — Ах, бедная моя сестра! Что я могу сказать тебе? Все мои усилия были тщетны, я ничего не узнал.

— Да, да, — прошептала донна Клара, — он принял все меры к тому, чтобы надежно спрятаться… О Боже! — вскрикнула она, сложив руки. — Неужели ты не сжалишься надо мной?

— Успокойся, умоляю тебя, сестра! Я постараюсь, я буду искать, я удвою усилия, я, может быть, успею наконец…

— Нет, — перебила она, — никогда, никогда мы ничего не добьемся… Он осужден, осужден моим отцом; этот неумолимый человек никогда не отдаст его мне. О! Я лучше, чем ты, знаю нашего отца… Ты, Санчо, мужчина, ты можешь пытаться бороться с ним, но меня он раздавил, раздавил одним ударом, он разбил мое сердце, сделав меня невинной сообщницей адского мщения! Потом холодно упрекнул меня в бесславии, причиной которого сам же и явился, и навсегда уничтожил счастье трех существ, которые любили бы его и будущее которых он держал в своих руках.

— А ты, милая Клара, разве ты ничего не знаешь, ничего не узнала?

— Узнала… — ответила донна Клара, пристально глядя на брата. — Я сделала ужасное открытие.

— Ты меня пугаешь, Клара. Что ты хочешь этим сказать? Объясни.

— Не теперь, мой добрый Санчо, не теперь; еще не время, потерпи. Ты знаешь, что у меня никогда не было от тебя тайн. Ты один всегда любил меня. Я пригласила тебя для того, чтобы открыть тебе эту тайну; через три дня ты узнаешь все, и тогда…

— Тогда? — спросил он, пристально глядя на сестру.

— Тогда ты сможешь измерить глубину бездны, в которую я упала… Но прошу тебя, довольно об этом, я очень больна. Поговорим о другом, хочешь?

— Очень хочу, милая Клара, но о чем же мы будем говорить?

— Боже мой! О чем тебе угодно, друг мой, о дожде, о хорошей погоде, о твоем путешествии, — мало ли о чем!

Дон Санчо понял, что его сестра находится в сильном нервном возбуждении и что он только ухудшит ее и без того болезненное состояние, если не исполнит ее желания, поэтому он не стал возражать, а охотно пошел навстречу ее прихоти.

— Если так, милая Клара, — сказал он, — я воспользуюсь случаем, чтобы разузнать кое о чем.

— Разузнать? О чем же, брат мой? Я живу очень уединенно, как ты, верно, заметил; не думаю, чтобы я была в состоянии исполнить твое желание… Однако все-таки скажи.

— Ты знаешь, сестра, что я приехал на Эспаньолу только четыре дня тому назад и в первый раз.

— Это правда, ведь ты никогда не бывал на этом острове… Как ты его находишь?

— И ужасным, и восхитительным; ужасным в отношении путей сообщения и восхитительным по местоположению.

— Действительно, дороги не очень удобны.

— Скажи лучше, что их нет вовсе.

— Ты строг.

— Нет, не строг, а только справедлив; если бы ты видела, какие превосходные дороги у нас в Мексике, ты бы согласилась со мной… Но речь не о том.

— А о чем?

— О той вещи, что я хотел тебя спросить.

— Это правда, я и забыла… Говори же, я слушаю тебя.

— Представь себе, когда я отправился сюда из Веракруса, все, кому я говорил о своем отъезде, непременно отвечали мне: «А-а, вы едете на Эспаньолу, сеньор дон Санчо Пеньяфлор? Гм! Берегитесь!» На корабле, на котором я плыл, я постоянно слышал, как офицеры перешептывались между собой: «Будем остерегаться!» Наконец я приехал в Санто-Доминго. Первое, что я сделал, как я уже сказал, — это отправился к графу Безару, твоему супругу. Он принял меня так хорошо, как только мог это сделать. Но когда я объявил ему о своем намерении поехать к тебе сюда, брови его нахмурились и первым словом его было: «Черт побери! Черт побери! Вы хотите ехать туда? Остерегайтесь, дон Санчо, остерегайтесь!» Это ужас как меня бесило; зловещие предостережения, всегда и везде раздававшиеся в моих ушах, сводили меня с ума… Я не требовал объяснений от твоего мужа, я ничего не добился бы от него, мне хотелось только разъяснить эту зловещую фразу, как только представится случай, и вот он действительно представился, и я прошу тебя объяснить мне эту загадку.

— Я жду, чтобы прежде ты сам мне все объяснил, потому что, признаться, до сих пор я решительно не понимаю, о чем ты рассказываешь.

— Хорошо, дай мне закончить. Как только я отправился в путь с невольниками, которых дал мне твой муж, я увидел, что эти негодяи постоянно вертели головами направо и налево с испуганным видом. В первую минуту я не придал этому большого значения, но сегодня утром я заметил великолепного кабана; мне захотелось выстрелить в него, что, впрочем, я и сделал, — я привез тебе этого кабана. Когда эти черти-негры увидели, что я заряжаю ружье, они бросились на колени передо мной и, с ужасом сложив руки, закричали с самым несчастным видом:

«Остерегайтесь, ваше сиятельство, остерегайтесь!»

«Чего я должен остерегаться?» — вскричал я с раздражением.

«Негодяев, ваше сиятельство, негодяев!»

Я не мог добиться от них другого объяснения, но надеюсь, сестра, что хоть ты-то мне скажешь, кто такие эти страшные негодяи?

Он наклонился к ней. Донна Клара, широко открыв глаза, протянув руки, устремила на него такой страшный взгляд, что он с испугом отступил.

— Негодяи!.. Негодяи… — повторила она два раза сдавленным голосом. — О! Сжалься, брат мой!

Она встала, сделала несколько шагов и без чувств упала на пол.

— Что это значит? — вскричал молодой человек, бросаясь к сестре, чтобы поднять ее.