Вдруг Мистикис дернулся, вскинул голову. Его лицо застыло в изумлении, а огромные черные зрачки впились в глазок телекамеры, словно пытаясь запомнить или узнать кого-то… От его пронзительного взгляда нельзя было оторваться, и телезрители, вероятно, не сразу заметили темную струйку, сбегающую по его щеке как раз из того места, где только что стояло зловещее клеймо Цезаря. Теперь оно было залито кровью…

— Четыре-ноль в пользу Цезаря! — воскликнул Крус и, вскочив с кресла, почти вплотную приблизился к телевизионному экрану,

Поскольку работала лишь одна телекамера, оператору пришлось потрудиться: объектив лихорадочно метался во все стороны, выхватывая то спины полицейских, склонившихся над телом Мистикиса, то фигуры разбегающихся зевак. Иные спотыкались и падали, прикрывая головы руками в страхе, что их раздавят.

Опять поднялась паника, превратив толпу в ошалевшее стадо, которое полицейские пытались загнать в ворота хозяйственного двора управления, чтобы затем устроить повальный обыск.

Сообразив, что выстрел был произведен, как и на Площади Воркующих Голубей, из-за спины оператора — единственного места, которое не может попасть в поле зрения телекамеры, — Крус с особой тщательностью запоминал все, что происходило именно на этом участке.

На помощь первому оператору пришла вторая телекамера, выкатившаяся, как артиллерийское орудие, из дверей управления.

Крус вглядывался в каждую фигуру, фиксируя в памяти, как на нестираемой пленке, образ этого очередного развороченного муравейника.

Следить за событиями было трудно: камеры включались попеременно, и картина представала перед телезрителями в нервном рваном монтаже. Однако следовало отдать должное режиссеру, ведущему прямую трансляцию — подобный монтаж «по живому» полностью соответствовал духу происходящего, психическому состоянию героев и зрителей этого кровавого фарса, точнее, его второго действия.

Обезумевшие обыватели метались во все стороны, пытаясь вырваться из окружения. После неудавшейся попытки загнать всех во двор в действиях полиции тоже не было согласованности. Она хватала всех подряд, стремясь хотя бы числом арестованных доказать сисе служебное соответствие. Судя по количеству запрудивших улицу крытых грузовиков, Фоббс мог надеяться, что в этот день он, если не поймает убийцу Мистикиса, то, по крайней мере, заполнит все камеры городской тюрьмы.

На экране возникло разгоряченное лицо комментатора Касаса, но прежде, чем он успел открыть рот, Крус выключил телевизор.

И только теперь он услышал скребущуюся в дверь Изабелл. Крус вскочил с кресла и чуть ли не бегом направился к входной двери, которая закрывалась на защелку автоматически.

Изабелл была достаточно сообразительна, чтобы открыть дверь самостоятельно, но в то же время и достаточно воспитана, чтобы позволить себе войти без предварительного поскребывания.

— Прости, Изабелл, я не слышал! — извинился детектив,

впуская собачонку. — Пока тебя не было, тут опять одного

укокошили, по-моему, совершенно невинного.

Услышав об этом, Изабелл передернулась: служительница аб-

солютного правосудия, она всегда бурно реагировала на смерть

невинного существа, даже если оно было, по ее собачьим поня-

тиям, и неполноценное, то есть не четвероногое…

Главный Конструктор включил телевизор. На экране замелькали линии, затем изображение стало устойчивым, и Главный Конструктор увидел, как по ночному бездорожью одна машина преследовала другую. За рулем второй машины сидела Изабелл. Рядом с ней, наспех перевязывая клоком рубахи раненую руку, сидел Крус.

— Неужели Крус выступил в крестовый поход?! — прошептал Главный Конструктор, и в его голосе прозвучала неподдельная радость…

Главный Конструктор ошибся. По телевизору шла восьмая серия «Необыкновенных приключений супердетектива Круса и супердворняжки Изабелл».

А прототипы экранных героев сидели у себя на вилле.

Уставившись на экран, Изабелл визжала от восторга. Пес-каскадер, исполнявший роль супердворняжки в этой, как и во многих других сценах, ей активно нравился. Она даже подумала, со свойственным ей обостренным чувством справедливости, что благодаря этому полуголодному псу, вынужденному ради пары костей рисковать своей шкурой, она, Изабелл, выглядит на экране более эффектно, чем в действительности…

Закрыв глаза, Крус мерно покачивался в кресле. Из темноты на него смотрели, не мигая, огромные черные глаза Мистикиса. Они ни о чем не спрашивали, не умоляли, они просто хотели увидеть убийцу. Крус неприятно поежился: «Но почему они глядят именно на меня?» И он подумал, что, по всей вероятности, такой же вопрос задают себе многие телезрители, видевшие этот взгляд…

Раздался телефонный звонок. Крус встрепенулся, снял трубку:

— Крус слушает.

В трубке послышался бархатный баритон:

— Господин Крус, как вам понравился наш двойной сюрприз? Четко сработано, не так ли?

— Надеюсь, электростул, который по вас плачет, сработает не менее четко, — отчеканил супердетектив и с отвращением бросил трубку.

Покачиваясь в кресле, Крус вновь пытался обрести то душевное равновесие, которое сродни равнодушию. Однако пронзительный взгляд Мистикиса преследовал его. В нем не было ни ужаса, ни боли, только детское изумление и извечный детский вопрос: «Почему?»…

А тем временем на экране продолжались гонки с препятствиями. За рулем уже сидел Крус, а рядом с ним Изабелл, вернее, пес-каскадер, подменявший ее в опасных сценах.

На этом настоял Крус, для которого во всей Гурарре не было существа ближе и роднее, чем эта собачонка неопределенной масти по прозвищу Изабелл…

Многие дамы Гурарры пускались на всяческие ухищрения, чтобы добиться от супердетектива если не любви, то хотя бы расположения или, на худой конец, терпимости. Однако Ясноглазый Шпик Гурарры, вспоминавший о своем первом скоротечном браке, как о сплошном кошмаре, предпочитал вести холостяцкую жизнь, разделяя ее радости и невзгоды с бывшей обитательницей апримских подворотен, с которой, кстати, он впервые встретился во время одной из таких вот погонь…

(Об этом довольно подробно и, к удивлению Круса, достоверно было рассказано в первой серии «Необыкновенных приключений», но поскольку не все читатели этой истории, вероятно, смотрели ее, мы в нескольких словах перескажем ее содержание).

В то время Крус был просто детективом — слушателем Сыскной академии, а Изабелл — просто бездомной собакой, без роду и племени, которая охотно отзывалась на любое обращенное к ней бранное слово.

Однажды утром Крус преследовал по улицам Априма одного крупного преступника и выжимал из своей старенькой «анаконды» последние лошадиные силы. Безымянная собачка тоже спешила: ей надо было во что бы то ни стало попасть к открытию мясной лавки на углу 23-й и 145-й линий, где ее, в случае удачного расположения планет, ждала жирная кость, а в случае неудачи — пинок мясника.

Когда Крус увидел ее, поджарый собачий бок уже находился под левым крылом «анаконды».

Крус рванул руль вправо и каким-то чудом избежал наезда.

Однако оба восприняли это чудо без особого восторга: Крус врезался в светофор, потеряв сознание и, естественно, упустив преступника. А собачонка, избежав удара «анаконды», вскоре получила не менее мощный пинок мясника.

И все же именно этот день положил конец их одиночеству. Поняв, что человек пострадал из-за нее, собачонка решила отблагодарить своего спасителя. Разнюхав, где он лежит на излечении, она раздобыла на свалке вполне приличную, по ее собачьим понятиям, берцовую кость от палой скотины и приволокла к окну больничной палаты, радостным лаем известив Круса о своем визите. Детектив увидел ее через окно, узнал и прослезился. С тех пор они не расставались…

Возле стула для допрашиваемых стояли навытяжку два охранника, еще двое торчали у дверей.