Боевики еще не успели упасть, а Боцман уже спрыгнул вниз и, распахнув дверь, бросился через проходную комнату внутрь, к диспетчерской. Благодаря плану и уточнениям Мухи он ориентировался в подземелье так, точно прослужил тут не один месяц. Внутри все оставалось по-прежнему: сработала психология тюремщиков, которые чисто формально заботятся об обороне, уделяя основное внимание предотвращению побега.

Когда Боцман ворвался на центральный пост, диспетчер, успокоенный благополучно окончившейся проверкой, возился в выдвинутом ящике письменного стола. Он доставал журнал, чтобы записать в отчет о дежурстве известие о преждевременно проснувшихся кротах.

Грохота башмаков Боцмана он почти не слышал из-за больших закрывавших уши наушников. Да и то, что слышал, мог бы принять за шаги возвращавшихся патрулей. Но чутье служаки сработало — когда Боцман миновал порог, диспетчер настороженно повернулся к нему. Ему хватило секунды, чтобы понять, что случилось, и потянуться к пистолету на поясе.

Но иногда секунда — это слишком долго.

Боцман на бегу перехватил «каштан» за глушитель и теперь, как дубиной, дотянулся им до лба охранника. Удар получился так силен, что того отбросило, и он упал на пол вместе с вращающимся креслом.

«Вот что его подкузьмило, — машинально отметил Боцман. — Кресло. Был бы стул, он бы успел достать ствол. А так подлокотники помешали. Цена комфорта».

Боцман только успел убедиться, что оглоушенный охранник жив, как появился Пастух. Он оставил возле Боцмана кофр с электронными прибамбасами, а сам поспешил дальше — в глубь подземелья. Тут же появился и Артист.

— Живой? — спросил он, видя расстроенную гримасу Боцмана.

— Живой-то живой, — ответил тот огорченно, снимая с беспамятного охранника микрофон и наушники. — Но этот тоже упертый. Вряд ли он нам что-нибудь скажет. Да и врезал я ему вроде сильновато.

— Что-нибудь скажет, — не согласился Док, появляясь из-за спины Артиста и доставая из аптечки какие-то тюбики. — Все всегда что-нибудь да говорят.

— Нам всего-то и нужно узнать, как они вызывают сюда Гнома, — утешил Боцмана Артист. — Как тут вообще и где Муха...

— Вроде бы тихо. — Сев на место диспетчера, Боцман осваивал переключатели и всматривался в черно-белые мониторы над пультом. — Одни спят, другие службу несут. Мухи нигде не видно. Ну если они и его зомбировали...

— Тихо, Боцман, тихо, — возясь со связанным языком, урезонивал его Док. Он знал, что после схватки легкий треп — лучшая разрядка. К тому же он четче, чем друзья, понимал суть экспериментов Гнома-Полянкина и не испытывал мистического страха перед угрозой корректировки личности. — Каким бы ни было внушение, но если сам «внушатель» — Гном — будет у нас, мы все сможем выправить. Все выправим. Что бы ни случилось с Мухой, Гном для нас сейчас — самый нужный человек. И вообще: не забывайте лозунг французской революции.

— Это который «Свобода! Равенство! Братство!»? — уточнил Артист.

— Нет. — Сделав «языку» укол. Док легонько похлопал его по щекам. — Тот, который: «Граждане! Встретив что-нибудь непонятное, будьте особенно осторожны. Это может быть произведением искусства!»

— Ишь... — помотал головой Артист. — А как те три «произведения» — в проходе? Может, им чем помочь?

— Там все, им уже не поможешь, — с рассеянной философичностью отозвался Док. — Они свое отжили. Не повезло.

— А ты говоришь «искусство», — непримиримо, но уже отойдя от азарта и ажиотажа боя, отозвался Боцман. — Худо дело, ребята. Я все ихние помещения просмотрел. Нету здесь Мухи.

— Может, где он, там просто телекамеры нет? — с надеждой спросил Артист.

Остальные, включая вернувшегося Пастуха, промолчали.

Нечего им было сказать. Артист не хуже их знал: тот, кто хоть однажды видел Муху в деле, уже ни за что из поля зрения его не выпустит. Тем более там, откуда он уже однажды удрал.