Сковав всех находившихся в бункере наручниками, мы выволокли их наружу. Пока они катались, отблевываясь, и пока мы ждали, когда их можно будет загрузить в самолет, ребята вкратце рассказали мне предысторию своего появления в Грузии.

Я умилился, услышав, что, когда Боцман высчитал квартиру, на которой мы с При справляли свой медовый январь, ребята решили не мешать моему счастью. Решить-то решили, но все-таки потихоньку за нами присматривали. А поскольку знают они меня слишком хорошо, следили так, что я умудрился ничего не заметить. Но пока следили, они засекли и мои контакты со Шмелевым, и его контакты — с родичем-Павлом и с Катковым, в котором Боцман узнал зама гендиректора фирмы «Изумруд» Владимира Захаровича Артемова. Это ребят насторожило. И помогло засечь контакты Катка-Артемова с Гномом-Полянкиным, который так тесно дружил и с некой Девкой.

Когда я отправился на свое последнее рандеву со Шмелевым, они хотели за мной проследить и там, но замешкались из-за одного не в меру рьяного гибэдэдэшника. Однако, потеряв мой след, они взяли в оборот Гнома, к которому наведались прямо в заповедные его казематы, благо что нашли мой тайник, в котором с присущей мне занудливостью был оставлен изъятый у Полянкина план его подземелья. На нем я отметил и тот старый ход, по которому из казематов выбирался. Им ребята и воспользовались. И хотя они немного опоздали — меня уже выпотрошили и отправили в Грузию, — застигнутый врасплох Гном-Полянкин им много чего рассказал.

Когда речь идет об абсолютном приворотном зелье, доверять сподвижникам глупо. Вот генерал Ноплейко им и не доверял. Он велел Гному подготовить группу боевиков, преданных только лично ему, генералу. Им он собрался поручить устранение тергруппы Катка, дабы впредь все боевики обожали только одного человека — его, Ноплейко. Я всегда подозревал, что за время карьеры в наших паркетных генералах вырабатывается нечто педерастическое. Уж очень они любят обожающих их подчиненных.

Естественно, Пастух доходчиво объяснил Гному, как мало ему осталось жить, если со мной что-нибудь случится, и тот мигом захотел помочь. Он представил генералу Ноплейко Пастуха и ребят как ту самую, персонально его обожествляющую группу спецназа. Тот поверил, ибо ни во что наш чиновник не верит с такой готовностью, как в любовь к себе нижесидящих. Так наши во главе с Пастухом оказались десантированы к тому бункеру, где я уже собирался прощаться с жизнью. Если в они задержались еще на пять минут, то получили бы меня в неодушевленном виде.

Но все хорошо, что хорошо кончается. А поскольку до конца было еще далеко, нам пришлось сократить обмен мнениями о моей самонадеянной индивидуалистической глупости. К тому же ребята, поскольку видели При, легко меня поняли. Мы спешненько загрузили трофеи и пленных в трофейный же самолет, которым Катков намеревался загодя смыться из Грузии, и вылетели домой до того, как в Тбилиси началась заваруха.

По дороге мы решили разделиться. В Чкаловском наш борт уже ждали генерал Голубков и прочие сотрудники УПСМ. Они жаждали получить всех свидетелей и застрельщиков провокации против Грузии и их ненаглядного УПСМ.

Следствие и все ему сопутствующее — дело долгое, а мне нужно было спешно выручать При, живущую под арестом людей САИП, и ее сестру с дочкой, находившихся в казематах Гнома у Девки.

На наше государство тут надежды было мало — как и во всем прочем. То есть никакой. Учитывая, сколько и какого оружия находится в казематах плененного ребятами Гнома, мы не могли рисковать, полагаясь на то, что хитрая Девка о нем не знает. Да даже если бы и не знала. Один раз я от нее удрал, и они с Катком сделали из этого конструктивные выводы, превратив свою часть полянкинских казематов в подземную крепость. А если еще учесть меры, принятые, очевидно, после блиц-налета моих друзей, если учесть, что у них там как-никак дом умалишенных, да и сама Девка не столь далеко от бзиканутых ушла, то легко вообразить, к чему может привести прямой штурм.

Не оставалось ничего иного, как задействовать рыночные отношения.

Все ж таки Гном запрограммировал Девку на неземную любовь к Катку. И хотя я мало надеялся, что она способна любить хоть кого-то, даже себя, это был шанс. Обменять При и ее родственниц на подполковника.

Вот она, жизнь: главные мерзавцы всегда отделываются легко. Максимум что грозило генералу Ноплейко — отставка. Максимум что грозило Катку — подземная жизнь в объятиях Девки.

— Это ж сколько еще они фанатиков успеют там наклепать?! — погоревал я, с трудом перекрикивая гул двигателей трофейного транспортника.

— Не дрейфь, — отозвался интеллигентный Артист словами из какой-то современной пьесы. — Гном и его записи у нас, а без него они мало что могут.

И он запел знаменитую некогда песню, слов которой он, конечно, уже не помнил:

— Тбилисо-о-о, тра-та-та-та-та-та-а-а!

— А ведь я, наверное, рассказал им, под скополамином, где лежат их порошки... — повинился я, прозрачно намекая, что уже жалею о том, что не обратился к друзьям за помощью гораздо раньше.

— Не дрейфь, — грубо сказал и Боцман, попавший за время моего отсутствия под влияние Артиста. — Как только ты пропал, мы сразу изъяли все, что лежало в твоих тайниках. Ни хрена им не досталось.

Я подумал, что уж это — вряд ли. Не могли ребята все мои тайники и явки вычислить. Но промолчал. Пусть я и параноик, но спортивный азарт и нам, параноикам, не чужд.

Катков прыгать из самолета не хотел. У него выявилось удивительное отвращение к свободному полету над просторами все еще необъятной Родины, которую он старательно втравливал во всякие гадости. Сопротивляясь, он проявил удивительную прыть и наглое коварство. Я такой энергичности и выучки от него не ожидал. Обманул-таки он меня своим штабным обликом.

Поэтому ему удалось раскровенить мне нос и разбить губу. Ему же доставалось в основном по корпусу. Наверное, я в душе солдафон, потому что выбивать зубы старшему по званию, да еще когда у него руки связаны, считаю неприличным. Надо с собой что-то делать.

Веревку на руках Каткова разрезал Артист аккурат перед тем, как придать подполковнику ускорение каблуком. Так что дальнейшее зависело только от подполковника.