Кстати, я как-то в самолете дрючился с одной Катей-Катюшей. В сортире. Там все дрожало-вибрировало. На нее вибрация влияла возбуждающе, и она кончала, как тот ракетный гвардейский миномет. А меня эта дрожь сбивала с ритма. И я никак не мог достичь завершения, хотя в дверь уже ломились другие жаждущие... Чего? А, наоборот: жел... лающие... При чем тут лай, если Катюша своими нежными губками... Стоп! Опять на порнуху потянуло. А что?

Хорошая вещь... Вещь? О каких это я вещах сейчас думал? Чего я на эту Катюшу-то перешел? На самолет?

Ага: ожерелье — кейс — мина. Значит, кто-то очень боялся, что некто чужой доберется до этого ожерелья. Что же в нем может быть такого?

Микропленки с военными секретами? Компроматы? Тьфу ты, черт, опять вляпался в шпионские игры или в политику. Значит, Михуил сообразил это и нашел то самое нечто, что не дешевле самого драгоценного ожерелья. И он что, решил, дурак, этим торгануть?

Совершенно непонятно, как он не соображает: такие люди не платят. Они соглашаются заплатить, а потом — раз, и убивают... Вот бабы — те наоборот.

Они всегда сначала отнекиваются, делая вид, что трахаться им не хочется.

Мне это нравится. Если, само собой, неискренне отказываются. Тех, кто действительно не любит этого дела, я не понимаю. Зато с теми, кто любит, — кайф! Сначала: «Нет-нет». Потом:

«Ладно уж...» Потом: «Еще!» и, наконец: «А-ах!..» Забавно они корчатся от наслаждения..."

Сначала шагалось тяжело, мутило. Потом кровь и водочка во мне объединились, запульсировали в такт шагам. Появилась игривая легкость в мышцах. Мысли пошли странные. Вот знаю, что мысли заняты какой-то ерундой, а все равно думаю именно о ней. Координация движений полностью наладилась, но стала злить походка Михуила. Плетется как кляча, только жопой виляет.

Прямо видно, как по-бабьи ходят ягодицы: одна вверх, другая — вниз. Трутся друг о друга... Ну, блин, и эротика! Тьфу, привидится же такое, волосатое!

* * *

С потенцией у меня проблемы чуть не с детства. Не в том смысле, что ее нет, а в том, что слишком много. Все размеры, если понимаете, о чем я говорю, у меня пропорциональные, но аппетит — неизбывный. Про чтение книжек я раньше не всю правду сказал. Те, что про гармонию брака, про секс или там вульгарную порнуху, я с детства обожал штудировать. Странно было читать, как мужиков уговаривают после оргазма не отворачиваться ради храпака к стеночке, а еще какое-то внимание уделить партнерше для разговора. У меня всегда наоборот было: после акта мне хочется следующего, а она отворачивается и норовит заснуть. Устала, мол. Мол, болит у нее уже. А если туда, где еще не болит? «Потом!» А мне как этого «потом» дожидаться? Узлом завязать?! Эгоистки.

Тут ведь еще одно до кучи... Правильно, мои метр шестьдесят два.

Тянуло меня всегда («тянуло» — еще мягко сказано) к женщинам крупным, полным, сисястым и задастым. Светловолосым. А получалось в основном с маленькими, худенькими брюнетками с капризными тонкогубыми ртами. Этих уговаривать не приходилось. Сами порой на шею вешались. А крупные — нет.

Их, наверное, природа специально нацелила, чтобы они искали себе под стать.

Или они стеснялись ходить с недомерком? Одна Маргарита мне выложила, когда я уже почти на нее влез:

— Хороший ты парень, Олег. — С сожалением, но властно сняла меня со своих упоительных бедер. — Потенциал в тебе чувствуется. Только как представлю... Иду я с тобой, точно с бобиком на прогулке. Ты уж извини — смешно делается. Как «комарики на воздушном шарике». Не моего романа ты герой.

Пару раз, когда случалось заполучить габаритных подруг, я так старался им угодить, так старался. Буквально словно готовил наглядное пособие: «Как лелеять женщину, доводя ее до бешенства». Эти, что еще радовало, не роптали на усталость и болезненность. Комплекция, она ведь позволяет и даже требует контакта в соответствующих дозах. Но были они — обе — ну такие тупые и жадные, что, когда мацать или иметь их было нельзя, глаза в мои на них не глядели. А они ж чувствуют твою зависимость! Тут как в джунглях: кто слабее, того и грызут. Большие тетки, они едва свою силу ощутят, сразу начинают спекулировать. Мол, не сделаешь по-моему — титьку полапать не дам.

А когда тебе позволяют вроде бы из милости или в обмен, удовольствие уже не то. Совсем не то. Не ручной же я зверек, чтобы такое терпеть. Ну а как до них доходило, что веревки из меня вить не получится, либо сами сбегали, либо меня прогоняли.

Вообще-то с годами многое становится проще. В том числе и с бабьем. Я уже давно не стесняюсь, привстав на цыпочки, шепнуть на ушко:

— Внешние габариты обманчивы... Когда вы меня вполне распробуете, вы поразитесь.

Впрочем, делаю я такое лишь при одноразовых контактах, снимая телку на ночь. Я как тот карлик из анекдота. Готов бегать и кататься по такой лапоньке, распевая: «И это все — мое !» Знаю заранее: если такая женщина влюбится настолько, что мне захочется на ней жениться, я обречен всю жизнь ловить любопытствующие, забавляющиеся, насмехающиеся взгляды. Есть опыт. У меня ни одного конфликта с законом из-за работы — только по поводу свернутых рож непрошеных комментаторов. Но и это в прошлом. Теперь я умею смеяться и в такой ситуации. Смешно представить, во что превратятся их рожи и яйца, если комментаторы перегнут палку.

* * *

Пока мы до моей камеры добрели, я Полянкина здорово возненавидел.

Очень захотелось сбить его на пол. Потоптаться на его яйцеобразном брюхе.

Потом поставить гада на колени, располосовать горло от уха до уха и прижать подбородок к груди. Чтобы полюбовался напоследок, как его кровища хлещет на пузо.

Никогда со мной такого не бывало, чтобы смертоубийство представлялось с таким смаком. Но тут уж очень захотелось. Из песни слов не выкинешь, а мыслям не прикажешь. Какие хотят, такие и приходят. Михуил же как почувствовал что. Пропустил меня вперед и, не заходя в комнату, люк у меня за спиной быстренько захлопнул.

Только в тот миг мне уже не до него стало. Периферия поля зрения расплывалась в радужной дымке, а вот в центре, резко, как на голограмме, возлежала голая мечта всей моей жизни! Это было настолько кстати и настолько неожиданно, что я вначале решил, что у меня глюки. На почве полового воздержания в течение последней недели.