— Будет тебе перерасчёт, мила-ай! Будет! Но потом.

— А сейчас пойдём, милок, — глядя на управляющего, как удав на кролика, Маша ласково подтолкнула его железной рукой в сторону конторы.

Пойдём, пойдём, — сердито прищурив глаза, тихо шепнула она ему в самое ушко. — Мало ли что там тебе Сидор наобещал. Есть дела более важные, чем твои стекляшки.

Обречённо вздохнув, управляющий с унылым видом потащился к конторе вслед за приободрившимися и быстро шагающими Машей с Изабеллой.

— Пойдёмте, — обречённо глядя на обеих девиц, согласно кивнул он головой, и снова схватив Изабеллу за рукав многострадальной кофточки, принялся нервно теребить её.

Войдя в удивительно пустынное в этот рабочий час здание заводской конторы, он сразу же начал заново жаловаться на то, что все люди заняты в цехах и ему даже чаю разогреть некому. Пройдя за девицами в свой кабинет, где он утром пил в одиночестве чай, он с тоской посмотрел на заставленный грязной посудой обеденный стол, и тяжело опустился на какой-то небольшой сундук, стоящий возле стены. Медленно обведя пустынное в этот полуденный час помещение унылым, обречённым взглядом, он снова тоскливо заканючил:

— Ну, Маш. Ты же меня без ножа режешь. Сидор же обещал!

— Ну! — резко оборвала его Маша.

Обречённо вздохнув, управляющий поднялся с сундука и, подойдя к большому канцелярскому столу, одиноко стоящему в углу, вытащил из-под него небольшого размера изящный, расписной красными маками по ярко синему фону сундучок.

— Всё здесь, — тяжело вздохнул он, подтаскивая сундучок поближе к своему конторскому столу возле окна, за которым уже по хозяйски устроилась Маша. — И золото здесь, и все отчёты по расходам.

Вот все вы женщины такие, — спустя пять минут, с тоской глядя на то, как Маша быстро пересчитывает остаток золота в сундуке, каждый раз сверяясь с описью и делая какие-то пометки на ней.

У самой денег полно, а ты наш завод грабишь. Лучше бы сталеваров ограбила, им Сидор раза в два больше, чем мне дал! — тут же мстительно заложил он сталеваров, которые, в бытность девушек на заводе, ни единым словом не обмолвились, что у них есть деньги. — Ладно бы сама без денег сидела, тогда было бы понятно. Так ведь нет же. Надо ей всё изъять! Большевичка! — сердито посмотрел он на неё. — Троцкистка!

Да, да! — сердито глядя на недоумённо поднявшую на него глаза Машу, добавил он, испуганно вжимая голову в плечи под сверкнувшим от гнева взглядом Маши. — Большевичка и коммунистка! И троцкистка! Экспроприатор!

У самой денег полно, а ты наши нищие оборотные средства изымаешь, — уже тише, окончательно сдувшись, продолжил тихо жаловаться он, испуганно глядя на грозно посматривающую на него сердитую Машу. — Без ножа режешь, — тоскливо протянул он, ещё больше, неизвестно уже куда, втягивая голову в плечи.

— У кого денег полно? — глядя на него бешеным взглядом, тихо поинтересовалась Маша, едва сдержавшись, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжёлым. Из того что тот говорил, она половину пропустила мимо ушей, выбрав из словесного потока Марка лишь то, что хотела услышать. — Да ты знаешь, кретин близорукий, что на нас неоплаченных долгов висит, как блох на шелудивой собаке. Да мы в долгах, как в шелках, по уши.

— Да знаю я, — тяжело вздохнул управляющий. — Слухи даже в нашу глушь доходят про то, как вас там прижали. Собственно я так и думал, что вы за золотом приехали, но зачем же забирать оборотные средства, — жалобно посмотрел он на них. — Неужели нельзя без этого обойтись? Ведь всё же остановится.

— Да что ты всё канючишь и ноешь? — сердито хлопнув ладонью по столу, резко оборвала его Изабелла, остановив рукой вспыхнувшую было от гнева Машу.

— Да не ною я, — тяжело вздохнул управляющий, взглянув теперь на Изабеллу тоскливыми глазами побитой собаки. — Просто мне скоро с возчиками расплачиваться, а вы ведь знаете, какие они ругательники, — с отчётливо различимой паникой в голосе протянул он. — Чуть что не так, так сразу за грудки хватают. А у меня натура тонкая, ранимая. Я Художник. Я с этими грубиянами даже в одной комнате находиться не могу. Они же меня прибьют теперь, — втянув голову в плечи, тоскливо протянул управляющий. — Или ещё хуже — Сидору пожалуются.

А ящеры? Если я им зерна не куплю, они меня вообще обещались съесть, — совсем сникнув, тихо пожаловался он. — Они же дикие, подгорные и голодные! Не то, что свои, из города. Те….

— Никуда ты не денешься, — сердито отрубила Маша, продолжая внимательно сверяться с бумагами, лежащими перед ней и пересчитывать оставшиеся в сундучке золотые монеты.

Установившуюся на время в комнате мёртвую тишину только изредка нарушало едва слышимое глухое позвякивание перекладываемых с места на место золотых монет, да отчётливо различимое шуршание переворачиваемых Машей листов пергамента.

— А можно мне другой сундук взять, — неожиданно снова заныл управляющий, нарушив молчание. — Пусть не с золотом. Мне и серебра на первое время хватит. А потом я заработаю и Сидор очередной пришлёт…

— Что? К-какой такой другой?

Мгновенно насторожившаяся Маша, медленно повернулась к управляющему, буквально глядя на него, как огромная очковая змея на маленького серого мыша.

— Марк Иваныч, — тихо, с отчётливо различимыми нотками угрозы в голосе, медленно обратилась она к управляющему. — Это, про какое такое серебро ты твердишь? Про какой такой другой сундук? Ты что, не всё сдал?

Едва сдерживаясь, чтобы не вспыхнуть от гнева и не сорваться на безобразную ругань, Маша, едва сдерживаясь, чтобы от злости не вцепиться ему прямо в горло, внезапно громко заорала прямо в широко распахнутые испуганные глаза управляющего:

— Говори, мерзавец, сколько у тебя золота и серебра?!

— У меня ни серебра, ни золота больше нет, — испуганно глядя на неё, управляющий с отчаянием замотал головой. — Я только хотел попросить, чтобы ты не забирала всё сразу.

— Что всё? — тихо, стиснув зубы, медленно выдохнула из себя воздух Маша.

— Ну как же, — удивлённо захлопал глазами глядя на неё Марк Иваныч.

Настороженно оглянувшись на Изабеллу, стоящую возле отданного Маше сундучка с золотом, он обошёл по кругу свой канцелярский стол и, осторожно косясь на сидящую на его месте Машу, и покопался в верхнем ящике боковой тумбы.

Достав оттуда большую кипу нарезанной на аккуратные квадраты и перевязанной толстым шпагатом бересты, он раздражённо хлопнул стопкой об стол и с угрюмым видом проворчал:

— Раз уж моё забрали, тогда вот вам! На! Сами разбирайтесь! — сердито ткнул он пальцем в рассыпавшиеся по столу листы. — Тут береста сопровождения, — хмуро бросил он. — Раз вы так, то и я так. Своё золото сами и доставите, а это вообще не моё дело. У вас для того и охрана есть. И пусть Сидор в другой раз сам доставляет, а то навесили на меня всяческого…, - запнувшись, Марк невнятно что-то пробурчал себе под нос. — Как будто я ему инкассатор!

Забирайте! А у меня ни людей, ни времени на доставку нет. У меня план! Даже вся охрана занята на производстве. Так что извиняйте, — в ёрническом поклоне развёл он руками в стороны, — но доставить их вам в город, как требует от меня Сидор, я просто не могу. Не с кем, — в сильнейшем раздражении сердито хлопнул он себя руками по бокам, враждебно глядя на ничего не понимающих девиц.

Вы меня, конечно, извините дамочки, но раньше действительно не было времени. Сидор сам требовал наращивать и наращивать производство. Вот я и наращивал. Мы теперь вообще работаем в три смены. Люди понимают, что пока есть такая возможность, можно заработать большие деньги. Вот и вкалывают, чуть ли не по две смены каждый, а всё равно не успеваем, — снова свернул он на болезненную для себя тему.

Забирайте! Здесь всё! Кому, сколько, куда и за что, — снова ткнул он в квадратики бересты своим пальцем.

Вот, письмо, — мрачно проговорил он, нервно копаясь в бумагах на столе и протягивая сидящей рядом Маше ещё какую-то бумагу. — Тут расписано кому из егерей и сколько по выплатам приходится. Так сказать, наследство погибших и живых.